Ответом Жюстену стал презрительный фыркающий смешок.
Что там было этого «всего», когда он являлся духовником в монастыре бенедиктинок?
Она сама от такого «всего» отказалась без раздумий, бросив то самое «люблю» молодому и кроткому священнику с такой лёгкостью, с какой шулер бросает на стол золотые монеты, чей блеск манит легковерных игроков обещанием лёгкой победы.
- Раз перед лицом Бога я всё еще не венчана, - неожиданно развеселилась  графиня, - идти к алтарю снова я могу с чистой совестью.
Вот только саму графиню де Ла Фер куда больше волновало то, что считается законным не перед Богом, а перед людьми.
Однако и веселье её было фальшивым. При мысли о муже, о том, что эта прекрасная сказка оборвалась точно так же, как обломилась ветка, через которую граф перекинул  поводья, послужившие вместо веревки, Анну охватила такая тоска, что захотелось разрыдаться.
Нужно было отвлечься. Она заметила на стуле приготовленную для неё одежду – рубашку и старое, уродливо-простое в своей скромности платье и, обогнув Жюстена, пошла одеваться.
-А твоя любовь, - она даже не смотрела на Жюстена, - одни слова.

Слова Жюстена изумили её своей детской нелепостью. И только сейчас, стоя в ночной сорочке и расправляя в руках свою же старую рубашку, залежавшуюся и источавшую запах затхлости  и забвения, Анна поняла, сколь сильно за годы, прошедшие со дня их совместного побега из монастыря, изменилась она и сколь мало - он.
В Лилле и Бурже такие упрёки Жюстена вызывали в ней жалость и готовность признать, что и она что-то должна ему, человеку, который её любит, заботится о ней в меру возможностей, вот только... возможности его... даже нет, не возможности, а амбиции и устремления не идут дальше прихода в какой-нибудь деревне и того, чтобы она грела ему постель.
- И что же, сердечный мой друг, я получила от тебя?  - спросила она ласково и нежно.
Этот вопрос никогда не звучал прежде, поскольку в прошлые их ссоры, ответом на упреки Жюстена становились её оправдания, бессмысленные, как все слова любовников, изводящих друг друга то ревностью, то мелочными обидами.
- Начни, пожалуй, с клейма, испортившего мне жизнь...
Анна уронила рубашку на стул и почти содрала с себя сорочку, злясь на невозможность при отсутствии здесь мало-мальски обученных служанок, попросить Жюстена помочь ей.

Отредактировано Миледи (2017-10-11 13:09:42)

Прелестной девушке на излете того славного возраста, именуемого отрочеством, столь многое сходило с рук, стоило только молитвенно сложить руки и объяснить просто и внятно, что она - всего лишь невинная жертва обстоятельств, чужого злонамерения, или собственной неискушенности в жизни, что Анна не сомневалась в благополучном для себя исходе, после того, как предстанет перед судьёй.
Она готова была даже вернуться в монастырь, покаянно опустив голову и снести епитимью, пусть даже такую тяжкую, как обязательное посещение всех ночных служб или ношение власяницы, и тревожилась больше за собственную невинность, окажись судья человеком недобродетельным и пожелай от неё того ,в чем, однако, в первую же ночь после побега было решительно отказано возлюбленному в сутане.
Но выпустившему её юноше она поверила, полагая, что отцу Жюстену удалось всё устроить и потому пошла за ним... угодив в лапы отвратительного, утратившего всякое сострадание, человека с глазами мертвой рыбы - пустыми и ничего не выражающими.
Анна даже помотала головой, отгоняя от себя тяжелые воспоминания и сосредоточилась на скудном своем облачении, годном больше для скромной дочери какого-нибудь буржуа или праздной служанки благородной дамы.
- Мы этого не узнаем, - тихо, мягко и так же нежно проговорила она, не сумев даже со второго раза завязать тесемки рубашки - пальцы дрожали не то от сдерживаемой ярости, не то от обиды, которой лишь разум и воля не давали выхода, - зато мы знаем, что еще мне дала твоя любовь. Ты... ты не смог придумать ничего лучше, чем назваться моим братом. Братом, Жюстен! И как думаешь, хорошего ли брата дала мне твоя любовь?

Хотел он...
Человек многих талантов и многих пороков, его преосвященство архиепископ Ролан Эбер в первую же ночь, проведенную Анной де Бейль в его спальне, очень доходчиво, как словами, так и действиями объяснил ей, чего от неё будут хотеть мужчины со здоровыми потребностями и пристрастиями в ближайшие  лет десять.
И только для достижения этой цели  они будут готовы на дела куда более важные, ответственные или сумасбродные.

- Ты только и делаешь, что хочешь и хочешь получать желаемое, не прилагая усилий. Твоя любовь позволила тебе продать меня за жалкую пребенду и пыжиться здесь перед неграмотными крестьянами своей ученостью. А мне... если бы я знала, что  выбираю между участью монашки и епископской шлюхи, я бы не покинула монастырь. Что еще?

Они приблизились к самому трогательному моменту той непростой и драматичной истории, которую разделили на две судьбы, проживая так, что едва ли каждый сумел бы найти в себе силы для откровенности даже на исповеди. Разве что перед соборованием...

Отредактировано Миледи (2017-10-11 17:26:24)

Среди качеств юности, свойственных почти всякому представителю рода человеческого, не лишенному сообразительности и того ума, который дает определенная образованность, выделяется самонадеянная вера в собственную исключительность и превосходство своего ума и заёмно-книжных знаний над опытом замшелых старцев и унылых старух.  Анна де Бейль в этом (как и во многом другом) не являлась исключением в свои очаровательно-настоящие почти шестнадцать лет. Покидая монастырь под покровом ночи, она знала что уносит с собой в свободную неизвестность лишь две ценности: своё имя и невинность собственного тела. И была совершенно уверена в превосходстве душевной стороны любви над физической, и в том что любящий мужчина обязан уподобиться рыцарю полусказочных времен, почитающему за высшее счастье принять платок из руки возлюбленной и не желать ничего кроме свершений во имя любви безумств и подвигов.

Две из трех убежденностей оказались, как ни странно, ошибочными. Жюстен, при более тесном знакомстве с ним, оказался мелочным слабаком, а не героем, чьей силы духа хватило чтобы предпочесть любовь к женщине любви к Богу. А двоюродный дядя по материнской линии,  узнавший ко времени их с Жюстеном визита, о её побеге из монастыря не счел ни имя племянницы, ни родство достаточно веской причиной, чтобы предоставить нежданно нагрянувшим в его полуразоренное имение  родственникам, приют и участие. Мечта о приличном замужестве, которое должен был помочь устроить родич, рассыпалась в прах.
А вот у Жюстена хватило рассудочности взвесить на весах рассудка то весьма условное достоинство, которое самонадеянная девица, проявив весьма неприятное упорство, предпочла сохранить, а не предоставить ему, как доказательство своей любви.

Спустя неделю, в Бурже Анна де Бейль была представлена архиепископу. И после того, как поцеловала его руку, услышала ожидаемый уже вопрос: «сколько тебе лет, дитя?» 
И произнесла именно тот ответ, с которым Жюстен связывал их будущее благополучие: «Четырнадцать, Ваше преосвященство!»

- Теперь мы говорим о том, что ты потерял, а не о том, что дала твоя любовь женщине, безоглядно тебе доверившейся. Я выросла в монастыре. Жюстен. Я не знала мира. И ты… ты гнусно воспользовался моим неведением. А твой брат - моей доверчивостью. Но хотя бы за это я отмщена. А тебя, я не гоню, - Анна прервалась, сосредоточившись на возне с платьем, но причиной её молчания было вовсе не отсутствие слов, которыми она могла бы как ободрить, так и оскорбить несчастного.

Молчала она, потому что поразилась сама тому холодному, мертвенному покою, который заполнил её сердце и её душу, смыв без остатка боль утраты любимого. Весь её опыт, прочтенной и подслушанной в историях старших монахинь любви, пример Жюстена и его нелепой, суетливой, но неизменно заботливой самоотверженности говорили о том, что так быть не должно. Что жить ей долгие годы  в слезах страданий и сожалений и надеяться лишь на милосердное время, которое утишит боль. А на деле…
Анна победила-таки рукав и занялась
Ненависть? Холодная и рассудочная и не требующая возмездия… Слишком холодная и слишком рассудочная, чтобы сейчас думать об этом.
Что-то в ней умерло в тот миг, когда граф затянул петлю на её шее… И она не готова была признавать с предельной честностью перед самой собой, что это – всего лишь образ, который она воплощала лишь потому что окружающие готовы были видеть её нежным, чистым ангелом с невинной душок и благородными устремлениями.
- Я тебя…не держу. Но гонишь-то меня ты сам. 
Она не стала говорить, что при удобном случае найдет себе покровителя, а если случай окажется счастливым – то и мужа.

Отредактировано Миледи (2017-10-11 20:10:20)

Вид у трактира с названием, не претендующим на затейливость, был довольно мрачный и по многочисленным мелким признакам можно было угадать, что ныне сам дом несколько запущен, хотя скорее из-за по причине равнодушной ленности владельца, нежели из-за затруднений с деньгами. Вывеска, на которой был намалеван бело-серый гусак, подновлена была совсем недавно, да кровля дома, неравномерно закопченная свидетельствовала о том, что владелец печется о том, чтобы дожди не доставляли хлопот тем постояльцам, которые селились на втором этаже. Анна, с равнодушием, сделавшим бы честь философу-стоику приняла и очередное вымышленное имя, и необходимость провести ночь в этом унылом месте. Даже похлёбка на ужин в очередной раз не вызвала у неё протеста, хотя по запахам, доносившимся с кухни, можно было угадать, что там жарят или совсем недавно жарили птицу.
Она опустилась на грубый табурет у стола, выбранного супругом, столь же настоящим, каким был брат, с видом отстраненного принятия обстоятельств, каковые нет возможности изменить и подумала о том, что сегодня ночью Жюстен непременно заговорит о тех драгоценностях, что были на ней в день её смерти, как супруги графа де Ла Фер.
Кивнула с заученно-любезной улыбкой незнакомцу, и, услышав замечание Жюстена, скосила взгляд на сапоги обладателя шляпы с серебряной пряжкой и изящно подкрученных усов.
- И что ты хочешь этим сказать? - вопрос её прозвучал вполне мирно, а взгляд уже скользил по шитью камзола незнакомца,  отмечая, что одежда его пребывает в том довольно печальном виде, какой простителен для путешественника, неделю или две вынужденного носить одно и то же платье, и что пошита она несомненно была на этого человека, хотя и довольно давно -  ткань на полах камзола уже лоснилась, а шитье - какие-то мелкие листочки и шишечки  топорщилось ниточками, какие могли появиться, если бы человеку случилось недавно продираться через кустарник.
Неуместность своего внимания Анна поняла лишь, почувствовав то неприятное ощущение, которое вызывает чужой взгляд, слишком пристальный, чтобы быть случайным. Она едва сдержала улыбку, когда, подняв глаза от руки мужчины, на которой красовался перстень с солитером, размер коего заставил недавнюю графиню усомниться в том, что камень настоящий, встретила взгляд этого человека. Не смутилась, но ресницы опустила, не полагая приличным устраивать дуэль пристально-немигающих взоров, хотя бы потому что даме не стоит выигрывать у мужчины в таких забавах.

Отредактировано Миледи (2017-10-13 09:11:46)

Обсуждать людей, чьё положение было хоть сколь-нибудь лучше, чем у них с Жюстеном,  уподобляясь прислуге или приживалам, хающим недостатки того, от чьей милости зависит всякий их день, Анне не хотелось.  Её претило подобное стремление возвыситься в собственном мнении о себе за счет разговоров о чужих недостатках или бедах, но объяснить Жюстену это она не смогла бы, а поучать его, да и кого-либо вообще, в себе склонности не обнаружила ни ранее, ни сейчас. Однако заботливость, особенно когда дело касалось того, в чьей опеке и поддержке она нуждалась, ей не была чужда.
- Ты очень заботлив, - голос её, однако, не выражал ни малейшей признательности за проявленную «супругом» заботу, - но полагаю, нам лучше сходить туда вместе, после того, как получим от хозяина ключ от комнаты.
Тут она вспомнила, что трактирщик не сказал, когда именно нынешний постоялец собирался уезжать.  «Вот-вот» могло означать, что сейчас этот господин спустится, чтобы распрощаться и отбыть из «Сереьряного гуся» а могло растянуться и на час сборов.

Но не успела зачерпнуть из миски еще одну ложку варева, уже подернувшегося пленкой жирка, как её внимание отвлек хозяин трактира, улыбающийся столь любезно, что при его внешности выглядело скорее отталкивающе, чем приятно.
Взгляд «мадам Берсье» встретился со взглядом дворянина, почтившего её угощением как раз тогда, когда месье Берсье ушел по своим делам.
- Передайте месье де Мертену, что я до глубины души тронута его жестом, - проговорила она подарив дворянину смущенную улыбку и благодарный взгляд, и если он пожелает скрасить моё вынужденное одиночество, скажу ему об этом лично.

Фраза эта ей самой показалась излишне высокопарной для трактирного зала,  но Анна положилась на то, что трактирщик едва ли запомнит сказанное и передаст ответ на свой манер.
Она почти не ошиблась в своих ожиданиях. Однако хозяин «Серебряного гуся»  был достаточно памятлив, чтобы узнавать своих прежних постояльцев, когда те заворачивали к нему на постой во второй раз и даже вспоминать их имена.
Так что, оставив кувшин и кружки на столе дамы и подойдя к дворянину, он передал следующее, с такой сальной улыбкой, что Анне бы стало стыдно за собственные слова,  произнесенные этим человеком:
- Ваша милость, мадам Берсье выражает вам признательность за угощение и просила передать, что хотела бы сама сказать Вам слова благодарности, если вы пожелаете принять их лично.
Сказав это, трактирщик воззрился на месье де Мертена с видом преданнейшего пса, рассчитывающего на лакомый кусочек из хозяйских рук а по сути готов был выслушать и передать затем даме новую любезность.

Внимание уверенных мужчин Анна находила одновременно и лестным, и приятным.  Сочтя, что несколько любезных фраз и кокетливых взглядов не смогут повредить её больше, чем утрата положения, которое могло принадлежать лишь графине де Ла Фер, она ответила, отвечая на открытую улыбку незнакомца улыбкой мягкой и томной, но потому лишь, что дорога и дни постоянной тревоги, подогреваемой сетованиями и опасениями Жюстена,  и в самом деле утомили её.
- Но кто же тогда Вы, сударь, если я позволю себе назваться Дианой? Обречь Вас на участь Актеона у меня нет ни желания, ни власти.