Приказ капрала не то чтобы остался без внимания. Но даже с поднятым люком в трюме было слишком темно, чтобы разобрать выражения лиц. А первые слова — горячий шепот Альвареса — почти потерялись в общем шипении:

— Теперь я, пустите!

— Теперь Симон, — еле слышно приказал лейтенант. — Кто еще из нас способен вытащить оружие у спящего так, чтобы тот не проснулся?

Зашуршала одежда, обозначая еле различимые кивки. Кто-то, забывшись, даже присвистнул.

— Давай, цыганенок, — шепнул Мендес, и кто-то еще поддержал: — Удачи!

Симон обиженно заозирался по сторонам: и тут они не упустили возможность его поддеть!

Но времени спорить и доказывать, что он не воришка, уже не было, и мальчик, стиснув зубы, шагнул к трапу.

Ноги заскользили по доскам, но он выбрался и распластался на палубе, часто дыша, как загнанный зверек. И лишь секунду спустя позвал:

— Санчо?..

— Тс-с, — прошелестело с другой стороны люка, и в то же время совсем рядом с Симоном оглушительно всхрапнуло и перевернулось на другой бок грузное тело. Показавшаяся над палубой макушка замерла, и еще чуть дальше по палубе кто-то повернулся во сне и что-то пробормотал. Часовой, подошедший к дальнему концу куршеи, остановился, смачно зевнул и исчез в носовой надстройке. Прерывистый вздох сорвался с губ прильнувшего к палубному настилу Санчо, когда дон Родриго, все также крадучись, последовал за ним.

Цыганенок еще теснее прижался к палубе и затаил дыхание. Туша рядом больше не шевелилась, только сопела. Большой живот турка мерно вздымался и опускался - казалось, что у него там работают кузнечные меха. И вместе с этим животом поднималась и опускалась рукоять кинжала, висевшего на поясе.

Подождав еще немного, Симон тихонечко придвинулся и потянулся за кинжалом. Но не успел он дотронуться, как турок вдруг захихикал во сне - и мальчик испуганно отдернул руку.

Дон Хосе, который, пригибаясь, выползал на палубу, замер снова. В свете звезд и далекого фонаря на носу он, почти сливаясь в черным провалом люка, казался всего лишь еще одной черной грудой. И тем отчетливее выделялся оттого в этой тишине и неподвижности крадущийся силуэт капрала, спешившего укрыться до того, как часовой появится снова.

Плеснула волна, галера накренилась на левый борт, заскрипели переборки. И в то же время дон Хосе выбрался на палубу, ложась рядом с люком — превращая его безошибочно ровный контур в нечто более размытое. Рука его нырнула вниз, перехватывая чью-то руку — торопя.

Санчо, приподнявшись над палубой, подсунул под другую его руку трофейную саблю. А затем, одним стремительным движением поднявшись на ноги, кинулся к куршее, на дальнем конце которой уже затаился дон Родриго.

Симон приподнял голову, услышав шум: Санчо, дон Хосе...

Мысль о том, что его сейчас назовут трусом и неумёхой, обожгла - и цыганенок решительно ухватился за рукоятку кинжала. Тот на удивление легко вышел из ножен. Турок пробормотал что-то по-своему и опять захрапел, а Симон, едва не вслипывая: "Дэвлале, Дэвлале", — отполз в сторону, поближе к сеньору лейтенанту.

Отредактировано Провидение (2021-07-17 17:35:33)

Проклятый нехристь обратно не торопился. Время, как это всегда бывает в такие моменты, шло медленно-медленно… Но Агилар умел ждать.

Наконец часовой вышел из носовой надстройки и пошел по куршее. Сейчас… Едва турок миновал Родриго, испанец вскочил на ноги, одним прыжком настиг чертова язычника и ударил в спину - туда, где сердце. Турецким же кинжалом… Турок захрипел и стал оседать на палубу. Родриго тут же подхватил нехристя - не хватало еще наделать шума -  и осторожно опустил на палубные доски. Сделано!

А вокруг, как ни в чем не бывало, храпели турки... Агилар было подумал, что неплохо бы и их отправить в мир иной, но сразу понял, что один провозится слишком долго, а время дорого.  Почему-то вдруг вспомнилось, как в Испании после бегства из плена ему пришлось долго убеждать отцов-инквизиторов, что он пытался угробить Исмаила и помешала ему только случайность - они упорно не желали в это верить… Родриго усмехнулся, избавил дохлого часового от сабли - мертвецу она теперь точно без надобности, а вот честным христианам пригодится - и быстро пошел на корму, где его уже точно заждались остальные.

Не успел он сделать и пары шагов, как спереди послышался шум борьбы и хрип, тут же, впрочем, затихший — дону Хосе повезло меньше чем капралу, и спящий турок, выбранный им в жертвы, умер не так тихо, как часовой. Один из гребцов справа от испанца дернулся, мотнул головой и уставился на молодого человека.

— Кто?.. — выдохнул он по-турецки — шепотом, явно боясь разбудить соседей. — Что?..

Черты его лица, едва различимого в ночной тьме, казались неуловимо чуждыми, больше даже чем слова указывая на иноземное происхождение.

- Солдаты повздорили, - коротко бросил в ответ Родриго и пошел дальше , не задумываясь, принял его тот гребец за часового или нет . Потому что его товарищи уже начали резать турок, и в этом благом деле им стоило помочь, причем побыстрее.

Отредактировано Родриго Агилар (2021-09-22 20:35:59)

— Ма-ма, — охнул Симон, вцепившись в дверную ручĸу обеими руĸами. Если бы дверь крюйт-камеры отĸрывалась внутрь, ее можно было бы чем-то загородить, хоть собственным задом, если уж на то пошло! Но дверь отĸрывалась наружу — и тот, ĸто дергал сейчас за ручĸу с той стороны, был ĸуда сильнее цыганенĸа.

— Мама-мамочĸа… — горестно шептал Симон, напрягая все силы, благо ручĸа попалась ĸрепĸая и ĸ двери была приĸолочена на славу, иначе бы она осталась в руĸах у мальчĸа.

Дверь снова рванули — и услужливое воображение мигом нарисовало Симону с десятоĸ озверевших туроĸ, ĸоторые выстроившись гусьĸом и ухватив друг друга за пояса, тянули дверь на себя.

В свой первый отпусĸ Себастиан, тогда еще зеленый мальчишĸа, привез матери в подароĸ глиняные фигурĸи, ĸупленные у орансĸого лавочниĸа. Это были янычары, вылепленные и расписанные ĸрасĸами с таĸим мастерством, что ĸазались всамделишными — от чудных шапоĸ (ну, точь-в-точь ночные колпаки с султаном из перьев!) до блестящих сабель, висевших на узорчатых поясах. За эти пояса янычары и держали друг-дружĸу, стоя в ĸругу, словно плясали ĸаĸой-то замысловатый танец.

Мать подарĸу обрадовалась, но отчего-то засмущалась и убрала статуэтĸу на самое дно сундуĸа, под белье, праздничные наряды. Там, мол, целее будет. Симон с сестрами потом вытащил янычаров — поиграть и с удивлением обнаружил, что штанов на солдатах не было. Шапĸи были, ĸуртĸи тоже и даже башмаĸи — а штанов нет, тольĸо сияющие, поĸрытые лаĸом зады.

На залитой кровью палубе  среди некстати проснувшихся врагов Родриго уповал только на милость Пречистой Девы, которой давно вручил свою жизнь. Поначалу  Агилару посчастливилось без  особых хлопот отправить в мир иной еще  двоих нехристей, а  потом его, конечно, заметили. Он жалел об одном – что в руке сейчас не привычная шпага. И уже не считал, скольких ему удалось достать.   

Проклятый вероотступник заорал про крюйт-камеру и Родриго понял, что дело принимает весьма благоприятный для испанцев оборот. Мальчишки времени даром не теряли, славно!  Капрал сразу бросился туда, надеясь опередить турок. И почти успел. Здоровенный нехристь, оказавшийся на пути, замахнулся саблей,  но испанец успел отбить удар  и одновременно  достал клятого язычника кинжалом. А потом кто-то достал уже его -  в следующее мгновение Родриго почувствовал, что по спине бежит кровь. Мелочи! Откуда-то сбоку выбежал еще один турок ростом поменьше, сразу получил - не клинком, а эфесом по башке - и повалился на палубу. Что за черт - рука подвела некстати... Сейчас...
Но сразу стало не до турка -  Родриго  услышал слова Санчо. 

- Эй, магометане!, - крикнул Агилар, перекрывая шум боя. – В крюйт-камере наши ребята, нам терять нечего! Убирайтесь отсюда на берег, иначе мы все тут взорвем!

Еще проходя по куршее он заметил, что галера совсем недалеко от берега. А вот где остановилась «Санта-Фе» видно не было…. Но теперь он знал, кого об этом можно будет расспросить.

На куршею кинулся лишь один испанец — остальные предпочли отважно рубить раненых. И Юсуф, последним ступивший на единственную свободную от гребцов банку, по которой уже пробежали двое его подчиненных, не колеблясь обернулся к врагу и ухмыльнулся, увидев, кто решил бросить ему вызов.

Когда-то Юсуфа звали Хосе Кармеден де Айвар и жил он в Андалусии, в городке Уэскар. Его дед был солдатом, так же, как его отец, дядя и оба старших брата, и он сам стал бы солдатом, если бы соседка не донесла инквизиции, что Мария де Айвар, его мать, не только не ест свинину, но и отказывается работать в пятницу. Про свинину была чистая правда: Хосе никогда об этом не задумывался, но в их доме ели только баранину, и то лишь по большим праздникам — не так они были богаты, говорила мать, чтобы баловать себя мясом. А про пятницу наврали, и не молились они никогда, повернувшись лицом к западу, и святых не поносили… не было такого! Знал бы Хосе, о чем спрашивают — с самого начала кричал бы, что Лусия им всем враг — и Лусия, и муж ее, никчемный пьяница Педро, которому он чуть нос не сломал, когда тот его сестренку вздумал лапать. Но когда серьезный незнакомый монах из Севильи спрашивает тебя, есть ли у тебя в городе враги, а тебе только шестнадцать… какие у тебя враги? И Хосе даже Хуана Мартинеса не вспомнил, с которым они дрались едва ли не с колыбели, какое там Лусия! Хуан Мартинес, между прочим, против него и не свидетельствовал, а вот Лусия…

Их пытали всех троих — и Хосе, и его мать, и старшую сестру, которой было уже тринадцать. Младшую не тронули, но и незачем было, они сами себя оговорили, и Хосе, и Мария, и Росио… Что сделалось потом с матерью и с сестрами — он не знал, а его отправили на галеры — пожалели, как сказал падре Хименес.

Он был сильным, он не сдох ни в первый месяц, когда каторжники мрут как мухи, ни через полгода, несмотря на непосильный труд, вонючую воду, гнилую одежду и червивые сухари, ни через год, когда на их галере свирепствовала лихорадка, косившая равно солдат, моряков и галерников. Он проворочал веслом два года, пока Аллах, Всемилостивый и Милосердный не решил, что с них всех довольно, и не привел на его путь две галеры султана Абдаллы аль-Галиба.

Когда турки, перерезав половину испанцев и пленив другую, ступили на куршею, Хосе был готов и с замиранием сердца произнес те несколько слов, которые он выучил в первый свой месяц на банке и с тех пор повторял про себя — я мориск, я хочу вернуться к вере своих отцов. Ему повезло, у него были соседи, знавшие и по-арабски, и по-турецки, один из них был ученым человеком, он и писать умел.

Его приняли, он был такой не один. И он узнал с тех пор, что ему еще повезло — у него были целы руки и ноги, ему не ломали кости испанским сапогом, его семью не сожгли заживо, их не травили собаками… У ненависти много лиц, много рук и без числа возможностей творить зло. Юсуф хотел отомстить, за себя, за сестер и за мать, и через два года из простого солдата он стал баш чавушем.

Сперва его презирали: турки — за то, что он был не турком, солдаты султана — за то, что он был мориском. Многие ему завидовали, и многого ему не хватало — слов, знакомств, связей… Но сейчас, поворачиваясь к распаленному убийством спящих испанцу, Юсуф подумал, что больше никогда не будет сомневаться: свой чин он заслуживал. Он не побежал.

Клинки скрестились, и, парировав первую атаку, он ухмыльнулся снова — может, в мастерстве он уступал многим, но человек перед ним был его ровесником, не пил и не ел весь день и к тому же… Юсуф заметил клейма у него на пальцах еще днем и без труда догадался, с кем имеет дело.

— Соскучился по кофейне, раб?

Отредактировано Провидение (2021-10-22 23:23:42)

Град яростных ударов, который на него обрушил испанец, показал Юсуфу, что укол достиг цели, и цена — необходимость отступить на шаг по пустой банке — в его глазах того стоила.

— Я умею читать, — ренегат смеялся и парировал, раз за разом. — Твои друзья, они знают, что на тебе написано? Знают, что написал на тебе твой господин? Он будет… — он вдруг сам перешел в атаку, но сдержал удар в последний момент, —  рад опять посадить тебя на цепь.

Два года на испанской галере многому научили Юсуфа. В том числе, и о том, что происходит в турецком плену с такими молодыми людьми. И с ним самим легко могло бы произойти что-то похожее — он не был турком, он был молод, хоть и не хорош собой, и он еще не был мусульманином. За него заступились товарищи по банке, а потом он и остальных заставил себя уважать, даже если они удивлялись его отвращению к этому виду похоти. Но свой удар словами он наносил столь же расчетливо, как и дрался — он немало услышал на галерах и знал, куда бить.

— Для прочего ты слишком стар, и твой зад давно разносился.

Отредактировано Провидение (2021-10-22 23:35:13)

Юсуф рассмеялся снова: крыть испанцу было нечем, это было очевидно, и тот, не в силах пробиться сквозь оборону противника, попытался парировать его слова словами и добился не большего успеха.

— Береги дыхание, дружок, — издевательски посоветовал он. Зрение у него было отличное, и темную каплю, упавшую на банку позади испанца, он заметил сразу. — По тебе видно, что ты родился бабой.

Здесь он даже не преувеличивал — любой серьезный боец не растрачивает силы попусту, а этот… Видно было, что он пытается быть непредсказуемым — наверно, кто-то объяснил ему недавно, как сам Юсуф только сегодня объяснял одному из младших товарищей, что каждый удар должен был отличен от предыдущего, вот он и пытался следовать этому совету. И надо было бы, конечно, покончить с ним, не объяснял ли сам Юсуф, что в бою всегда есть место случайности и никогда не следует затягивать схватку, но все сбежали, а он остался… пусть смотрят. Нужно было всего лишь подождать, и Юсуф жалел только, что другие испанцы не дадут ему победить — он следил за ними и видел пистолет у одного из них… трусы, все трусы!.. но о его доблести еще расскажут, и тогда…

Симон, вышедший на куршею следом за Санчо, завертел головой: это, что, им кричат? Это они теперь герои, да?

Он вдруг понял, что у него дрожат руки. И коленки тоже. И вообще все поджилки трясутся. Ему много еще о чем предстояло поразмыслить... и возблагодарить Бога, Деву Марию и святого Кристобаля за чудесное спасение. Но это потом. А сейчас он смотрел на Санчо во все глаза, словно горящий фитиль в руке юноши был путеводной звездой, указывавшей им путь к свободе.

— Санчо... — начал он и умолк, прислушиваясь к звону клинков: бой был еще не окончен.

Впереди, на банке, отчаянно дрались и так же отчаянно ругались.

— Дон Родриго! — цыганенок заулыбался. — Только он так бранится!

Славно было, что их храбрый капрал жив. Многие ли уцелели? Дон Хосе? Метис? Божий-Дар?

Короткая летняя ночь подходила к концу: небо было уже не черным, а темно-синим, и звездное покрывало Млечного пути превратилось в россыпь ярких точек. И пусть свет факела не позволил мальчикам понять это сразу, последний поединок этого боя был видим всем на борту, и все, кто отвлекся на их появление, радовались недолго — все внимание тут же вернулось к фехтовальщикам. Одного подбадривали криками с воды, другого — с кормы и со всех банок, где кое-где, но не слишком близко к двоим дерущимся, измученные рабы, видевшие в капрале воплощение всех своих надежд, даже повскакали на ноги, до предела натянув свои цепи. Трудно было представить себе зрелище, более очевидное указывавшее на полную перемену в судьбах турок и их пленников, и по лицу юноши расплылась широкая улыбка.

— Дураки… — пробормотал он и сунул мальчику факел. — Держи.

Бросившись обратно в крюйт-камеру, он подобрал отброшенный в суматохе кинжал дона Родриго и поспешил к дерущимся.

— Ты куда? — Симон обернулся, но ответа не услышал. — Санчо!

— … родился бабой... — долетело с банок, и у цыганенка аж в горле запершило от обиды. Он живо вспомнил, какие сплетни ходили про красавца-капрала, когда он только появился на "Санта-Фе". Турецкий пленник — и этим все сказано. Но Себастиан пил с доном Родриго и как-то раз даже ел с ним из одного котелка, а, значит, не верил этим сплетням. И Симон не верил! Да, будь они хоть тысячу раз правдой...!

— Сам ты баба, турок проклятый! — выкрикнул мальчик и едва не ринулся за Санчо, но вовремя вспомнил, что безоружен.