Знакомый голос пробился сквозь оцепенение, и Шере замер, так глубоко зарываясь лицом в тюфяк, что едва смог сделать следующий вдох. А ведь только что казалось, что худшего он уже избежал…
От ночи в памяти остались только отрывочные воспоминания. Он очнулся, ощутив на теле грубые мужские руки, и оцепенел, проваливаясь в леденящий ужас, смешанный с отвращением, пока чья-то рука не хлестнула его по щеке, раз и другой.
- Девка? - над ним нависало расплывающееся перед слезящимся глазами пятно, и дышал в лицо жаром и копотью пьяно качающийся рядом с ним фонарь. - Эй! Девка, спрашиваю?
К горлу подступала тошнота, мысли будто выдуло влажным холодным ветром, но он все же вспомнил и соврал - нельзя было врать, он не умел, но не было иного выхода, нельзя было иначе, и он соврал и сам услышал, как фальшиво прозвучало это "Нет".
- Врет, - сказал другой голос, а третий закудахтал вдруг, насмешливо и похабно:
- Дай, дай проверю, дай пощупаю.
- Охолони, - буркнул первый, и тут же холодная рука схватила его за грудь, и больше он ничего не знал, пока чуть не захлебнулся.
- Ну, растяпа, лапы что у кошки! - ахнули рядом женским голосом, и ему показалось на миг, что это Мадо - дорогая, любимая, сердитая Мадо, что же он натворил опять? - но почти сразу голос продолжил: - Очнулась, эй? Полотенце дай!
Грубая ткань промокнула залитое водой лицо и шею, щеки коснулась нежная рука, и голос повторил:
- Очнулась?
Шере не ответил. Сознание заволакивало туманом, в котором смутно проступали ощущения - укрывавшего его грубого шерстяного одеяла, комковатого тюфяка, на котором он лежал, вонь соли, пота и гнилой древесины… Говорящей было не видно, но он чувствовал обнаженным бедром тепло ее колена, раздиравшую горло жажду, боль во всем теле… боль.
Все вокруг поскрипывало и слегка покачивалось, и он крепче сжал зубы подавляя тошноту.
- На, - о зубы больно стукнулся ободок глиняной чашки. - Пей, ну!
Ее звали Мари-Роз, эту белокурую красавицу в драной одежде, которую она то ли не хотела, то ли не удосужилась привести в порядок. Ей было восемнадцать, и она была дочерью хозяйки портового борделя и, единственная здесь, давным-давно утратила невинность. В Берберии, впрочем, и на порченный товар были покупатели, а ее опыт, сказал ей Джакомо, ей лишь пригодится. Мари-Роз раздумывала недолго и пришла на корабль сама - тоже единственная тут. Дура, что тут скажешь, подытожила она с кривой улыбкой, ее удерживали вчетвером, и повезло ей лишь в том, что пираты не провели в Бордо и недели, не просадили еще все свои барыши, а значит, не успели изголодаться по женской ласке.
Шере ничего не сказал, и может, именно поэтому она вдруг погладила его по голове и рассказала, что с тех пор, как она оказалась в этой каюте, ее не трогали - и никого из них трогали, утром и к закату приходил гигант-евнух, приносил еду и питье. Что-что, а кормили их вдосталь, другие девушки в жизни так хорошо не ели.
Другие девушки, серые тени в сером предутреннем сумраке, спали или прикидывались спящими, а те две, что сидели на той же кровати, на которой лежал Шере, молчали, прижимаясь друг к дружке и двигаясь лишь затем, чтобы выполнять приказы Мари-Роз - подать ей воды, принести гребень. Шере молчал, и она расчесывала свои длинные светлые волосы и рассказывала дальше - о том, что корабль их звался "Сойкой", что не сегодня-завтра он должен был выйти в море и что куда он поплывет, известно одному Богу. Мари-Роз подождала ответа и, не получив его, вздохнула:
- Может, в Турцию, а может, в Берберию, а то и в иную какую мусульманию, мало ли их. Эй, ты меня слышишь вообще? Молчишь, молчишь…
Вместо ответа Шере чуть повернул голову и посмотрел на сереющее окно, и она без труда угадала его мысли:
- И не думай даже. Или ты умеешь плавать? Так, чтоб реку переплыть?
Шере промолчал - уже не потому, что плохо понимал, что происходит, но потому что начал понимать. Плавать он умел, но только по-собачьи, и это было самое худшее: если бы не умел, ничего нельзя было бы поделать, а если он умел…
Если он умел, этого нельзя было показывать, оказаться связанным он не хотел, а при одной мысли, что к нему еще кто-нибудь прикоснется…
- Эй! - Мари-Роз потрясла его за плечо. - Эй, ты чего?
Шере промолчал, сглатывая заполнившую рот кислую слюну. Дыхание перехватило, в ушах шумело, и мысли снова спутались в бесформенный ком. "Окно, - думал он, и не знал почему, - окно".
В каюте стало вдруг очень тихо, и сквозь поскрипывание, сопровождавшее каждый вздох и каждое движение корабля, отчетливо пробился железный скрежет, быстрый шепот, стук захлопнутой двери, погромыхивание замка снаружи.
Шере только начал понимать, что это, наверно, был ходивший за пленницами евнух, когда прозвучавший вдруг голос снова заставил его оцепенеть.
Андре!
А ведь они почти подружились! Почти…
- Рыжая? - повторила Мари-Роз, и Шере боком ощутил, как она повернулась, чтобы взглянуть на него. - А и верно! Туточки она, а че надо? Ты ее не трогай, она вообще не в себе, тронулась маленько. Если не трогать, может, еще очухается, а то плакали ваши денежки.
[info]<hr><b>Полное имя:</b> Доминик Шере <br><b>Возраст:</b> 25 лет <br><b>Статус:</b> еще не/уже не <hr><i>Никогда не говорите всей правды</i><br><br>[/info]
- Подпись автора
Никто.
И звать меня никак.