Над горизонтом уже час, или полтора, как сияла Венера, взошедшая одиноко, поскольку вчера ночью распрощалась она  с истаявшим, в очередной раз, месяцем. Яркая звезда для тех, кому было безразлично её имя, ждущая пока на темнеющем небе не загорятся остальные, вырисовывая  фигуры, которым издревле придано было людьми какое-либо значение и дано имя…
А звезда юной графини де Ла Фер сгорела бесследно где-то в небесной выси бесславным метеором, коих так много можно увидеть в августовские ночи.
Взгляд молодой простоволосой женщины, закутанной в серый, штопанный крестьянский плащ, сидевшей на  скамье в телеге, был пуст, а на лице застыло выражение страдания и боли. Она лишь хваталась  пальцами  левой руки за край скамьи всякий раз, когда телегу трясло на колдобинах, и сильнее сминала правой удерживаемый запахнутым убогий плащ. 
Час назад, её, бредущую вдоль дороги, узнал один из крестьян, возвращавшийся вместе с сыном с сенокоса.  Сын – рослый парнишка лет тринадцати, сидел наискось от попутчицы и всё время, пока они ехали до деревни старался не смотреть на женщину, то изучал соломинки на дне телеги, то сумеречно-синеющую небесную высь, то разглядывал с пристальным вниманием складки рубахи на отцовской спине, или  зад лошадки,  мерно трусившей по дороге.

Он же и спрыгнул с телеги, повинуясь отцовскому окрику, когда, старая рыжая кляча остановилась у домика священника, и, подбежав к дому, заколотил в окно, зовя отца Жюстена.
Когда же священник вышел, мальчишка, забыв поздороваться, выпалил, указав рукой на отцовскую телегу:
- Отец Жюстен,  там эта, сестра ваша, отец велел звать вас, потому как… ну, - он осекся, не зная, как объяснить состояние привезенной женщины, - сами  поглядите!

Пока мальчишка ждал у дверей хозяина домика, отец его, кряхтя и  хватаясь за поясницу, спустился на землю и обойдя телегу, помог сойти и белокурой попутчице, отводя при этом взгляд в сторону.  Обычно любезная в прежние дни с селянами, Анна сейчас даже не кивнула и не поблагодарила, лишь плотнее закуталась в плащ, опустив голову так, чтобы волосы падали вперед.
Но увидев отца Жюстена, она словно оттаяла – вздохнула глубоко и тяжело, словно привезла весть худшую, чем все домыслы, которые могли возникнуть у него при виде её жалкого состояния.
- Всё кончено, - сухим, бесцветным голосом произнесла она, словно не ощутив прикосновения «брата», - мой..муж….

Осекшись, графиня повернула голову к крестьянину и кивком поблагодарила того:
- Я не забуду твоей доброты, Жак, - слова, такие обычные, прозвучали натянуто и вынужденно.
Кланяясь и бормоча, что рад услужить их милости, крестьянин дожидался, только пока мальчишка не заберется в телегу, чтобы поскорее убраться восвояси.
- Пойдём в дом, - выдохнула она устало, - не здесь же…
И первой направилась ко входу.

Сделав всего несколько шагов через небольшую прихожую, Анна с омерзением сбросила с себя пропахшую хлевом, травой, дымом, прелой шерстью и старым потом тряпку, которую в тот самый момент добрый крестьянин поминал с сожалением, как весьма дорогую для себя вещь и намеревался поутру отправить сына к священнику – забрать плащ.

- Что граф? – голос молодой женщины зазвенел от злости и ярости так внезапно, словно не она была минуту назад воплощением потерянности и горя, - граф оказался не лучше твоего мерзкого братца- палача.
Она принялась стаскивать с себя те лохмотья, в которые превратилось изумительного изящества и красоты платье, пошитое специально для выездов на охоту и надетое лишь один раз…
- Не стой, Жюстен, помоги мне разуться… ты дверь запер?
Она выпутала из волос зеленый репей и бросила его на пол,
- Это ужасно, я вся в земле и этих проклятых семенах… - почти простонала она, - у меня ночь уйдет, чтобы выпутать их из волос.

Отредактировано Миледи (2017-10-08 22:15:17)

Все было как всегда…
И даже в такой малости, как избавление от остатков платья и обуви, Анне пришлось справляться самой, потому что Жюстен, в смятении, притом еще не зная всего произошедшего, уже в страхе и волнении заметался по  комнате.
Графиня прошла к кушетке и опустилась на неё, чтобы разуться самостоятельно, раз уж служителю Господа оказалось не по чину помочь «сестре».
- Для начала перестань паниковать. Ненавижу, когда ты мечешься, как уж на сковородке.
Сняв сапожки, графиня де Ла Фер, нимало не смущаясь своего вида, отправилась на кухню, на ходу добавив,  - и будь любезен, помоги мне всё же, Жюстен.  Хотя бы принеси свечи и дай свою рубашку. Надеюсь… у меня не останется следов на шее.

На миг ей снова стало страшно – как в ту секунду, когда горло сдавила петля  из поводьев, обрезанных наскоро графом с её лошади.
Что на неё нашло? Гнев, обида, ярость…
Анна закрыла лицо ладонями, силясь вспомнить, что она говорила, когда пришла в себя после короткого обморока…
Сейчас, когда уже было поздно, на ум приходили совсем иные слова, более взвешенные, тонкие, точные…

С тех самых пор, когда она позволила Жюстену поцеловать себя впервые, Анна всякий раз наедине с ним ловила себя на мысли, что этот человек в насмешку над самим словом мужественность наделен от рождения определяющим её признаком. Вот и теперь Жюстен суетился, словно жена какого-нибудь лавочника, решившаяся вдруг бежать с любовником и хватающая все подряд, не зная, что пихать в сумку.
Анна на миг смежила веки и, оставив все просьбы и разговоры, просто потому что слова её едва доходили до сознания «брата». Потом пошла за ним следом, с таким видом, что увидь её лицо сейчас сторонний человек, он легко бы представил в её руке мясницкий нож.
Оказавшись рядом с Жюстеном, Анна погладила его по плечу, а когда священник обернулся,  обняла, чуть привстав на цыпочки, чтобы вслед за тем поцеловать.
Губы её были упруги и прохладны, а поцелуй - до странности лишенным страсти, при всей дразняще-неторопливой искушенности.

Не он научил её таким поцелуям. Он боялся даже просто обнять её, словно за каждое к ней прикосновение его тут же ждало наказание. И однажды, незадолго до той судьбоносной встречи с красавцем графом, вот так же целуя Жюстена, Анна подумала что он ненавидит её за ту любовь, что когда-то испытал к ней. Любовь слишком земную, слишком чувственную и слишком трусливую и безвольную.
Вот и сейчас она хотела не столько ласки, сколько привести мужчину в чувство и самой прочувствовать, что Жюстен сумеет вложить в этот поцелуй.

Прежде, сетуя на то, как запутанно и несчастливо складывалась её судьба, Анна де Бейль, говорила себе, что виной всему её доверчивость и клялась, что едва жизнь подарит ей встречу с человеком достойным, мужественным и не дававшим обетов безбрачия, она не будет уже наивно вверять свою жизнь и судьбу в руки мужчины, будь то муж или любовник.
И... сама же совершила непростительную глупость, отправившись на эту проклятую охоту. И вот она там же, где и была прежде до встречи с графом - в убогом доме священника. И с тем же человеком, для которого стала необоримым искушением и источником всех страданий и скорбей. А у Жюстена не доставало даже мужества принять это стойко и безоглядно.
- С графом - ничего, - голос её дрогнул, - вернулся домой граф и полагает, думаю, себя справедливым судьёй. Упивается своей нелепой честью и придумывает, что бы такое рассказать людям, чтобы не рассказать никому, что он убил супругу.  Успокойся, мой милый Жюстен, и думай не о нём, а о нас.
Она была уязвлена в самое сердце этим вопросом. Беспокоиться о участи её мужа, вместо того, чтобы расспрашивать, что случилось с ней.
- Куда мы теперь отправимся?
Отведя рукой падавшую на лицо спутанную  прядь волос,  Анна попыталась поймать взгляд Жюстена, надеясь увидеть в его глазах нежность, участие, тревогу за неё, но тщетно...  Ей показалось даже, что священник избегает смотреть на неё.

Отредактировано Миледи (2017-10-09 15:44:03)

Ответом Жюстену был только короткий кивок.
Время, как полагала Анна, у них было. Немного, но вполне достаточно на нормальные сборы. А предлогом можно было придумать что угодно – да хотя бы возвращение в замок. Кому как не заботливому брату вернуть графиню в объятья мужа.
- Куда? – повторила она требовательно.
И вдруг поняла с предельной ясностью, что он не знает и не способен вот так сразу придумать, что им делать. Он, вне всякого сомнения, был бы счастлив прожить здесь до седых волос, наведываясь по воскресным дням к сестре, чтобы вести скучные теологические беседы с нею напоказ и изводить жалкой, слюнявой ревностью наедине.

У «них», если снова положиться на Жюстена, есть только те драгоценности, что были на ней и, как было прежде – её красота и юность. Да и то… ей уже не шестнадцать, как бы сильно не верил в это злосчастный супруг.
Анна зябко поежилась и обхватила плечи ладонями, прикрыв тем самым грудь, хотя стыдливости в её жести не было совершенно. Они еще стояли рядом, но мысли графини устремились уже далеко  и за пределы этой деревеньки, и за полуночный рубеж между этим днём и следующим.

Идею с Буржем графиня отклонила сразу, когда та только-только наметилась в её сознании. Для упомянутой Жюстеном персоны, она, как ни прискорбно, была уже слишком зрелой, и, давая назначение  отцу Жюстену в этот приход,  его преосвященство ясно выразил мнение, что впредь он не считает себя должным принимать участие в судьбе малышки Анны.
А вот мысль о Париже показавшаяся ей слишком дерзкой, понравилась Анне чрезвычайно. Но, тем не менее. не настолько, чтобы благодарить за неё любовника поцелуем, или хотя бы позволением обнять себя.
Ей нужно было хотя бы смыть грязь с ног и рук и вычесать из волос травинки и колючие семена полевых трав, цепляющиеся в августе на одежду всякого путника, которому приходится пересекать луг или лесную поляну.
- Я точно не хочу в Лилль, - объявила она, прежде чем взять свечу и выйти из комнаты, - мне ненавистен этот город!
Как Жюстен будет продолжать свои суетливые сборы без света, Анну не тревожило. Пусть собирается… пока она приведет себя в нормальный вид, отыщет на кухне, чем утолить голод  и кто знает,  может быть сумеет уснуть - в её комнатке всё должно было остаться, как прежде.
Такой измученной и разбитой, как сегодня, Анна себя еще никогда не ощущала.

Проснулась она сразу, едва услышала своё имя - столь напряжена была, и столь зыбок оказался сон, не принесший почти никакого отдохновения. Всё тело ныло, ноги болели, горло - тоже, притом ощутимее, чем вчера.
Она пережила вчерашний день, как тяжелый, изматывающий кошмар и хотела бы хоть на миг забыться, считая всё случившееся на охоте именно дурным сном. Но голос, позвавший её не был голосом мужа, и встречать этого мужчину улыбкой и полным обожания взглядом у Анны не было никакого желания.
- Ненавижу... - простонала она, зарываясь лицом в подушку и надеясь удержать в теле сонную ленность, убеждавшую разум, что никуда не нужно идти, что можно еще полежать под одеялом и ни о чем не думать, и повторила через несколько секунд, уже  повернув голову в сторону брата, - ненавижу его.
Явись сейчас сюда Враг рода человеческого в алом с золотом камзоле и предложи юной графине месть графу де Ла Фер в обмен за её бессмертную душу,  она согласилась бы без раздумий. Но перед ней стоял лишь измотанный бессонной ночью молодой священник.
- А всё из-за тебя... Я обречена носить это проклятое клеймо вечно, и думать только о том, чтобы его никто не увидел, чтобы... - говорить было тяжело, почти больно.
Ей вспомнился взгляд мужа, такой чужой, исполненный презрения, боли и ненависти и она поняла вдруг, что так, именно так на неё будут смотреть все мужчины, подобные ему - сильные, благородные, живущие по чести, такие с которыми хотелось бы быть... просто быть рядом.
Анна села, невольно коснулась пальцами горла и почти шепотом проговорила, глядя не на лицо брата, а куда-то перед собой:
- как он смотрел на меня... Жюстен, так, словно я какое-то омерзительное чудовище, а не женщина, не его жена.

Отредактировано Миледи (2017-10-10 14:00:24)