Дверь комнаты распахнулась, с грохотом ударившись о стену, и Алехандро, сам не заметив, как оказался на ногах, вскинул пистолет, направляя его прямо в лицо вошедшему. Ошибка — стрелять надо в корпус, и пистолет был разряжен, он как раз его чистил — но тело действовало по привычке, и слава Богу еще, что он не спустил курок.

— Дон Пабло! — укоризненно проговорил он, опуская оружие. — Кто же?..

— Алонсо! — на лице гиганта ясно читалась паника. — Его арестовали!

— Алонсо? — изумленно повторил Алехандро.

В Малаге они жили третий месяц — шевалье Александр де Тайе с Пабло в роли его слуги, и Алонсо в роли слуги в доме некоего дона Исидро Альвареса. Зачем ему нужен был дон Исидро, Алехандро мальчишке не объяснял — только велел держать глаза и уши открытыми и с интересом выслушивал краткие пересказы подслушанных им разговоров. Перед отъездом из города он собирался дом дона Исидро ограбить, все говорило о том, что у него в кабинете должны храниться очень интересные бумаги, но ни одной причины предупреждать об этом кузенов он не видел. Что же такое натворил Алонсо?

Пабло, разумеется, ничего этого не знал. Он увидел только, как брата протащили мимо двое альгвасилов, и со всех ног поспешил за ними. Прежде, до знакомства с доном Алехандро, он, верно, кинулся бы в драку. Он и сейчас хотел, тем более что кузен начал учить их с Алонсо фехтовать — по-настоящему, не так, как учил отец, гоняя их по двору со шпагой в руках, а так, как солдаты учат солдат. Пабло почти уже обнажил шпагу, как вспомнил — он потупился сейчас, рассказывая — как мало он мог против дона Алехандро, как скоро тот доставал его клинком. И Пабло не полез в драку, а пошел следом и проводил их до городской тюрьмы, а отчего Алонсо арестовали — никто из собравшихся зевак не знал, а спрашивать альгвасилов Пабло не решился.

— Молодец, — рассеянно проговорил Алехандро, лихорадочно прикидывая, что теперь делать. Для него, в отличие от туповатого кузена, все было очевидно — о предпочтениях дона Исидро он был уже осведомлен. Черт, и ведь советовал же мальчишке держаться дурачком и одеваться понеряшливее! Значит, понравился — ну как же можно было быть настолько недалеким, дон Исидро? Ведь слепому же видно — мальчишка не из таких!

Будь он в Малаге под своим именем — или под любым испанским именем — все было бы проще. Но шевалье де Тайе, к сожалению, говорил по-кастильски из рук вон скверно, делая самые восхитительные ошибки в произношении и не понимая порой самых очевидных вещей, отчего те, кто искал его общества, не стеснялись намекать друг другу на то, что французу знать не полагалось. Он согласился уже взять с собой несколько писем "для друзей в Лангедоке", но от них он ничего не ждал — в сто раз важнее были имена, которые ему удалось связать между собой благодаря этим намекам и удачно подслушанным разговорам. Испанца бы в этот круг не приняли, но француз представлялся им безопасным… а теперь он ничего не мог сделать, не выйдя из образа и не порушив всю игру — вообще ничего.

Чертов мальчишка, чертово невезение!

Он посмотрел в обеспокоенное лицо Пабло, открыл было рот и закрыл его снова, прочитав в черных глазах кузена нескрываемую надежду. Тот рассказал все, что знал, и теперь просто ждал, в полнейшей уверенности, что Алехандро подумает сейчас немного и поможет, вытащит, спасет… что там он должен был сделать? И значит, он не мог сказать, что ничего не может или не станет делать. Он должен был что-то сделать. Не говоря о том уже, что безделье было бы свинством.

Если бы хоть знать, в чем его обвинили. Если в воровстве…

— Надо подумать, — Алехандро возвратился к столу, снова взял шомпол и снова принялся прочищать дуло пистолета.

Вообще-то Алонсо мог выдать его с потрохами. Нет, он был неглуп и осторожен, насколько мог быть неглуп и осторожен двенадцатилетний мальчишка, и болтать попусту он не станет, но если на него надавить… Или если он решит, что помощи ждать неоткуда…

Как ни крути, надо было что-то делать.

И жалко было еще — хороший мальчишка был. Есть.

Пабло шумно вздохнул, и Алехандро указал на дверь.

— Вина принеси, — велел он. — И оливок. Хотя нет. Сыра.

Французы оливки не едят. Как француз может попасть в тюрьму?

Ответ на этот вопрос он получил получасом позже, когда снизу донесся громкий стук и вопль "Именем короля". Минуту спустя в его квартиру ворвались четверо альгвасилов. Еще двое торчали под окном спальни, и Алехандро, едва выглянув наружу, вернулся в гостиную и встретил незваных гостей со шпагой в руках — не настолько он сошел с ума, чтобы прыгать со второго этажа при таких шансах.

— Итак, сеньоры?..

После он ругал себя за эти слова — в них не прозвучало и намека на акцент — и ему дьявольски повезло, что альгвасилам, по счастью, было не до того. Драться они не хотели, и по первой же их фразе это сделалось очевидно:

— Это, мусью…

Алехандро замер, не опуская шпагу. Они не знали, что он не француз. Значит, не все еще было потеряно. Но почему тогда?..

Это должно было быть связано с Алонсо, не бывает таких совпадений, но они не знали еще, что он не француз. Пабло?

— Да? — ответил он, теперь уже с нужным выговором. — Что за… отторжение?

— Это…

Это-таки было про мальчишку. Которого они не назвали по имени и которого, как оказалось, дон Исидро обвинил в попытке его гнусно соблазнить.

— Фи. А зачем тут меня?

Альгвасилы замялись. Алехандро знал ответ на этот вопрос — он был француз, а иностранца, любого, в Испании всегда готовы подозревать во всяких гнусностях — но облегчать им задачу не собирался. По-хорошему, нужно было подумать и сделать разумный выбор, но он уже все решил: это был шанс.

Ответ, когда он его получил, его ошарашил: его видели с мальчишкой, объяснили альгвасилы, пряча глаза. Их видели вместе, ночью, на берегу Гуадальмедины.

— Чего?!

Это даже могла быть правда — должен же он был где-то встречаться с Алонсо, и темнота была ему в этом необходима, потому что с чего бы это шевалье де Тайе было встречаться и разговаривать с испанским мальчишкой? Но теперь это было очень опасной правдой, и шевалье де Тайе разразился возмущенными воплями, пока Алехандро решал все заново. Решал так же — потому что другого выхода у него, на самом деле, не было: его возьмут, так или иначе, и вопрос был только в том, будет ли он при этом ранен.

Другой подумал бы, что лучше смерть. Алехандро умирать не хотел, да и кто бы позволил ему выбрать? Так или иначе, это был шанс, в крайнем случае он мог бы раскрыть карты — это было бы плохо, и могло не помочь вовсе, но со шпагой в руках у него шансов не будет. Пабло и Алонсо могли сколько угодно считать его мастером клинка, но Алехандро знал цену своим умениям: один на один он еще что-то мог, но один против четверых?..

Еще получасом позже его ввели в маленькую сырую камеру — отдельную, хвала Пресвятой деве, золотые экю в Малаге стоили не меньше чем испанские эскудо. И почти сразу туда же приволокли Алонсо — изрядно потрепанного, но живого. Возможно, Алехандро сделал ошибку, заплатив дублон за эту встречу — да еще и наедине, но прежде чем действовать, он должен был знать точно, предали его или нет.

— Нет-нет! — вскричал он, вытягивая руку и отступая к зарешеченному оконцу в дальней от входа стене. — Не блудко… близко! Фи!

Мальчишку свалили на соломенную постель в углу, и по уму надо было возразить и против этого, но у Алехандро не хватило совести, слишком измученный у него был вид. Но обратился он к Алонсо, еще пока стражники запирали служившую дверью решетку:

— Ты, деть! Что творил?

Отредактировано Алехандро де Кабрера (2020-09-17 20:07:25)

— Врешь, — убежденно отозвался Алехандро. Стражники запирали решетку и на них не смотрели, и оттого он подмигнул, смягчая резкость тона. — Из-под кого… нет, из-за кого… под кем?.. Что было?

Роль француза имела свои недостатки, и невозможность высказаться нормально была одним из них. Нынешний арест — другим. Чем дольше Алехандро думал об этом, тем отчетливее он понимал, что влип не на шутку. Даже назови он себя — а станут ли его слушать? И если станут, не присовокупят ли к содомии сношения с дьяволом, к примеру? Не все власть предержащие в этом городе были лояльны к Короне, и до трибунала Инквизиции в Гранаде дело могло не дойти…

— Что было? — повторил он и мысленно выругался, увидев, что стражники, пусть и покончив с замком, уходить не спешили — им тоже было любопытно.

— Медленно! — рявкнул Алехандро и тут же поправился: — по… медленнее!

Стражники у решетки многозначительно переглянулись. Проклятье, только этого ему еще не хватало! Если они поймут, что Алонсо не местный… И это после всех их усилий — и Алонсо, и Пабло — вытравить каталонский выговор из своей речи!

— Говорила ворона: кабы меня, да миндальным мылом, — презрительно заметил старший. — В скважину он подсматривал! Небось ключи для своей подыскивал!

Алехандро едва ли не подскочил: услышать такое сравнение в этой тюрьме он не ожидал. Стражник был прав — с амурными приставаниями внешность Алонсо не вязалась, но он был бы не первым, кто попытался бы подобрать ключик к такому хозяину. То есть хотя бы этот про дона Исидро знает…

— Чтобы ограбить, что ль? — уточнил второй, явно не поняв товарища. — Да тут хрен редьки не слаще. А ты придумал бы что поумнее, парень: дон Мигель не из таких.

"Дон Мигель"? — ошарашенно подумал Алехандро. Это было внезапно — в кругу дона Исидро никого с таким именем не было… насколько он знал. Но это могло быть наводкой на другой круг… Дьявольщина, да как же некстати этот арест!

— Дон Родриго? — понимающе хмыкнул тот же стражник. — Че-т у тебя, сынок, с глазами — жалобу дона Исидро дон Мигель подтвердил. Вместе же пришли.

— Они потом пришли, — загадочно возразил младший. — Сначала и потом.

Алехандро обвел камеру нарочито тоскливым взглядом. Любоваться было не на что — футов десять в длину и семь в ширину, небольшое зарешенченное оконце под сводчатым потолком с одной стороны и решетка вместо двери — с другой, и если взгляд каталонца и задержался на миг на увесистом замке, навешенном на дверной засов, то на жестяной ночной горшок, стоявший в углу, он смотрел куда дольше.

— Ах ты ж!.. — младший, по невнимательности оказавшийся чересчур близко к решетке общей камеры, расположенной слева по проходу, отпрянул, едва успев увернуться от рванувшейся к нему руки. Звякнули цепи, кто-то разочарованно выругался, и старший кинулся на заключенных, без разбору молотя ножнами своей шпаги не успевшие отдернуться руки.

"Сегодня", — холодно подумал Алехандро. Хоть в чем-то им повезло: на Алонсо еще не успели надеть кандалы. Его самого избавила от оков щедрая мзда, но при таком обвинении на следующий день ее могло не хватить.

Семью часами позже, когда оставшиеся от ужина куриные кости и недоеденные хлебные корки сделались неразличимы на мятой жестяной тарелке, табурет, на котором Алехандро просидел последние два часа с закрытыми глазами, откинувшись на холодную стену и почти не двигаясь, еле слышно скрипнул. Поднявшись, каталонец преодолел те несколько шагов, что отделяли его от скорчившегося на убогом соломенном ложе мальчишки, и сел рядом.

— Нас с тобой видели, — почти беззвучным шепотом объяснил он Алонсо. — У реки. Моя вина — я не подумал, что за тобой могут следить.

Повезло или не повезло? Обсуждать этот вопрос с кузеном Алехандро не видел смысла. Они встречались у складов на берегу реки — между убогими сараями хватало узких проходов, и одинаково легко было и прийти туда незамеченным, и уйти без слежки. Ему, конечно — Алонсо он таким тонкостям еще не учил. И не подумал, что кто-то его опознает — а ведь дон Родриго знал его в лицо. Это — не повезло. А вот что дон Родриго решил, что он приходил туда за продажной любовью… Пожалуй, тоже не повезло. Хотя реши они иначе, мальчишку могли и просто зарезать. От греха. Так что Алонсо повезло. Пока.

— Смотри, — по-каталански он говорил не потому, что боялся, что его поймут. А потому что хотел, чтобы Алонсо понял все. — Цепь видишь? У той стены? Ты как — видишь сейчас?

Запоздало он сообразил, что не все отличались такой же остротой зрения.

Алехандро равнодушно отмахнулся — не заметил, конечно. Замечать надо было ему. Как старшему и более опытному. Но обсуждать все это сейчас он не видел смысла.

— Пойдешь туда, — прошелестел он. — Хочешь, молись. Только громко. Хочешь — плачь. Маму зови — что хочешь. Но чтобы цепь звякала. Или скрежетала, или что угодно. Понял? Если я в тебя чем-нибудь брошу, не обращай внимания. И не останавливайся. Если стражники придут и велят остановиться, остановишься. А потом начнешь снова. Мне нужен будет шум.

Когда Алонсо доел за ним ужин и попытался корочкой собрать застывший жир с тарелки, Алехандро на него прикрикнул. Для смазки жир подходил даже лучше сала. А свечку ему могли и не продать, а продав, удивиться, чего он ее не жжет.

Пел Алонсо действительно хорошо. Да еще и духовный гимн, пусть даже напрочь не подходящий к их обстоятельствам. И оттого никаких явных причин бросать в юного певца башмаком у Алехандро не было. Кроме, может…

— Поспать дай, ты!.. — рявкнул он. Не слишком неодобрительно, чтобы никто из стражников не вызвался за пару монет вернуть мальчишку в общую камеру.

— Пой, парень! — заорали тотчас соседи. И Алехандро, которому с его скудного ложа был виден и ведущий к караулке проход, и кое-как освещенная горящим в конце его факелом решетка, различил на этой решетке крепко сжатые пальцы не менее пяти рук — то есть не менее трех людей, которые могли видеть его.

— Ventris tui, Jesus!.. — поддержал он — невпопад и изрядно при этом фальшивя. Намеренно — слух у него, как и у всех в роду де Кабрера, был отличный, а голос, легко переходящий от тенора к басу — гибкий. — Ora, ora!..

— Dominus!.. — низким эхом к пению Алонсо донеслось вдруг с ночной площади за окном. — Dominus tecum!..

Лица кузена Алехандро видеть не мог, но надеялся, что тот тоже понял.

Камера была невелика, и одного-единственного шага хватило мальчишке, чтобы оказаться рядом с их жалким ложем, но поручиться за то, что его шепот никто не услышал теперь, когда все — и стражники, и другие узники — прислушивались к наступившей тишине, Алехандро не мог.

"Хватит"?

Давным-давно, на борту корабля, где он был пажом, а дон Хосе — лейтенантом, бортовой капеллан объяснял офицерам, что прибегать к насилию с женщинами, детьми и слугами недостойно дворянина, ибо те слабы и заведомо обречены на поражение. Ответом на это человеколюбивое соображение было молчание, и на всех хмурых бородатых лицах, обратившихся к падре Веласкесу, читалась одна и та же мысль — а как же иначе-то?

Было даже несправедливо, что Алехандро, получивший тогда подзатыльник, который и послужил поводом для проповеди, теперь должен был найти ответ на этот вопрос.

— Болван, — рявкнул он, отчаявшись почти сразу. — Ragasch!

Несколько отборных французских выражений завершили эту тираду. Большую их часть Алехандро выучил еще в детстве и с тех пор не раз к ним прибегал — даже порой не изображая француза.

Отредактировано Алехандро де Кабрера (2020-10-05 12:00:29)