- Ну как? – спросил Хулиан, изложив план кампании по спасению шпаги. – Годится?
- Ммм… - Гильен задумчиво пожевал губами. – А у тебя, правда, была падучая?
- А хрен её знает, - хакареро пожал плечами. – Мамкин хахаль врал, что была, но это он, чтоб меня из дома выгнать. Да и при чем тут падучая! Тут главное что?
- Что? – переспросил ирландец, когда тяжелая дубовая дверь, коротко скрипнув, пропустила мальчиков в школу и с грохотом захлопнулась за их спинами. - Ты только говори потише и поменьше руками размахивай. А то провалится наша затея, еще не начавшись.
- Главное, - Хулиан заговорил театральным шепотом, - что я устрою переполох, а ты вытащишь шпагу. Идет?
- Нет, - Гильен торопливо поклонился отцу Задодёру и ускорил шаг. – Отец Мануэль хватится шпаги.
- Скажи, все ирландцы такие зануды? – обиделся Хулиан. – Когда он ее хватится, нас уже не будет в школе.
- И он сразу поймет, кто ее украл.
- Не украл, а вернул свое!
- Шшш… - Гильен покачал головой, приложив палец к губам. – Скажи лучше: кто в классе больше всех тебя обижает?
- Ну, Падилья, - Хулиан наморщил лоб. - Мелкий такой и шустрый, как блоха – не придавишь. А почему ты спрашиваешь?
- А вот почему, - у Гильена захватило дыхание от восторга: он вдруг почувствовал себя совсем взрослым и умным, почти как Адриан. – Пока мы в классе, наши шпаги хранятся у отца Задодёра. Так?
- Так… - растерянно повторил Хулиан. – Но я все равно не понимаю, при чем тут Падилья.
- Погоди. Отец Задодёр не знает, какая из них кому принадлежит. И, вообще, по-моему, он боится холодного оружия. Так?
- Так. Но…
- А теперь смотри, - Гильен улыбнулся с видом ярмарочного жонглера: - Я иду к отцу Задодёру и прошу отдать мне шпагу, будто собираюсь домой. А сам беру шпагу Падильи. Уже ухожу и тут вспоминаю, что мне надо побеседовать с отцом Мануэлем. Ну, скажем, о стипендии. Говорю: «Простите, отец Задодёр, ой, то есть сеньор Линч, я быстренько!» - и проскакиваю мимо него. А дальше уже ты устраиваешь свой переполох у принципала.
- И..? – Хулиан, кажется, перестал дышать.
- Что «и», глупенький? Мы ее меняем! Шпагу. Твою на шпагу Падильи. Пусть потом попробует достать ее у отца Мануэля!
- Чтоб мне сдохнуть! – хакареро даже не обиделся на «глупенького», а, может, счел это чем-то вроде комплимента, раньше-то его, поди, такими словами не ругали. – Сам придумал, а?
- Нет, подсказали, - съязвил Гильен.

Он не смог бы это объяснить Хулиану, но сам он сейчас почти верил, что этот план ему нашептал Адриан. Не зря же его звали колдуном?

***

Порешив на сем, мальчики расстались. Гильен отправился к отцу Задодёру добывать шпагу Падильи. А Хулиан поднялся на один пролет по широкой лестнице, подождал, пока весело щебечущая мелюзга ссыпется по ступенькам вниз, поднялся выше, огляделся и принялся глубоко и часто дышать.

Этой премудрости его научил Мигелито. Это, - говорил он, - веселит не хуже вина или маковой настойки и денег не требует. Вдохнув так раз десять, нужно было надавить себе на шею – туда, где жилка бьется, или просто резко сесть – и сразу делается хорошо и тепло, и тебя словно морской волной уносит.

Хулиан по дурости своей поверил и попробовал, Мигелито сам ему на шею нажал, только ничего хорошего из этого не вышло. И морской волны тоже не было. Были какие-то тени, говорившие строгими голосами, и ангельские трубы звучали, и страшно стало до чертиков. И Хулиан подумал, что он, наверное, помер. Этот придурок Мигелито, наверное, что-то важное ему там передавил, и он задохнулся. Или вообще случился конец света, и весь Мадрид провалился в тартарары. А тени все говорили и говорили, а он не мог разобрать ни слова, и даже не мог крикнуть им, чтоб заткнулись. И длилось это целую вечность.

А потом он очнулся, и, наконец-то, стало тихо. Только башка жутко трещала, и знобило. И Мигелито почему-то плакал. Словом, больше Хулиану пробовать не хотелось. Но сейчас было надо – для пущей убедительности. Мигелито говорил, что с ним тогда сделались корчи.

Вдохнув еще раз, он осел на ступени, прислушиваясь к собственным чувствам: в ушах стоял противный комариный писк, и сердце бухало и колотилось, но никаких ангельских хоров и труб Судного дня в этот раз не было. Значит, что-то он делал не так.

Мимо прошел старшеклассник, окинув его удивленным взглядом, но ничего не сказал. Снизу тоже слышались шаги. Надо было встать, но голова немного кружилась, и мутило.

- Эй, тебе дурно? – окликнули его. – На самом деле дурно? – по лестнице поднимался Гильен, и на боку у него висела короткая шпага Падильи, наверное, самая короткая в классе. – Ты белый, как простыня.

- Нет! То есть, да… То есть, получилось! – хакареро вскочил и, как ошпаренный, припустил к кабинету отца Мануэля. – Надо спешить, пока я не растерял бледный вид. Ты будь здесь, поблизости.

Минут десять ушло на пререкания с секретарем, еще столько же – на ожидание, и, наконец, Хулиан был допущен в просто обставленную комнатушку, большую часть которой занимали широкий письменный стол, книжные полки – от пола и до потолка – и тот самый вожделенный шкаф, внутри которого томилась его шпага.

- Слушаю вас, сын мой, - проронил отец Мануэль, не поднимая глаз от бумаг. Хулиан видел только его склоненную голову – пилеолус, обрамленный волной белоснежных волос.

- Я хотел бы попросить прощения, отец мой, - обратился он к этому пилеолусу. – Я дурно вел себя сегодня… И не только сегодня…

- Если вы рассчитываете получить назад шпагу, то напрасно, - все тем же ровным тоном ответствовал отец Мануэль. – Я уже сказал, что отдам ее только вашему опекуну. Мне думается, вам еще рано ее носить.

- И в мыслях не было, отец мой. Я принимаю вашу волю, как принял бы волю… - Хулиан бросил извиняющийся взгляд на распятие на стене и шагнул к столу. Пора…

***

Хулиан сказал Гильену, что тот сам поймет, когда настанет его черед выйти на сцену – и не обманул: пропустить это было невозможно. Грохот падения, звон бронзовой чернильницы, покатившейся по полу, хрипы, стоны, визг малышни, сбежавшейся поглазеть на представление, крики: «Да позовите же отца Николаса!», «Иисусе, Сыне Божий!» - все слилось в единую какофонию. В кабинет отца Мануэля набилось слишком много народу – и в этом хаосе никто не заметил, что рыжий мальчишка вертится у шкафа. И что шпага на его боку вдруг стала чуть длиннее.

***

Мальчикам пришлось дождаться, пока придет, отец Николас, понимавший в медицине, и подтвердит, что припадок миновал, и опасности для жизни дона Хулиана нет. Потом – пока придет слуга дона Гаспара, сопровождавший Хулиана в школу и домой. Потом – пока он сходит за носилками, хоть Хулиан и вопил на весь коридор, что пойдет своими ногами, и что его и так одного из всего класса водят за ручку, как маленького. Но ни вопли, ни слезы не тронули сердце этого истукана. Это был индеец – из той небольшой свиты, что сопровождала тело покойного отца доньи Инес на родину, а после – осталась служить его дочери. Он подхватил Хулиана на руки – легко, как ребенка, и его лицо, словно у деревянного идола, казалось, не выражало никаких чувств.

Гильен проводил их до школьных ворот, и только там протянул другу шпагу.

- А как же ты? – спохватился хакареро, садясь в паланкин. – Твоя ведь осталась у отца Задодёра.

- Ничего, - рассеянно ответил ирландец. – Твою вызволили, а мою – и подавно вызволим.

Он во все глаза смотрел на индейца, подмечая знакомые черты: тот же разрез глаз, те же скулы. И эта деревянная маска, наконец, дрогнула – видно, Гильен его совсем засмущал.

Индейцы многое знают друг о друге. Он мог слышать что-то об Адриане, жаль, спросить было нельзя.

Гильен еще постоял у ворот, пока носилки почти не скрылись из виду.

- Видел бы нас Койот сегодня. Чем хочешь клянусь: ему бы понравилось! – напоследок крикнул Хулиан, высовываясь из паланкина.

- Ты знаешь?! – задохнулся ирландец, бросаясь следом. – Где он? Что с ним?

Но Хулиан не расслышал или сделал вид, что не расслышал, только помахал рукой: «Пока-пока, сеньор Лис!»

Гильен повздыхал и тоже пошел домой: на школьном крыльце уже скандалил Падилья, обвиняя отца Задодёра в краже шпаги. Пора было уносить ноги: надежды на то, что сторож не вспомнит приметную рыжую макушку, а, вспомнив, не выдаст брата-ирландца из солидарности, было мало.

***

Вечером, по своему обыкновению рассказывая дону Луису, как прошел день: читали Теренция, писали греческую диктовку, потом стихосложение, а французского сегодня не было - учитель болен, Гильен улыбнулся и прибавил:

- А еще спасли сеньориту Эспаду из заточения.

И уже получив позволение уйти к себе в комнату, услышал, как дон Диего, смеясь, спросил:

- Не слишком ли много романов он читает? Как бы у нас не вырос новый Дон Кихот!

И дон Луис мягко возразил:

- Вы напрасно тревожитесь, кузен. Я в его годы был таким же выдумщиком.

- А я о чем?

- Это, выходит, я - Дон Кихот?

- А разве нет?

За дверью снова засмеялись, и Гильен, удовлетворенно кивнув, зашагал в спальню. Взрослые иногда бывают такими наивными!   

Отредактировано Луис де Толедо (2022-02-03 10:08:00)