Чувствуя, как горят щеки, Теодор сжал кулаки. Не тронулся с места, лишь проводил Эмили взглядом. Слушая темноту – тщетно ища за галдежом со двора другие звуки. Голос. Шаги. Тихий шелест покидающей ножны стали.

Показалось?

Гомон вдруг оборвался. И тогда он, не колеблясь уже, пошел туда, на звук тишины. Туда, где теперь молчали.

Он старался идти тихо, но ботфорты – не босые ноги. И, дойдя до просторного зала с выходящими во двор стеклянными дверьми, он остановился.

Двери, все до одной, были забраны досками – от воров. Но одна была распахнута. И сквозь нее внутрь лился слабый свет.

Теодор почти шагнул вперед. И словно въявь ощутил на рукаве руку Рошфора. У тех, во дворе, тоже могли быть пистолеты. А значит, надо было…

Что? Поискать другой выход во двор? Подняться на второй этаж, попытаться убрать двоих оттуда? Но вряд ли окно откроется беззвучно. И не так хорошо он стрелял…

– Показалось тебе, – буркнул хриплый голос снаружи.

– Я голоса слышала…

– Иди, проверь! Иди! – щелкнул взведенный курок. Ответил ему прерывистый вздох.

– Оставьте! – вмешался третий голос. – Не пугайте девушку, я сам посмотрю. Дайте пистолет!

Заполнивший дверной проем широкоплечий силуэт был слишком хорошей мишенью. Курок Теодор спустил не колеблясь. И бросился к двери, мысленно повторяя: «Один, один, один». Господи, пусть у них был только один пистолет. О том, сколько там будет людей, он уже не молился – не успевал. И, увидев в дверях еще один силуэт, вскинул второй пистолет. Ответивший сухим щелчком осечки.

Выстрел всегда выдает стрелка. Опыт подсказывал Теодору или один инстинкт – он метнулся влево за миг до второго выстрела. Осветившего фигуру в дверях – шпагу у него на боку, широкополую шляпу, ботфорты…

А также оброненный убитым пистолет на полу. Пистолет, готовый к выстрелу.

Очевидно, они увидели его оба. Но Теодор успел раньше. И пинком отшвырнул его в сторону, вновь взводя курок на том пистолете, что все еще держал в руке. И его противник, уже обнажив шпагу, замер. Как замер Теодор, опустив правую руку на рукоять даги. Зная, что достать ее не успеет. Не зная, не случится ли снова осечки.

Во дворе всхлипывала и причитала женщина. И… что-то происходило еще. Какая-то возня, кряхтение. Могилу там копали, что ли?

– Мы оба дворяне, – сказал он. – Мы можем решить этот спор как подобает.

Ответом был нервный смешок. А затем…

– Мы можем взять вас в долю.

– Нет, – бретер не колебался ни мгновения. Пусть этот был дворянином, по крайней мере двое его сообщников были обычными головорезами. И получить нож в печень, повернувшись спиной к одному из них, Теодор не хотел.

Повезло и бретеру, и его противнику. Последнему – потому что Теодор, отвлекшись на появление Эмили, выстрелил не в него. Теодору – потому что пистолет снова дал осечку. Впрочем, в этом повезло и Эмили.

Не повезло служанке. В отличие от двух мужчин, оказавшихся сбоку от выхода в сад, она в этот самый миг появилась в дверях. И пуля, выпущенная Эмили, раздробила ей локоть.

На этом везение кончилось. Как, впрочем, и невезение. Бретер, не медля, швырнул в своего противника пистолетом. А тот рефлекторно шарахнулся, вскидывая руку со шпагой. И Теодор обнажил клинок – как раз вовремя, чтобы отбить первый удар.

– Помогите ей, – слова потонули в душераздирающем вопле – служанка, не то осознав произошедшее, не то почувствовал боль, начала кричать. Но движение головы, которым Теодор ее обозначил, было достаточно красноречивым. И его противник взглянул на свою сообщницу. А бретер не воспользовался этим. И повторил: – Помогите. Мы закончим потом.

Двигало им отнюдь не человеколюбие. И даже не желание свернуть Эмили шею – сколь бы сильным он ни было. Но девушка, не переставая кричать, двинулась к ним. Баюкая размозженную руку здоровой, щедро поливая пол кровью. И не надо было быть пророком, чтобы знать: если она не лишится чувств от потери крови, то найдет другой способ помешать поединку.

Впрочем, свернуть шею Эмили он тоже хотел. Готов был спорить, что она попытается влезть снова. И сейчас, следя за ней краем глаза, надеялся, что его противник даст ему еще один шанс от нее избавиться.

Вместо этого тот атаковал. И Теодор, отпрыгнув в последний миг в сторону, взмахом клинка рассек ему шею.

Ударивший из раны багровый фонтан обрызгал и слишком поздно отшатнувшегося бретера. Истошно кричавшая служанка застыла на месте, умолкнув, будто горло перерезали ей. И Теодор, не столько увидев, сколько угадав какое-то движение у ведущей в сад двери, обернулся – едва успев заметить метнувшуюся прочь мешковатую фигуру.

Похоже, с числом противников он не ошибся.

– Помоги ей, – на Эмили ему не хотелось даже смотреть. И он направился к выходу, обходя истекающую кровью служанку по широкой дуге. Не остановившись, когда она с грохотом повалилась на пол.

Молчание охранявших замок солдат тревожило и Теодора. Но, выбирая между ними и двором, он выбрал двор. Не потому лишь, что ему было любопытно, что делали там пособники убитого дворянина. Но и потому, что оставлять в тылу врага было опасно. Особенно если его целью могла стать Эмили. Или даже если его целью могла стать Эмили.

Двор, на первый взгляд, был пуст. Но в каждой тени от куста или скамьи мог таиться сбежавший головорез. А горевший на противоположной его стороне факел освещал лишь яму у корней едва различимого в полумраке дерева. И Теодор остановился на пороге, прислушиваясь и присматриваясь.

– Тебе некуда бежать, – сказал он наконец. – Все окна закрыты ставнями. Все двери заперты. Ты выходишь сейчас или я найду тебя утром.

Яма притягивала взгляд. Завораживала. И Теодор, не удержавшись, сделал шаг к ней. Другой. Третий. И стремительно развернулся, когда сзади донесся шорох.

– Б-б-бес по-по-попутал… – голос был неприятным – высоким и дребезжащим. И доносился из самого темного угла. – К-как есть, попутал, ваша милость. Я б сам ни за что, это их милость, господин мой…

– Покойный? – уточнил бретер.

– Смилуйся над его душой Г-Господь, – тотчас откликнулся невидимка. И показная эта набожность прозвучала стократ фальшивее всего предыдущего. Но Теодор был уже не тем, что прежде. И промолчал – не подбирая слова, но вынуждая говорить другого. И тот не выдержал первым: – Это ж евойное сокровище, ваша милость. Д-для жены да д-деток его.

– Да?

Убитый был не юн. И мог, верно, обладать семьей. Но слишком уж это походило на попытку вызвать в нем сочувствие. И Теодор предпочел усомниться:

– Назови его имя. И свое, кстати.

– Робер я, ваша милость, – с готовностью отозвался невидимка. – Лакей его милости – был, то есть, конечно. Г-господином де Сен-Ло его звали.

При свете дня Теодор не сумел бы скрыть сомнение – слишком выразительным было его лицо. Но ночью у него был шанс. И он задал новый вопрос, а за ним еще один. И узнал, что в прошлом веке отец убитого, кастелян Мадридского замка, отправляясь по каким-то делам в Новый свет, закопал во дворе все свое состояние. И то ли не рассказал об этом никому, кроме вскоре умершей жены, то ли утратил возможность его выкопать – но узнал об этом только покойный Сен-Ло. И его слуга, разумеется – потому что Сен-Ло связался с дурными людьми и рассказал им, кроме места, где был закопан клад.

– А женой он обзавелся на какие деньги? – не выдержал бретер.

– Так на ее же! – деланно удивился Робер. – Приданое же! Ваша милость, вы ж детей не обидите?

– Не обижу, – Теодор покосился на стоявшую в дверях Эмили. – Детей я убиваю сразу.

Робер угодливо захихикал. За рассказом он не заметил, как выполз из своей норы. И выглядел так же мерзко, как говорил – неряшливая бороденка, засаленные патлы и потрепанная одежда. Впрочем, его покойный господин тоже не казался богачом.