Капризы сентябрьской погоды то брызгали на фасад церкви Сен-Лё недолгим дождем, то с обманчивой лаской золотили солнечными лучами. Но, поскольку в этом мире нет ничего постоянного, дождь не мог основательно промочить спешащих прохожих, а солнце не могло согреть. Прихватывая рукой плащ, раздуваемый ветром, к церкви шла молодая женщина. Судя по наряду  – служанка или камеристка, вряд ли что-то большее.
Воспользоваться недолгими свободными минутами, чтобы помолиться – что может быть похвальнее? Великая притворщица, герцогиня де Шеврез, даже вздохнула набожно и взволнованно, войдя под своды церкви Сен-Лё-Сен-Жиль – настоящая простушка, благоговеющая перед святынями, немного неловкая, немного испуганная. Еще одна маска для Мари-Эме, и не самая худшая…

Разумеется, в церковь ее привело не желание помолиться и не потребность облегчить душу исповедью. Душа ее светлости вовсе не изнывала под тяжестью грехов, но была снедаема тревогой. Вместе с пылью, первыми желтыми листьями и предчувствием скорых холодов, ветер принес в Париж того, кого здесь быть не должно. Герцога Бекингема. Собственно, самой герцогини в Париже тоже быть не следовало… Непредсказуем ветер раннего сентября, непредсказуем и опасен. Особенно, когда есть кто-то, кто умело направляет его в свои паруса.
Кто написал Бекингему письмо от лица, якобы, королевы Анны?
Кто сумел найти для этого вельможи, при всей своей ветрености не лишенного разума и осторожности, нужные слова? Такие, что он бросил все и примчался в Париж, чтобы пасть к ногам женщины прекрасной и недоступной, И даже поняв, что это ловушка, не желая отступить…
Кто желал погубить и первого министра английского короля, и супругу короля Франции?
Мари догадывалась, кто. Был и более важный вопрос. Как этого не допустить?

Записка, отправленная шевалье де Ронэ, была как раз попыткой пойти наперекор этим могущественным силам. Но… Как много было этих «но». Получил ли Теодор де Ронэ записку вовремя, захочет ли прийти, и согласится ли помочь? Мари, преклонив колени на молитвенной скамье, с искренней надеждой искренней грешницы подняла глаза на распятие: «Помоги. Не для себя прошу».

От запахов, наполнявших церковь, у Мари слегка – и неприятно – закружилась голова. Воск, ладан, дерево, старые камни, пыль. О, возможно, это и есть запах святости, но герцогиня предпочитала ароматы флорентийской воды и роз, пусть даже они были ароматом греха…
И, да, о грехе – своего любовника герцогиня узнала сразу, но с удовольствием полюбовалась на месье де Ронэ какое-то время, прежде чем встать с колен и чинно, скромно, опустив глаза долу, подойти к алтарю.
- Говорят, мощи святой Елены творят чудеса, - прошептала она, чуть сдвинув капюшон, так, чтобы мужчине стал виден ее профиль и белокурая прядь над виском. – Вы уже попросили для себя чуда, месье де Ронэ?

Губы капризнейшей из герцогинь тронула веселая улыбка, не слишком уместная в столь святом месте. Но что поделать, Мари с трудом могла себе представить Теодора де Ронэ, смиренно взывающего к какому-нибудь святому. Этот дворянин сам творил для себя чудеса, если они ему были нужны, так же как и мадам де Шеврез. Ожидать помощи от святых можно долго – в их распоряжении вечность, в нашей – минуты…  Возможно сейчас, в эту минуту, некто могущественный, в алой мантии, раздает негромким голосом приказы, готовя ловушку. А некто безрассудный, сорящий жемчугом и добрым именем женщин, готовится в нее попасть…

Метла служки царапала старинный камень – занятие совершенно бесполезное, ноги верующих скоро снова принесут в церковь и грязь, и пыль. Но он проделывал свое нехитрое действо с такой тщательностью, будто совершал обряд. Делай, что должно и будь, что будет…

Кольцо величественных стен, оплот святости… что бы делали влюбленные (или заговорщики, их близкая родня по мятежному духу) если бы не было церквей, часовен, алтарей и чаш со святой водой? Где еще можно так легко устроить свидание под взглядами ангелов и мучеников? В руке скромной камеристки мелькнула серебряная монетка, поманила своим блеском – как спасением души, и, надо же, какая досада, упала, покатилась… Послышались торопливые шаги. И вот метла снова начала свое дело всё удаляясь и удаляясь от двоих, стоящих напротив алтаря.

- Будьте осторожны с ангелами, месье де Ронэ, - лукаво улыбнулась Мари. – С ними никогда ни в чем нельзя быть уверенными. Иногда думаешь, что тебе принесли благую весть, а на деле – смертный приговор.
После того, как Теодор де Ронэ избавил ее от Мишеля де Моливье, герцогиня больше не вспоминала о своем слишком осторожном любовнике, не думала она о нем и сейчас, предмет ее забот носил совсем другое имя. Но вот ведь беда, герцоги так же смертны, как какой-нибудь нищий. Под шелками и парчой та же плоть, та же кровь, которая так легко вытекает из ран.
По лицу мадам де Шеврез скользнула тень… картина была такой ясной, что впору было подумать о знаке, который ей посылают небеса. Но гордая де Роган в знаки не верила.
- Вы нужны мне месье де Ронэ. Ваша ловкость, ваша шпага, ваша отвага. Давайте попросим служку показать нам крипту. Там можно будет поговорить свободно.

Мари много думала о том, что сказать своему любовнику, а о чем умолчать. С кем-то иным она действовала бы иначе, охотно используя свою красоту, щедро раздавая обещания и намеки. Не слишком честное оружие, но каждый сражается тем, чем умеет. Но подобное не слишком-то подействовало бы на Теодора де Ронэ, а если бы подействовало, герцогиня стала ценить его гораздо меньше. Поэтому всё, что оставалось в ее распоряжении – скупая откровенность и щедрая плата за услуги. Оставалось надеяться, что этого будет достаточно.

Отредактировано Мари де Шеврез (2017-05-08 20:23:53)

Что ж, пусть будет погост. Мари кивнула, и, проходя мимо служки, стыдливо спрятала лицо – как и подобает почти раскаявшейся грешнице. Жаль, что причина для этого маскарада столь серьезна, иначе можно было бы и посмеяться и над своим мнимым смущением и над неодобрительным взглядом святоши, и над возмущенным ахом дамы, чья свеча потухла, но молитвы, судя по всему, не иссякли.

Серые каменные плиты, сбрызнутые дождем, беззвучно выкрикивали имена тех, кто уже давно забыт и почил с миром, но герцогине де Шеврез их крики были безразличны.
- Живые среди мертвых… - озвучила она свои мысли Теодору де Ронэ. – А знаете, шевалье, моя сегодняшняя забота, пожалуй, зачтется мне во спасение – я стараюсь не допустить еще одной смерти.
Убедившись, что, кроме них, на погосте нет живых, а у плит нет глаз, как, впрочем, и ушей, Мари сняла капюшон, взглянув сначала в серое парижское небо, а  потом и в лицо своему любовнику. С улыбкой.
- Одному господину нужен телохранитель, месье де Ронэ. Бедняга имел неосторожность влюбиться в даму, у которой очень ревнивый муж. Настолько ревнивый, что заплатил за смерть соперника. И не то, чтобы я осуждала мужа, хотя жадность, безусловно, грех, но моя подруга будет безутешна, лишившись своего возлюбленного, а вы знаете, месье де Ронэ, как близко к сердцу я принимаю интересы своих подруг.

Из низких туч хлестнуло краткой, холодной моросью, осевшей на щеке молодой женщины прозрачными каплями. Они даже могли сойти за слезы, которые небеса проливали над трогательной судьбой двух влюбленных. Нежные чувства – это всегда очень трогательно, но когда речь идет о столь знатных особах – еще и трагично, как все запретное.

Мари могла быть довольна, ее желание будет исполнено. Бекингем, неосторожный Бекингем, не желающий благоразумно покинуть негостеприимный Париж, получит защиту. Очень вероятно, что месье де Ронэ придется обнажать свою шпагу против людей кардинала. Очень вероятно, что прольется кровь. Но главное, чтобы это была не кровь первого министра Его величества короля Карла. И даже если смерть английского вельможи не входит в планы его врагов, то любовная эскапада к юбкам французской королевы (откройся она) станет его несомненной политической гибелью.

Итак, Мари могла быть довольна, но все же в глубине души Ее светлости шевелился червячок неуверенности. В себе? В Теодоре де Ронэ? Кто знает. Но вряд ли в ее ответном поцелуе чувствовался горьковатый привкус этого сомнения, что лишний раз доказывает, что ими тоже можно лгать. Лукавить. Испытывать. Пожалуй, именно испытывающими были поцелуи мадам де Шеврез, словно через соприкосновение губ можно узнать все тайны человеческой души…
Но увы…

Чуть отстранившись, Мари поежилась, смеясь. Плащ служанки хорошо прятал, но плохо спасал от пронзительного ветра, гоняющего по кладбищу сухие ветки.
- Возможно, тем, кто под землей, все равно, но я замерзла, месье де Ронэ, хотя, кажется, вы вовсе не чувствуете ветра.
Женская ладонь нежно, доверчиво легла на твердую мужскую грудь, вбирая, высчитывая удары сердца.

Ветер подхватывал край плаща, пытался сорвать с головы Мари капюшон, она подхватывала его, смеясь, ловко переняв у служанок, камеристок, лавочниц – этих хрупких цветов Парижа – манеру ходить и даже улыбаться (с притворной скромностью, но кокетливо). Так что, если бы кто-то из знакомых мадам де Шеврез увидел ее сейчас, то не узнал бы в этой служанке, прижимающейся к своему кавалеру, одну из первых дам Франции.

Впрочем, и у служанки и у герцогини было кое-что общее. Всего пара часов на любовь, только служанка, должно быть, вернулась бы потом к своим обязанностям, храня воспоминания о случившемся, надеясь на новую встречу, а герцогиню подхватит, унесет ветром событий. С ней всегда было так. Мари-Эме спешила жить.

Вот и седельная лавка, и дверь, о которой говорила служанка, и Мари опустила пониже капюшон, пряча лицо. Это герцогиням дозволено любить открыто. Служанки грешат украдкой.
Напротив раскачивалась на ветру грубо намалеванная вывеска трактира «Плод познания» - змея и яблоко.
Тихо рассмеявшись,  ее светлость указала Теодору де Ронэ на предмет своего веселья.
- Как символично! Что выберете, месье? Яблоко или змею?

Сколько таких вот укромных закутков в Париже, да и в любом другом городе, где любовники чувствуют голод и потребность в уединении, чтобы этот голод утолить? Сколько лиц, рук, губ видели и помнили эти стены, лестница, маленькая комната наверху, всю обстановку которой составляла кровать под суконным покрывалом да стол у окна? Ставни были закрыты, но сквозь щель между ними сочился свет. Тусклый, таинственный, превращавший этот приют случайной любви в подобие пещеры… или, быть может, эдемского шалаша?

Любой игре Мари отдавалась полностью, будь то карты, политика или страсть, вот и сейчас созданная ею же самой маска влюбленной служанки так захватила свою хозяйку, что мадам де Шеврез трудно было бы сответить даже самой себе: ее жесты, ее поцелуи, ее взгляды… кто дергал за ниточки, кукловод или марионетка? Кто кого вел по этой узкой и опасной тропинке? Хотя, конечно, такие рассуждения были слишком сложны и неуместны в то время, как тебя обнимает любовник и в его взгляде можно сгореть. И Мари не рассуждала, а просто делила с ним эту страсть, делила и возвращала. И это тоже было таинством, тем самым таинством грехопадения, которое прославляли язычники.

- Значит, Ева…- прошептала она, когда серый плащ упал на пол. – Думаю, Евы выбрала бы Змия… если бы у нее был выбор.
А может быть, выбрала, и бедный Адам разделил участь большинства мужей.
Герцогиня запомнила эту мысль, чтобы блеснуть ею при какой-нибудь беседе, а служанка… служанка, жестом одновременно властным и беззащитным, приникла к любовнику.
Солнце выглянуло из-за туч, проникло в щель между ставнями, и комнату вдруг, подобно огненному мечу Архангела, пронизало, разрезало напополам лезвие из золотого света… пронизало и разбилось о двоих, желающих хотя бы ненадолго стать одним целым.

На смену стонам и взволнованному дыханию пришла тишина, тишина, как после грозы, после бури, когда стихия отдала небу и земле все, на что была способна. Отдала – и исчезла.
Мари бездумно смотрела на беленый потолок, блуждая взглядом по едва заметным трещинам – как по карте неведомой страны. А пальцы ее так же бездумно повторяли их рисунок на груди любовника.

О чем она не думала? Она не думала сейчас о герцоге Бекингеме, чью жизнь, возможно, спасет мужчина, лежащий сейчас к ней так близко, как только могут быть близки два тела, мужское и женское. Она не думала о своих врагах или любовниках. Первые постоянны, вторые ветрены. Ее разум, ее душа, ее тело было наполнено тишиной…

Но тишина не долговечна. Скрипы ступенек, крики за окном, едва заметная грубость льняных простыней – хозяйка явно потратилась на новые для своих «гостей». Жажда и легкий сквозняк, оглаживающий обнаженное бедро. Все вместе и все по отдельности возвращали герцогиню к жизни.
Она улыбнулась Теодору:
- Пора…
В улыбке этой не было сожаления о времени, проведенном в этой постели, но не было и сожаления о расставании. Она была ясной и безмятежной.
- Пора… но я запомню эту комнату, месье де Ронэ. Она хороша в своей безыскусности. Возможно, служанка Мари назначит вам встречу здесь в следующий раз, когда ее госпожа будет занята.
Герцогиня потянулась, смеясь, подцепила кончиками пальцев рубашку, нашедшую свой приют на полу.

Теодор де Ронэ спросил: «Когда» и герцогиня вспомнила, что не назвала любовнику время и место, где герцогу Бекингему назначено свидание. Кроме того, она вспомнила, что и герцог не предупрежден о том, что его будет охранять посланник мадам де Шеврез, а значит, нужен какой-то опознавательный знак.
Но сначала следовало ответить на вопрос Теодора де Ронэ. В любовной игре свои правила, и не следует их нарушать без особых на то причин.
Мари села на постели, подобрала волосы. Рубашка скользнула по телу, скрывая наготу. На губах – мягкая улыбка. Только вот  в светлых глазах тени, как в омуте в солнечный день…
- Когда? Вам будет достаточно моего обещания, что это случится скоро, друг мой? Увы, мы не всегда властны над нашими днями, но я буду думать о вас.

Босые ноги герцогини коснулись холодного пола – после тепла постели он казался почти ледяным. Из вороха одежды, брошенной на пол, Мари достала платок. Без корон и монограмм, ведь он принадлежал служанке, а не герцогине. Служанка, правда, обладала привычками знатной дамы, поэтому батист был надушен и украшен вышитым девизом на латыни: Amantes sunt amentes.
- Я пришлю вам точно такой платок, Теодор, это будет означать, что вас ждут, здесь, с нетерпением. А этот вы отдадите человеку, который будет ждать сегодня свою даму на улице Шасс-Миди, в доме с зелеными ставнями, с восьми часов вечера. Отдайте ему платок и скажите, что вы друг Мари и что его дама не придет, это ловушка.

Герцогиня очень надеялась, что после этого Бекингем покинет Францию, не предпринимая больше опасных попыток увидеться с королевой. Пусть пишет письма! Письма прекрасно подогревают страсть и воображение, а кроме того, их куда легче переправлять в  спальню королевы.

Отредактировано Мари де Шеврез (2017-05-17 12:57:46)