Даже любопытство не могло заставить хирурга отказаться от еды, но любой кусок пирога когда-нибудь кончается, и после этого наступает черед пищи духовной и в то же время грубой и земной - разговоров. Обсуждать увиденное и услышанное при Аньес было бы невероятной глупостью, и Барнье, подмигнув Доминику, предложил ему переместиться в комнату.
У него была тема для беседы, которая могла оказаться гораздо более щекотливой, чем Шере мог предположить, и к этому вопросу нужно было подъехать на кривой, хромой, немой и лысой кобыле, чтобы иметь возможность вовремя сделать вид "я не я и лошадь не моя".
Поэтому Барнье, когда они устроились в креслах с прихваченным из кухни горячим отваром, не сразу перешел к тому, что его на самом деле интересовало.

- Надеюсь, он не успел повредить вам, - вопросительно начал он, твердо зная, что не успел. Доминик не выглядел крепко ушибленным. Но, с другой стороны, кто знает - люди бывают до глупости терпеливы.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

- Есть такая беда, - сокрушенно согласился хирург, тоже улыбаясь. Он и не думал возражать. Репутация фантазера, не умеющего врать, была ему очень, очень на руку. На самом деле, увидев нож в руках Шере и разозленного Эжена, он так испугался - за обоих - что вовсе ни о чем не думал. Но если бы успел...
Ладно, что теперь гадать.
До тех пор, пока существовал Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium и общественное мнение, способное углядеть колдовские практики и осквернение трупов в любом исследовании, он, практикующий анатом, владелец запрещенных книг и анонимный автор трудов, которым еще предстояло стать запрещенными уже только из-за содержащихся в них иллюстраций, вынужден был уметь лгать виртуозно.
Барнье до дрожи боялся повторить судьбу своего испанского коллеги Сервета, которого в 1553 году отправили на костер за одну идею о существовании малого круга кровообращения, но и отказаться от знания было выше его сил.

- Я понимаю, почему вы не посвятили меня в эту историю, - осторожно начал он. - Но все же не могу не спросить... Как Мари себя чувствует... После... Гхм. Процедуры? Я имею обо всем этом только общее представление, но все-таки представить могу. Я навещу ее позже, но она опять сошлется на простуду.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

Барнье смотрел на собеседника с вежливым вниманием, и кто мог бы сказать, какой жгучий интерес пробудили у него слова Шере? Невысокий секретарь водил удивительные знакомства, и мог расспрашивать о таких вещах - многих...
Хирург попытался вспомнить, какое наказание полагалось за прерывание беременности. Кажется, повешение. Причем для обоих, и для врача, совершившего детоубийство, и для беременной. И для соучастников, да.
Он с новым вниманием глянул на Шере. А он - знал?
Врач отставил кружку и поднялся на ноги. Надо же, какое потрясающее доверие.
Эжен...
Нет, он скорее перережет себе горло, чем пойдет с доносом, чтобы избавиться от соперника. А не захочет ли Шере избавиться от него, когда сообразит?..

- Я плохой католик, - вздохнул Барнье. - Надеюсь, вы понимаете, чем грозит вся эта история и вам, и Мари, если выплывет. Я никому не скажу, Эжен тоже не скажет, как бы он к вам не относился. Это то, о чем вам стоит знать.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

Слова секретаря вызвали у Барнье улыбку. Христианином он был еще худшим, по собственному мнению, но ведь был же, и верил искренне. Как умел и мог, не изменяя самому себе.

- Мари - хорошая девушка, - кивнул он. - И мать ее добрая женщина. Такая неосторожность принесла бы обеим немало горя, так что... Не могу сказать, что вы сделали все правильно, но, может быть, так будет лучше. Я присмотрю за ней. В конце концов, определять, что лечит простуду, а что снимает воспаление, по вкусу снадобья пока никто не научился.

Врач прошелся по комнате. Он сражался с чувством самосохранения, но другой такой случай мог просто не представиться.

- Скажите мне, сударь... - он глянул на Шере, явно колеблясь. Такой вопрос мог быть воспринят и как шантаж. Этого Барнье точно не хотел. Может быть, нужно было что-то предложить взамен?

- Это может показаться вам странным... Не пугайтесь, я... Я только хочу знать... А куда знахарки девают тела, если женщина погибает? Их нужно где-то прятать... Кто-то этим занимается...

Барнье сообразил, как все это могло быть истолковано, и заранее замахал руками:

- Нет-нет, я никого не убил, и прятать трупы мне не надо! Мне... Любопытно.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

Барнье представил себя крадущимся с тележкой вдоль канавы в сомнительном квартале. И поежился, не зная, смущаться или смеяться.
Мда, задача. И стражников опередить, и постараться, чтобы кто другой тележку не отобрал. Особенно, если в ней уже и труп будет...

- А можно... - он осекся и глянул на Шере с осторожностью человека, не желающего пугать собеседника. - Попросить, чтобы не в канаву... А еще куда-нибудь, откуда ночная стража не заберет, а кто другой мог бы - незаметно?

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

- Со знахарками не получится, да? - негромко спросил хирург, глядя на собеседника виновато и немного смущенно. Неужели напугал?.. И что теперь делать?

- Они, наверное, совсем не поймут... Вам я рассказывал, вы понимаете, в чем смысл. А им, наверное, нельзя так объяснять. А жаль, я по вашему рассказу понял, что смерть у них - дело обычное...

Он прошелся по комнате, уже и не зная, как объяснять, но пояснить хотелось, чтобы собеседник не счел его сумасшедшим или извращенцем.

- Я мог бы... Нарисовать. Написать, как надо. Где пережать, если вытекает кровь. Как зашить. Не все они умеют читать, но если нарисовать, даже они поймут, да?

За такие картинки ему тоже ничего хорошего не светило, но заговорив про поиски трупа, он уже выдал себя с головой. С другой стороны, пока у суда кроме слова Шере на него ничего не было и быть не могло. Обыск в доме капитана гвардейцев кардинала...
Барнье зажмурился, отгоняя даже призрак этой мысли. Репутация господина его берегла. Некоторым образом. Но ведь и сам он, так же - некоторым образом - был угрозой для этой репутации? Или нет?.. Капитан знал...

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

Барнье смотрел на него, мучительно подбирая слова. Как объяснить, зачем? Когда весь ответ можно уложить в три слова: "А как иначе?" 
Но ведь либо не поверит, либо не поймет, и кто знает, что хуже...
Per Apollinem medicum...

- Много причин. Мне нравятся живые люди, - наконец честно сказал он, отчаявшись найти краткий и ясный ответ. - Они интересные. Все разные. У каждого своя история. Каждый о чем-то мечтает. Что-то рассказывает. Мертвые... Ну что - мертвые. Это только тело. Душа уже ушла, не вернешь. Жалко. А тут...

Он усмехнулся, безуспешно пытаясь скрыть если не сентиментальность, то что-то, подозрительно на нее похожее.

- Женщины... Они ведь слабее мужчин. Есть отцы, мужья, братья, но ведь у кого-то и этого нет, - он кивнул в сторону кухни. - Шлюхи, вы говорите... И шлюхам бывает больно.

Барнье помрачнел. Он не сказал того, о чем еще думал, но ведь надо было. Наверное.

- Капитан был женат, вы знаете? - он наконец глянул на Шере.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

- Она умерла, - неохотно пояснил врач. - Не смогла родить. Там была повитуха...

Он сделал короткую паузу, явно не столько подбирая слова, сколько запихивая обратно внезапную злость.

- Там нужен был хирург. Я видел, как мыли спальню... Потом. Кровь даже на полу. Я ему не сказал, что могло быть по-другому. Но могло. Повитуха совсем не хотела со мной говорить, - он опустил глаза. - Обругал. Она в запале наболтала, что там вышло... Да я и так понял, что вышло, видел же и комнату, и постель. А ведь достаточно было пальцем зажать и пару стежков сделать. Если знать.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.

- У меня есть деньги, - вздохнул врач. - Это само собой. Но если бы дело было только в них...

Барнье еще раз прошелся по комнате, рассматривая обстановку так, словно видел ее в первый раз. Он волновался. Никогда раньше он не говорил о таких вещах с теми, кого не знал очень давно и очень хорошо. Но Доминик вызывал доверие. Может быть, потому что помог девчонке. Как считал правильным. Была же причина, по которой он это сделал? Даже если сам собирался завести с ней роман...
Хирург остановился в глубине комнаты у длинного, тщательно отмытого стола. По краям толстой столешницы кривились рычаги и крепления для ремней. 
Он провел пальцем по одному из креплений.
Показать?..
Нет. Совсем не нужно. Нельзя. Этого - точно нельзя.

Подпись автора

Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.