Возвращение его высочества в Лувр не сопровождалось ни фанфарами, ни звоном колоколов, и однако, блудный принц не мог отделаться от ощущения, что все на него смотрят и все знают, какой сокрушительный провал потерпела его попытка самому решить, на ком жениться. Чертов Кавуа!

О, до какой-то степени его высочество свел с ним счеты, сперва вынудив гвардейцев сопроводить вместе с ним и его свитой карету ее высочества до постоялого двора, где он (или точнее, одноглазый наглец де Ронэ) предполагал переменить лошадей, а затем заставив капитана и его людей провожать их обратно черепашьим шагом, так что в Венсен они возвратились уже в темноте. Любой иной переночевал бы в замке, но Гастон, несмотря на усталость, изъявил желание вернуться в Париж. Это должна была быть его маленькая месть, но гвардейцы вели себя так, словно ночные поездки были для них самым обычным делом - и скорее всего, так оно и было.

После такого афронта Гастон никак не мог направиться в Люксембургский дворец и избавить Кавуа от необходимости приглядывать за ним до утра, но радости ему эта мелкая пакость не принесла: да и что могло порадовать человека, которого лишили возможности жениться на возлюбленной и вынудили вернуться под крыло матушки?

Разбитое сердце не помешало его высочеству проспать до полудня, а затем едва не выгнать с позором хранителя своего гардероба, в котором не нашлось ничего, что могло бы сойти за траур по навеки утраченной любви. Будучи, таким образом, не в состоянии облачиться в черное, его безутешное высочество был вынужден выразить свою скорбь иначе и в покоях невестки появился в расшитом серебряными узорами голубом камзоле, в алых штанах, украшенных золотым галуном, в одном зеленом и в одном белом чулке и в шляпе, увенчанной фиолетовым султаном. Туфли, впрочем, на нем были самые обычные, черные с кружевными розетками, но потому лишь, что их цвет, по мнению его высочества, должен был подчеркнуть, в сколь расстроенных чувствах он пребывал.

Из покоев ее величества доносились обворожительные звуки арфы, и Гастон едва не повернул обратно, когда сопровождавший его барон де Бло бесцеремонно удержал его за локоть:

- Нет-нет, - прошептал он. - А если ваша высокоблагородная родительница, то есть ее величество, приедет в Лувр?

Если было в Лувре место, где королева-мать предпочитала не появляться, это были покои ее невестки, и Гастон, в полной мере оценивший предусмотрительность друга, последовал доброму совету и приказал доложить о себе.

Дамы удалились недостаточно быстро, чтобы его высочество не успел восхититься вслух кружевами графини де Буа-Траси, ожерельем маркизы дю Фаржи и улыбкой мадемуазель де Сент-Уэр. Будь у него три языка, он нашел бы подходящие слова и для остальных, но даже древнегреческий не позволил бы ему поговорить больше чем с одной дамой зараз, а его высочество был не силен даже в латыни.

- Вы читаете в моем сердце, дорогая сестра, - заверил он, в свою очередь отпуская своих придворных, которым, похоже, предстоящие беседы с дамами были важнее, чем созерцание его светлого облика. Если бы не дежурная фрейлина, принц сел бы не в кресло, а на пол у ног ее величества, но компрометировать королеву он точно не хотел, она единственная его понимала! Кроме, может, д'Эннемеца, Монтрезора и еще двух-трех друзей. - Ах, донья Ана, я так несчастен!

Он начал называть ее так еще в Бордо, но никогда не делал этого на людях, даже в раннем детстве осознавая, что плата за нарушение этого правила может оказаться чересчур высока. Но кому еще он мог пожаловаться?

- А ведь меня еще даже матушка не бранила!

Ее величеству тоже доставалось от королевы-матери, она поймет!

Утешения его высочество не хотел, он хотел пожаловаться, а еще, может, что-нибудь разбить, но само слово пробудило в нем некоторые мысли, которые до того ни разу его не посещали. Утешение…

Вскинув уныло поникшую было голову, он взглянул прямо в глаза своей невестке, но взглянул уже по-новому, неожиданно отмечая и загадочную их прозелень, и чистоту, и четкий рисунок бровей, и длину пушистых карих ресниц, и, главное, светившееся в ее взоре непритворное участие. Привычный образ дражайшей сестры, супруги его нелюбимого брата и, наконец, королевы Франции, отнявшей этот титул у его матери, внезапно поблек, позволяя ему увидеть то, что скрывалось за привычными словами - безупречный овал лица, лебединую шею, ослепительную белизну нежной кожи в скромном вырезе корсажа, восхитительной формы руки…

Ангел во плоти.

Лишившись на миг дара речи, его высочество сглотнул и даже, как мальчишка при виде кондитерской, облизнул пересохшие губы.

И как это он раньше ничего не замечал?

- Донья Ана… - вздохнул он, и отчего-то детское это обращение прозвучало сейчас совершенно иначе. - Ну, почему матушка выбрала мне такое дурацкое имя? Как по-испански Гастон?

Никто, сколько-нибудь знавший принца, не удивился бы такой перемене темы.

- Я хотел бы быть хотя бы Филиппом, - вздохнул принц, не сводя с лица невестки очарованного взгляда. - Или Карлом, как ваш брат. Тогда вы называли бы меня по имени и вам это было бы приятно.

Как ни странно, в этом его высочество не кривил душой и говорил не под влиянием момента. К своему имени он действительно относился с отвращением, которого не могла смягчить его редкость. Кого еще, действительно, назвали бы в честь никому не ведомого епископа! Гастон-гасконец, Гастон-мушкетон, Гастон-пардон! И пусть никто из его придворных не посмел бы мучить его так, как скверные мальчишки в семинариях мучают своих однокашников, его высочество не был обделен ни братом, ни сестрами, которые легко подбирали рифмы к его имени.

Сейчас, однако, Гастон хотел лишь услышать от своей собеседницы еще что-нибудь утешительное, и она, не подведя его, попыталась, впрочем, перевести разговор на менее опасную тему. Что ничуть не помешало его высочеству вернуться к тому, что занимало его:

- Я готов провести здесь всю свою жизнь, - пылко заверил он. - Тем более, если тем самым я развею вашу печаль. Что гнетет вас, дорогая сестра? Уж мне-то вы можете довериться! Это опять он? Он вам написал или по-прежнему не пишет? Зная моего дорогого брата, я не могу предсказать, что неприятнее!

В этом они тоже сходились - в настоящее время ни жене, ни брату Людовик ничего приятного говорить не хотел.

Подобно зеркалу, меняющемуся перед каждым, его высочество, нередко сам того не сознавая, так легко поддавался мнению и умонастроению собеседника, что многие, заблуждаясь, утверждали, что у него вовсе нет своей точки зрения. В этом они были неправы, ибо Гастон, как раскачивающийся маятник, поддавался лишь в ту сторону, в которую его что-то увлекало. И однако взвешенный ответ молодой королевы, сколь бы он ни противоречил нынешнему его смятенному состоянию духа, смог, несмотря на всю взбалмошность его природы, пробудить в нем то прирожденное достоинство принца крови, которое поражало тех, кто, уже привыкнув к обычному его состоянию, не считал его способным на иные: от ребячливости не осталось и следа, и, когда он поцеловал руку невестки, в его глазах читалась не только искренняя благодарность, но и неожиданное в столь избалованной натуре сочувствие.

- Разумеется, я понимаю! - заверил он. - И разве я не попытался отстоять свое право на любовь, я ведь не связан еще узами брака, я полагал, что могу выбирать… и ведь мой выбор был достойным! То есть…

Как многие эгоистичные люди, его высочество редко задумывался о чувствах своего окружения, и тем неожиданней было постигшее его двойное озарение. Говорила ли "донья Ана" о своих чувствах, сочувствуя ему? Будучи отлично знаком с ходившими при дворе слухами о дерзости герцога Бэкингема, до этого момента его высочество даже не задумывался о том, что могла об этом думать его невестка. Разумеется, она не позволила себе опорочить королевскую честь, но ее поступки, как она только что указала, диктовались не ее чувствами.

- Я думал, - все еще ошарашенный внезапным откровением, его высочество повесил голову, - что мог бы… что я мог бы… нет, не любить по-настоящему, этого нам с вами не позволено, но хотя бы испытывать приязнь…

Любить, конечно, ему надо было королеву.

- Э-э-э… - пробормотал его высочество, несколько ошарашенный такими выводами. До сих пор он только согласно кивал и смотрел на свою невестку округлившимися от восхищения глазами, думая не столько о том, что она говорила, сколько о том, какая она, оказывается, красивая и как он только мог не замечать очевидного. Привыкнув думать о ней как о жене нелюбимого старшего брата и, что поделать, королеве, он совершенно упустил из виду настоящую Анну Австрийскую, оказавшуюся не только своим титулом, положением и привычным источником сочувствия, но и женщиной, в которую он легко мог бы влюбиться. Красивой (и где только были его глаза!), умной (и чем он только слушал!) и очевидно несчастной (а это он мог исправить!). Однако пожелание лишиться сердца сбило его с толку, и он не сразу сумел вспомнить, о чем его прекрасная собеседница толковала до этого. Кажется, о привязанностях… а еще об их выборе… Ах, да, о тяжком грузе!

- Честно говоря, - решился он, - моя ноша…

Нет, ну, как можно было погасить сочувствие в этом чарующем взгляде? Как можно было сказать, что он не находит свою ношу такой уж тяжелой, лишь бы никто не лез в его жизнь?

- Моя ноша не настолько тяжела, дорогая донья Ана, - в глазах его высочества сияли звезды, - чтобы я не мог помочь вам нести вашу. Я был бы счастлив помочь вам!

Взгляд Месье, соскользнув с точеных черт ее величества, зацепился за королевские лилии, украшавшие обивку ее покоев, и на миг эти давно ставшие привычными символы ее настоящего и его возможного будущего возобладали над так удачно проснувшимся озарением, напомнив его легкомысленному высочеству, что его желание принять на себя часть ее ноши могло прозвучать и как надежда на скорое наследование.

Поправляться он не стал.

Отредактировано Месье (2024-06-15 15:35:51)

- Разумеется, я не могу поменяться с ним местами, - тут же согласился Месье, чуть-чуть подчеркнув голосом глагол. - Я и не хочу, дорогая донья Ана. Представьте себе, как скверно будет выглядеть мой дорогой брат в роли наследника престола? У него хрупкое здоровье, а меня мои друзья то и дело вовлекают во всякие приключения! У него ужасный вкус, а там, где королевское самолюбие щадят, принцево жалят! Да и очарования у него не хватит, чтобы все только и мечтали…

Эта пауза во вдохновенной речи его высочества не была намеренной, и пылающее в его глазах веселье пригасло, словно пригнутое внезапным порывом здравомыслия.

- Чтобы все только и мечтали его развлечь, - решил он.

В небольшом, но уютном мирке, в котором жил его легкомысленное высочество, все только и мечтали, чтобы он занял место болезненного и унылого брата, но, к чести принца, никогда он не испытывал ни малейшего желания ускорить естественный ход событий. Особа короля была священна, а роль братоубийцы столь неприглядна, что в тот единственный раз, когда эта возможность стала предметом шутки, он оборвал шутника с резкостью, обычно ему несвойственной.

Он хотел занять место старшего брата, но сейчас он задумался еще и о том, что у того был не только престол, но и красавица-жена.

Другой подумал бы, что королеву Франции может соблазнить обещание сохранить трон после смерти царственного супруга. Гастон совершенно искренне считал, что она выиграет с самой переменой мужа.

Кстати, место мужа можно занять, и не дожидаясь его смерти.

Мысль эта не успела промелькнуть в голове его высочества, как он снова поцеловал королеве руку.

Всякая королева окружена льстецами, готовыми заверить ее, что она прекрасна, но очень немногим королевам это говорится от чистого сердца. Анна Австрийская, как известно, была одной из этих немногих. И только благочестивый отшельник в силах сохранить самообладание, ощутив, как вздрагивает от его прикосновения нежная ручка прекрасной женщины. Месье, само собой разумеется, отшельником не был и, воспламеняясь сам от легчайшего прикосновения, охотно допускал, что и "дорогая сестра" могла осознать достоинства "брата". Разве не оценила его совсем недавно другая принцесса?

- Ах, донья Ана, - все же Гастону приходилось уже ухаживать за дамами, которые не падали сразу в его объятия, и охотничий азарт был знаком ему немногим меньше, чем любовный трепет, - вы совершенно правы: пусть каждый занимает то место, что ему назначил Господь! Вот только… известны ли нам Божьи помыслы? Мы с вами не гугеноты же какие-нибудь, чтобы считать…

На миг его высочество замялся. В свите его хватало и гугенотов, и вольнодумцев, и оттого рассуждения такого рода не были для него чем-то из ряда вон выходящим. И однако, до сих пор он их слушал, а не высказывал сам, и теперь вдруг задумался: а  не выставит ли он себя занудой? Все же не подобает принцу трона задумываться о столь далеких от него материях…

Но пришедший ему на ум довод был слишком соблазнителен, и он продолжил:

- Я хочу сказать… ну, во-первых, мы не знаем, что предназначил нам Господь, а во-вторых, не ждет ли он от нас, чтобы мы исполнили его планы? И если он судил… - его высочество снова осекся, но тут же продолжил: - вам, например, быть королевой, то разве не будет, напротив, неверно отказаться от этого дара и уйти в монастырь?

Памятуя, что именно эта участь ждала, скорее всего, королеву после смерти мужа, эту нехитрую мысль его высочество оставил, впрочем, непроизнесенной.

- Ах, моя дорогая!.. - выдохнул Гастон, порывисто поднося к губам руку королевы, и последнее, едва не забытое, но такое необходимое слово прошептал в ее бархатную кожу: - сестра!..

Почему несправедливая судьба подарила Людовику не только французский престол, но и красавицу-жену, которую он не может даже оценить по-настоящему? Вот так и начнешь сомневаться в промысле Божьем и подумывать о том, что может, матушка знает лучше…

- Клянусь честью, я не слышал ничего, что могло бы вас напугать, - заверил Гастон, с некоторым запозданием осознав, что вызвало у "дорогой сестры" такой страх, и на всякий случай покосился на прилежно вышивавшую фрейлину, пока в его непутевой голове вертелись всевозможные планы. Может, при более серьезной угрозе легкого пожатия руки окажется недостаточно? Скажем, если бы ее лошадь понесла бы… или если бы они поехали кататься на лодке… Нет, еще одно пиратское нападение будет скучно, но вот уронить в воду весла… или это совсем не страшно?.. - Посудите сами: ему сейчас не до вас, он занят только войной. Конечно, кто знает, все-таки на войне случаются… случаются… ну, случайности.

Фрейлина была, казалось, целиком поглощена своей работой, но на всякий случай его высочество отвел руку, потянувшуюся уже, чтобы накрыть узкую ладонь "доньи Аны", покоившуюся еще в другой его руке.