Господь создал мужчину и  женщину, и от начала времён каждому человеку  надлежало оставаться тем, кем он был рождён, смиренно принимая свою стезю, молиться и уповать на Милость Божию. Но всегда находились те, кто по потребности ли своей греховной натуры, из прихоти скучающего разума или по воле обстоятельств нарушали это.
Всегда были женщины, считавшие, что лучше бы они родились мужчинами, были и те, кто всячески подчеркивал, что обладает мужским складом ума, не отвергая своей природы, и те, кто вожделел подругу с истинной страстью,  испытывая отвращение к обилию волос на теле и лице, резким запахам, низкому голосу и более грубой коже – всему, что является атрибутами мужественности.
Анна де Бейль грешила разве что сожалениями о том, что не родилась мальчиком, в тот год, когда её отправили в монастырь.

Большую часть времени,  проводимого в обществе Шере, она держалась с ним, как с любовником, коего возвысила до своей постели из случайной прихоти или  от скуки, которая, единственная могла бы хоть как-то объяснить подобную связь  человеку постороннему, случись кому-то узнать о новой забаве миледи.  Менять привычки, в угоду капризу, коим полагала Доминик, Анна, разумеется, тоже не собиралась. Даже сейчас.  Даже понимая, что  мыслит и говорит Доминик, следуя истинной своей природе, а не роли, в которой жила много лет.

- Потому что ты моя, с того момента, как я решила, что это так, - она пожала плечами, - это же очевидно. Я не хочу делить тебя даже с монсеньором,  даже в этой твоей жалкой роли,  хотя уже понимаю, что ты просто боишься думать о том, что достойна большего и можешь это получить. Я знаю, как думают люди, подобные тебе, и знаю, что ты придумаешь сотни, тысячи причин, из-за которых мой замысел мог бы не получиться. И ни одна из них не случится на самом деле, как бывало всякий раз, когда я  слушала тех, кто живет в страхе. Случится что угодно, поверь, и окажется, что мы предусмотрели всё, кроме  этого.
Она потянулась к Шере и поцеловала того в висок,  для чего, убрала  прядь волос за ухо, как делала уже не раз,  как делала не только с ним.
- Если ты хочешь предусмотреть всё,  - шепнула она нежно, - лучше  подумай о шевалье дю Роше и о том, как обезопасить его, если он, конечно,  настолько важен для тебя, как я предполагаю.

- И ты удивляешься, почему я хочу получить больше, с твоей  помощью? 
Анна вздохнула.
- Я могу выйти замуж и таким образом обеспечить нам защиту и тот образ жизни, который устроит меня.  Только это – не выход. И мне  омерзительна сама мысль об этом теперь, когда в моей жизни есть ты. Но довольно, я слишком много сказала, слишком открыла свою душу… снова.  Снова тебе, и что взамен?
Тихий голос сочился смиренной обидой и горечью.
Она развернулась к Шере всем телом, ласкающее коснулась пальцами  его груди,  как делала обычно, когда полагала что на нём слишком много одежды.
- Хотя бы поцелуй меня и скажи, что ты это сделаешь. Разве это больше того, что сделаю я? Моего ума хватит, чтобы заставить ищеек его высокопреосвященства десятилетиями кружить по карте Европы, а то и вовсе искать меня в колониях,  но вот средств устроить это, увы, недостаточно. Меня, не нас.  Твоя безопасность  будет абсолютна.  И я не только не хочу делить ни с кем тебя, я не мыслю даже о том, чтобы ты вынуждена была делить меня с кем-то. Я не хочу искать замужества, как защиты для нас,  как средства к благополучию.

Видит Бог, Анна не хотела выкладывать на стол этот свой козырь.  Он мог бы пригодиться  и для другой просьбы, в исполнении которой Шере решил бы заупрямиться.  Она читала за осторожностью и нежеланием Доминик уступить ей не только страх, в котором упрекала любовницу, не только душевную слабость и ограниченность, но ум и силу воли, которыми однажды восхитилась вслух и не помнила  теперь – то ли искренне, то ли, чтобы успокоить разоблачённую Доминик в её первую ночь в этой самой спальне.
С тех пор они узнали друг друга лучше…
И, кажется, не узнали совсем.
Сблизились настолько, что Анна точно помнила, какие ласки и прикосновения заставляют  Доминик  забывать обо всём, а той уже нечему было учить развратницу  с лицом невинного ангела, но теперь были бесконечно далеки друг от друга.
- Тогда сделай это ради него, - предложила миледи, - он славный мальчик и заслуживает счастья, долгой жизни… а может быть….
Последнее слово она обронила над ухом Шере ласковым шёпотом:
-  правды?

До этого дня леди Винтер не  ощущала в присутствии  Доминик, как внизу живота разливается тепло, а по телу  прокатывает легкой дрожью волна непрошеного желания просто  от осознания близости с ней, соприкосновения волос, мимолетного поцелуя в щёку, звука тихого, голоса…
Анна даже задержала дыхание, чтобы не  опрокинуть  любовницу на спину  и не впиться в её губы жестким и требовательным поцелуем. Она закусила губу, словно толика мимолётной боли могла её отрезвить, но тщетно.
- Нет, конечно, - голос выдал её желание игривыми нотками, - и мы с тобой, радость моя, знаем, что ты сделаешь всё как надо, и  этот милый ребёнок будет и дальше… жить…
Она не сдержалась,  завела пальцы под воротник сюртука Шере, чтобы высвободить из петель  несколько пуговиц.
- … в счастливом неведении.
И прежде чем Доминик смогла  произнести покорное «да»,  Анна замкнула её жесткие, неподатливые губы  поцелуем.
И прервала его нескоро, затем лишь, чтобы напомнить нежным шёпотом: «моя».

Рассудочную  холодность Шере и его сухое, равнодушное "не сегодня" миледи приняла, как личное оскорбление.  Они остались рядом, сидели  едва ли на расстоянии  ладони, но даже Анна предпочла бы сейчас подняться и отойти на несколько шагов. Но не поступила подобным образом  совершенно сознательно и угадывала, что любовница сдерживается точно так же.
- В Пале-Кардиналь, вы, Шере, проводите куда больше времени, чем я, - таким же ровным, тон в тон, голосом  проговорила она, - вы умны, внимательны,  знаете других служащих и расположение кабинетов, а кроме того, если вам достаточно одного взгляда, чтобы запомнить почерк, вы лучше меня запомните "как он их пишет".
Она не поверила отговорке Шере, во всяком случае, в невозможность для него сделать так, как сказала. Ему нужно было время чтобы собраться с духом. Анна помнила неудачную попытку Шере отыскать для неё лекаря, готового свести клеймо и его отговорки про то, что искал он мастера, способного свести  наколку и видела за той неудачей и нынешним отказом только одно - природную слабость и трусость, простительные женщине.
- Три дня, думаю, вам хватит,  а после... Сердце моё, я надеюсь, что после и думать забуду об этом милом паже её величества.
Анна поднялась  и несколько секунд смотрела сверху вниз на опущенную голову Доминик, видя, лишь темные очертания и смутные контуры, высвеченные  слабым лунным отсветом.
- Завтра будет новый день, - утешения в этих словах было немного, - а сейчас и вам, и мне нужен отдых... Только, прошу, не делайте глупостей, - она взглянула на дверь и поспешила обогнуть кровать, чтобы забраться под одеяло с другой стороны.