Во взгляде, брошенном Шере на сына, явственно промелькнула нежность. О чем бы мальчик ни думал на самом деле, действительно ли заботился о брате или просто не хотел надевать менее роскошный наряд, ему было чем гордиться - либо добротой сына, либо его умом.

- Не тревожься, - мягко возразил он, - не те это расходы. Мы только возьмем нужное платье напрокат и вернем его к утру, это будет недорого - особенно если фонарь и свечи я возьму во дворце... А туда нам все равно придется пойти, за пропуском.

Он поманил к себе трактирщицу.

Отредактировано Dominique (2016-06-21 15:14:34)

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

- Забирай, доедим по дороге. - Рассчитавшись с трактирщицей, Шере первым поспешил к выходу. На ходу поднимая капюшон плаща — дождь начался на полпути сюда. - Как твоя служба?

Судя по последним рассказам мальчика, ее величество начала ему доверять, однако Шере вовсе не был уверен, что этому следует радоваться. Не потому, что он подозревал ее величество в каких-то черных замыслах, но только оттого, что внимание сильных мира сего становится зачастую поводом для зависти. Может, он все же ошибся, и надо было оставить Александра в монастыре? Хотя люди везде одинаковы, разница лишь в том, где можно больше выиграть, а проигрыш одинаков везде…

До лавки старьевщика было всего ничего, и поздоровался он с Шере, как со старым знакомым. Да и были они, собственно, довольно давно, и был Шере, верно, единственным из заходивших сюда простолюдинов, кто покупал рубашки с кружевами, сколь угодно заштопанными, а порой даже порыжевшими — чем пышнее манжеты и воротник, тем лучше. Сегодня, однако, постоянному покупателю требовалось другое и для старьевщика куда более знакомое: штаны и куртка, простые и немаркие — наряд мастерового, клерка или, может, слуги. Во время поисков отыскалась и потертая бархатная куртка, черная, лишь чуть-чуть отделанная серебряным шитьем. Такую мог бы носить зажиточный ремесленник или архитектор, и Шере забрал ее себе, еще не вполне зная, какую роль будет играть, но не секретарем же его высокопреосвященства представляться. К тому времени, когда с покупками было покончено, дождь перешел в настоящий ливень. Шере, едва приоткрыв дверь лавки, тут же шагнул назад.

- Оставайтесь здесь, ваша милость, я мигом сбегаю и вернусь.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере и в голову не могло прийти, что старьевщика, у которого никаких связей со Двором Чудес, насколько он знал, не было, можно опасаться, и он уверенно покачал головой. Незачем мальчику мокнуть, и уж тем более никому не надо знать, что этой ночью они будут вместе — особенно если что-то пойдет наперекосяк.

- Оставайтесь здесь, ваша милость, я мигом обернусь, ей-богу! И лучше так будет тоже. Чтоб не видели лишнее, кому не надо.

Получив в ответ неохотный кивок, он выскользнул под дождь. Старьевщик проводил его задумчивым взглядом и неожиданно дружелюбно обратился к мальчику:

- А вы присядьте, ваша милость. Вон, на табурет, видите, а то ведь в ногах-то правды нет. И башмаки у вас, опять же, а тут дождь, и зима, между прочим, на носу. Вы поглядите ваша милость, может, что по сердцу придется.

Он порылся в куче тряпья в стоявшем чуть на отшибе ящике и вытащил пару сапог.

Отредактировано Dominique (2016-06-22 23:46:48)

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере вернулся как раз вовремя, чтобы обнаружить три пары сапог на полу лавки и еще пару ботфорт на ногах Александра, и вывод сделал совершенно правильный еще прежде, чем старьевщик обратился к нему с сияющей улыбкой:

- Нет, ну вы поглядите, сударь, вот прямо как на мальчика сшито, вот точь-в-точь по ноге!

Здесь он немного покривил душой, потому что сапоги были несколько великоваты, даже со стельками, но ведь он и объяснял самому мальчику минутой ранее, что обувь надо покупать на вырост.

Шере с сомнением взглянул на сына. Говоря по чести, какую бы цену не заломил г-н Дюкро, она все одно должна была оказаться ниже, чем стоило бы заказать новые сапоги. Но захочет ли Александр носить обноски?

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

– Да, я думаю, что все, – отозвался Шере, подбирая сброшенные пажеские туфли Александра. Вопросы мальчика ответили на его собственный, и он обернулся к старьевщику. – Сколько?

Когда, четвертью часа позже, они вышли под подутихший дождь, туфли Александра присоединились в его заплечном мешке к его платью, а также мотку веревки, фонарю, плащу, свертку с едой и еще паре мелочей, которые он счел необходимым взять с собой. Записка, которая должна была послужить им пропуском, лежала у него за пазухой в кожаном футляре, вместе с другой бумагой – потрепанной и исчерканной цветным мелком картой Парижа. И лучше бы этого хватило, потому что в кошельке у него остались всего две беляшки. Упоминать об этом он, разумеется, не стал и по дороге рассказывал только, кого они будут изображать и как Александру себя вести – на всякий случай, конечно, потому что говорить собирался он сам. Возвращаясь в Пале-Кардиналь, он пришел по пути к неутешительному выводу, что переодеваться тому надо было не в лавке, а уже в храме, но переигрывать было поздно, и поэтому большая часть его советов сводилась к тому, как оставаться незамеченным и чем простолюдин отличается от дворянина помимо одежды. Львиная доля его реплик сводилась оттого к забавным историям – надоедать сыну нравоучениями или примерять на себя роль учителя он не хотел, а если мальчик и заподозрит в результате, что многие парижские нищие и, быть может, еще некоторые парижские дворяне – не то, чем кажутся, так вреда от этого не будет.

К воротам аббатства они подошли, однако, когда уже стемнело, и на настойчивый стук ответили далеко не сразу.

– Прошу прощения за беспокойство, святой отец, в этот поздний час, – шепот Шере был достаточно отчетлив в ночной тишине, – но наше дело, увы, не терпит отлагательств. Мне не хотелось бы тревожить господина аббата…

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Врать Шере очень не любил, но говорить сейчас правду в любом виде было бы безгранично глупо, и поэтому, покосившись на сына, он наклонился ближе к приоткрытому окошечку в воротах.

- Леруж меня зовут, - сообщил он, и это еще было до какой-то степени правдой, потому что был момент в его жизни, когда так его и называли. – У меня от господина де Пейреска письмо. Чтобы… гм… исследование провести. Про геотермальные течения подземные, которые огненные змеи, стало быть. Может быть, слышали? Говорят, господин аббат в молодости ими занимался тоже. Есть такие сведения, - до сих пор, как ни странно, ему удавалось не солгать ни словом, - что одна из них сейчас под Парижем находится, а под вашей обителью как раз кварцево-тектоническая трещина проходит, а таковые часто служат для них путями. У меня имеются с собой инструменты, чтобы изучить это явление. И отпугнуть рептилию, или рептилий, если они слишком близко к поверхности поднимутся.

Имя господина де Пейреска он взял из архивов, а остальную псевдонаучную белиберду — из рассказа Барнье, и мог только надеяться, что слова, которые он запомнил прошлым летом и о которых спрашивал потом Лампурда, он воспроизвел правильно.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

– Я торопился как мог, – совершенно искренне вздохнул Шере и проскользнул в открытую калитку, подавив желание обернуться и проверить, идет ли Александр следом. – Но, к сожалению, мой помощник отпросился сегодня из-за болезни брата – ему нашли, разумеется, замену, но этот молодой человек, увы, непривычен к такого рода изысканиям.

Он оглянулся все же на мальчика и, убедившись, что тот никуда не делся, вновь вернул все свое внимание привратнику.

– Если вы, святой отец, соблаговолите проводить меня в храм, я предпочел бы не тревожить господина аббата до утра, тем более что природа этих тварей не оставляет нам чрезмерного времени для наших наблюдений.

На то, что монах так и сделает, он не слишком надеялся – сам он тут же вспомнил бы, что в любой церкви есть что украсть – но не попробовать он не мог.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Если бы у Шере было время, он попытался бы для начала узнать, как зовут г-на аббата – но все равно не стал бы адресовать свое письмо именно ему: г-н де Пейреск, судя по найденной в архивах записке, наукой занимался всерьез и очень давно, а значит, мог не только поддерживать переписку с любым другим ученым, но и оказаться с ним в дружеских отношениях. Не зная ничего о г-не аббате, в сто раз безопаснее написать, ни к кому не обращаясь – безличную просьбу, от провинциального ученого к сильным мира сего, даже не запечатанную, но, суетливо сперва извлекая из-за пазухи кожаный футляр, а затем выуживая из него сложенный вчетверо лист бумаги, Шере по-прежнему не был уверен, что поступил правильно.

– Прошу вас, святой отец.

Фонарь в руке привратника отбрасывал на землю светлый круг, за пределами которого можно было разглядеть разве что лужи. Если бы Шере обдумывал грабеж, он, несомненно, навестил бы аббатство днем – и не один раз, но сейчас он мог только гадать, что где находится, и не смотреть на Александра, как бы ему ни хотелось дать знать мальчику, что все идет по плану.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере ушам своим не поверил, но монах, судя по выражению его лица, не шутил – может, он тоже увлекался науками? Как бы то ни было, спорить с удачей было бы на редкость глупо, и, знаком приказав Александру следовать за ним, Шере поспешил догнать привратника – как раз вовремя, чтобы услышать вопрос. И пусть ему и в голову не пришло обдумать это заранее, ответ был, слава Богу, достаточно очевиден.

– Вообще-то, – он неловко кашлянул, – я сам их не видел, только читал, что другие про них писали. И, это, не очень-то и хотелось бы, если честно, потому что вы сами представьте себе, огненная змея! Если она такая на поверхность даже нос высунет, ведь все же вокруг сгорит, от них даже камни плавятся, иначе как бы они под землей ползали?

После такого описания любому доброму христианину впору было задуматься, не из ада ли такие твари ползут, но, хотя у него и на этот вопрос был готов ответ, Шере предпочел бы его избежать.

– Но вот что я вам точно скажу, святой отец: большие они, очень большие. У меня с собой карта есть, Парижа, на которой их пути нарисованы, так вы можете себе представить – с улицу шириной, не меньше!

На самом деле портить одолженную без спроса карту чернилами он не решился и поэтому рисовал свинцом.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Когда-то, обсуждая с Шере, что считать правдой, а что – ложью, Лампурд принялся объяснять ему законы логики, и, не прошло и получаса, как Шере спросил, и лишь наполовину в шутку, солжет ли он, если скажет, что нынешняя папесса – красавица. Лампурд, до того момента глядевший на своего куда менее образованного приятеля с нескрываемым снисхождением, замялся – и разговор затянулся за полночь. Лампурд остался при своем мнении, Шере – при своем, но уже много позже решился задать тот же вопрос владельцу книжной лавки неподалеку от Сорбонны – пришлось к слову. Тот сперва рассмеялся, а потом, когда понял, что вопрос был задан не в шутку, задумался, и ничего разумного, в итоге, не сказал – может, нет, а может, да. Так или иначе, совесть сейчас Шере не мучила – про выдуманных им же самим огненных змей он мог рассказывать что угодно.

– Некоторый риск, конечно, имеется, – задумчиво проговорил он с видом человека, желающего набить себе цену и в то же время слишком честного, чтобы при этом зарываться. – Но… это не так часто случается. И не в святых местах, разумеется. И у меня есть кое-что при себе, чтобы… в общем, я вас уверяю, что ничего не произойдет. Можете не беспокоиться.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.