Дворец губернатора, ставший на время свадебным торжеств пристанищем для всей королевской семьи, не был чрезмерно велик, но заблудиться в нем было несложно - особенно ребенку. Этому ребенку, впрочем, заблуждаться решительно не позволяли: до кухни ему даже добраться не дали, а из комнат прислуги выдворили почтительно, но твердо, но тут он хотя бы успел вскарабкаться, спуститься и снова вскарабкаться по восхитительно шаткой приставной лестнице на чердак. И не упал! Шуму бы было, если бы он упал! Не потому, конечно, что он был такой большой и тяжелый, а потому что он был…

- Ваше высочество, - застукавшая его молодая хорошенькая служанка смотрела на него с умильным выражением лица, - может, вы сядете книжку почитаете?

- Не хочу, - буркнул Гастон. - Ненавижу книжки!

Воображение девушки на этом иссякло. В любую другую погоду он играл бы в саду, катался бы на своей лошадке Молнии, упражнялся бы со шпагой… или томился бы в классной комнате под надзором гувернера, от которого его избавили не свадебные торжества, а скверная погода: Людоед слег с больным горлом, и Гастона передали под опеку лейтенанта гвардии королевы-матери, отчего он оказался предоставлен самому себе. Ну… не сразу. Сперва этот лейтенант его выпорол за то, что он сбежал и пробрался в матушкины покои как раз тогда, когда она лежала в кровати, а какой-то из ее придворных, Гастон не заметил какой, подкладывал ей под ноги грелку. Он ничего такого не делал! Только спросил, можно ли ему тоже лечь с матушкой! А она так рассердилась! Стала вся красная! И приказала позвать лейтенанта, и сделала ему выговор, что ребенок, то есть он, бегает без присмотра! И велела его наказать, хотя он-то как раз был не виноват, что он бегал без присмотра!

А теперь эта дуреха-служанка еще предлагала ему посидеть! С книжкой!

- Вам сюда нельзя, ваше высочество, - заныла она. - Вот скажу вашей матушке…

- А я ей скажу, что ты на меня налетела и с ног сбила, - мстительно пообещал принц. - А потом сама сюда притащила!

Служанка так разозлилась, что даже занесла руку, но быстро опомнилась, а Гастон повернулся и побрел вниз, думая, что потом сможет вернуться и залезть на лестницу снова, надо было только переждать, чтобы она ушла. Но, вот такой это был день, он стоял в главной зале, куда посторонних не пускали, а его пустили, и тихонько пинал выходящее в сад окно - даже не сильно пинал, только чуть-чуть! И не по стеклу, а по раме! А стекло возьми да и вылети!

Гастон в свои семь лет уже знал одно ужасно неприличное слово и сразу его сказал. Громко и с выражением, а потом еще раз:

- Задница! Вот задница!

Ни до свадьбы, ни в день ее, ни после супруга его царственного брата не вызвала у Гастона ни малейшего интереса. Во-первых, его гувернер под этим неблаговидным предлогом заставлял юного принца заучивать вдвое больше испанских слов в день - одного этого хватило бы, чтобы мальчик проникся глубочайшей неприязнью к новой родственнице. Во-вторых, несколько человек успели сообщить ему, что именно из-за нее он через девять месяцев перестанет, возможно, быть наследником престола и тогда ему нельзя будет когда-нибудь стать королем и повесить всех плохих людей (и в первую очередь, конечно, гувернера). В-третьих, кто как не она была виновата в том, что все они торчали тут, в этом дурацком дворце, где ему приходилось делить свою постель невесть с кем! В-четвертых…

Все это, на самом деле, не играло никакой роли, потому что она прогнала эту дуру-служанку! И всех других тоже! Прогнала и хотела с ним играть, потому что как иначе можно было понять ее слова? И главное, она была старше - намного старше, совсем взрослая, а за это Гастон был даже простить ей, что она была девчонкой.

- Не хочу в покои, - решительно отверг он ее предложение. - Давайте лучше залезем на чердак? Там мы-… то есть голуби!

Как бы неопытен ни был юный принц, что девчонки боятся мышей, он был прекрасно осведомлен.

Гастон представил себе, как она карабкается по лестнице - такая вся хорошенькая, нарядная… и согласно хихикнул. Девчонкам на чердак нельзя. Скучно все-таки быть девчонкой! И все они одинаковые - это не могу, то не хочу… Все три его сестры были такими… то есть не три, а четыре, она же тоже была его сестра теперь, все говорили. Самая старшая - старше даже Madame Royale, Элизабет, которая уехала в Испанию вместо этой и стала Изабеллой.

Его высочество уже собрался предложить новой сестре подоткнуть юбки, когда она внезапно раскрылась с совершенно новой стороны. Совсем не такая! Глаза принца загорелись, и чердак был мгновенно забыт - как, впрочем, и разбитое стекло.

- О, пирожные! - выдохнул он, глядя на юную королеву с непритворным уважением, и тут же подошел. - А как?

"Как" в его представлении было совершенно непреодолимой трудностью. На кухнях, занимавших, вместе с кладовыми, целое крыло дворца, никогда не бывает пусто. И пусть там всегда невероятно увлекательно, от вертящих колесо собак, которых ему ни разу не удалось погладить, до огромного очага, в который можно было, казалось, впихнуть целую лошадь, больше минуты ему там ни разу пробыть не удалось - либо кто-то из придворных прибежит, либо поварские заметят.

- И я умею хранить тайны! - спохватываясь, тут же добавил он. - Я уже знаю целых три! Во-первых, мадам де Монгла умеет вызывать дьявола! Во-вторых… ой! Вы же ей не скажете? Я не хотел!

Черные глаза Гастона тут же наполнились слезами, и он поднял на юную королеву умоляющий взгляд. Как это он проболтался? Только бы она не поверила! Элизабет, вон, не поверила!

Гастон внимательно изучил пышные юбки королевы. Когда она только приехала, он сразу попросился на нее посмотреть, потому что ему уже рассказывали, что юбки в Испании делают такими широкими, что под ними можно спрятать целого мужчину, и поэтому их называют "вертюгадены". Почему они так странно называются, он так и не понял, но потом извел всех вопросами: а как молодая королева будет проходить в двери? Боком? А в церкви у нее будет отдельная скамья? А в кресле она поместится или только на скамье? А как проверяют, достаточно ли широкая юбка, мужчины же тоже бывают разные? А если мужчина - карлик?..

Удивительно ли, что принц был разочарован, когда платья у его невестки оказались самыми обычными! И, может, это было очень любезно с ее стороны, нарядиться по французской моде, но он-то хотел видеть вертюгадены! И пусть у некоторых дам ее свиты юбки были гораздо шире, мужчина бы под ними не поместился - значит, и это были не они.

За прошедшее время Гастон забыл свое разочарование, но теперь вспомнил, хоть и без той обиды - настоящий вертюгаден подошел бы куда лучше! Тогда он спрятался бы у нее под юбкой, и его бы никто не увидел, а он бы тайком выбрался!..

Гастон даже зажмурился, так это было бы замечательно.

- Какая жалость, что у вас не вертюгаден! - вздохнул он. - Давайте!

О своей обмолвке он к этой минуте уже забыл. Матушка пожурила бы его, но г-жу де Монгла все равно бы наказала, наверно, А другие дамы стали бы расспрашивать и не отстали бы, пока все не выпытали бы. Хорошо, что ее величество не такая! Когда он женится, его жена тоже должна быть такая - чтобы не приставала.

Гастон прошмыгнул на кухню следом за невесткой - вот, это было правильное слово, она была ему невестка! Почти невеста, вот повезло Луи! А за пирожными она пошла с ним, хотя он был и младше. Луи обзавидуется! Не сейчас, иначе придется делиться, а потом. Только…

Где они были, эти пирожные? Не в очаге, конечно, и не в печи… то есть, может, и там, но тогда они были еще не готовы, а значит, толку их искать не было никакого. Гастон осмотрелся еще раз. На ближайшем столе лежали резанные овощи - репа, морковь и капуста - фу, гадость! На том, что подальше, валялась бело-розовыми грудами уже ощипанная битая птица, волосатая и окровавленная нога… кажется, баранья. А где была голова? И еще три ноги? И пирожные?

Гастон с усилием оторвал глаза от бараньей ноги и тут обнаружил, что на него тоже смотрят - даром что повара и поварята таращились на королеву, его все-таки тоже заметили, тощий и вихрастый мальчишка-поваренок, рыжий как огонь и с ссадиной на щеке. Ссадина была стоящая, в палец шириной! И волосы всклокочены, как будто его только что за них оттаскали. А пирожные были прямо перед ним, и не просто так, а Гастона самые любимые - трубочки с кремом!

И чего этот мальчишка на него уставился?

Гастон стиснул кулаки, покосился на новую сестру и подбежал к столу.

- Только пикни! - прошипел он, дергая к себе блюдо с пирожными. Поваренок, нахал такой, вцепился в блюдо с другой стороны, но он был меньше принца - одного роста, но худее и слабее, и Гастон дернул снова: - Зубы повыбиваю!

Мальчишка разжал хватку, блюдо заскользило по столу, несколько пирожных упало, но Гастон, схватив добычу, кинулся к двери.

- Ой, бежит, бежит! - истошно взвизгнула какая-то девица, но Гастон уже вылетел за дверь и, прижимая к себе блюдо, кинулся прочь. Еще два пирожных свалилось, когда он чуть не влетел в какую-то придворную даму, но останавливаться принц не стал, и, пробежав несколько шагов, обернулся. Погони не было, и Гастон, немедленно сунув в рот восхитительно хрустящую трубочку, даже зажмурился от удовольствия. Только на миг - на кухне вдруг стали очень громко кричать и браниться, и он насторожился, приготовившись спасаться вместе с добычей.

Но никто за ними не погнался, только его новая сестра вышла, и принц великодушно протянул ей все блюдо.

- Как ты здорово придумала! - похвалил он, даже не заметив, что перешел на "ты". - А чего они там кричали?

- Ничего, - беспечно отмахнулся принц, - она и так толстая.

Кому-то могло прийти в голову, что его высочество не любит свою матушку, но ничто не было бы столь же далеко от истины. Разумеется, он ее любил! Не тогда, когда она лезла целоваться и слюнявила ему щеки, конечно, но, когда она хвалила его, дарила ему новую лошадь или, на худой конец, уговаривала его покрасоваться в очередном новеньком костюмчике, он ее обожал. К величайшему его сожалению, порой отчего-то ей втемяшивалось запрещать ему такие восхитительные и увлекательные занятия как строительство крепости из садовой грязи или гонки охотничьих собак, и к своим семи годам Гастон крепко усвоил, что некоторые вещи матушке лучше не знать.

А пирожных ей еще сделают целую гору, и разве она сама не жаловалась как-то, что у нее одышка из-за полноты?

Мысли о матушке не беспокоили юного принца и одной минуты: новая сестра была в сто раз важнее и интереснее! Даже необходимость делиться почти его не смущала - пирожных на блюде было еще много - может, даже целая дюжина.

- Там слуги ходят, - немедленно опроверг он предположение юной королевы. Слуги, конечно, не рискнут им что-то запрещать, но… - Разболтают, оглянуться не успеешь. О! А пойдем на конюшню?

Нечаянный взгляд в окно тотчас напомнил мальчику, что погода не благоприятствует  прогулкам, но он не сдался:

— Накроемся вашей юбкой и побежим быстро-быстро!

В главную залу! До того, как его новая сестра ее упомянула, главная зала дворца не представляла для Гастона ни малейшего интереса — большая и скучная. Но сейчас он тут же увидел множество скрытых от него прежде возможностей.

Во-первых, там был трон. И если матушка даже думать ему запрещала о том, чтобы на него сесть, пока он сам не стал королем, то мадам Анна же была королева, ей же было можно? А если ей можно, то она может и ему разрешить, и никто даже пикнуть не посмеет!

Во-вторых, окна. Конечно, они выходили не на улицу, как в гостиной матушки, откуда его высочество как-то увидел, как телега въехала в карету, а в сад, но и в саду часто происходили всякие увлекательные вещи — например, не далее, как вчера два лакея так поругались, что почти подрались, и Гастон даже запомнил новое слово: "курва". А если им повезет и в сад убежит матушкина левретка, то можно будет глядеть, как ее ловят, вдвоем это гораздо интереснее!

А еще…

- Только осторожно заходить, - с важным видом предупредил он невестку. - Чтоб не спугнуть.

Пугать, впрочем, оказалось некого, главная зала была пуста. И Гастон, мужественно скрыв разочарование, поспешил к окнам.

- Сюда давайте! - позвал он и, поставив поднос на оконное сиденье, сунул в рот еще одно пирожное и начал липкими руками развязывать удерживавший портьеру шнур.

Принц, обшаривавший взглядом сад в поисках достопримечательностей, которые он мог показать невестке, не мог не обрадоваться. Будь он старше или искушеннее, он оценил бы тактичность юной королевы, нашедшей для разговора тему, которая была бы ему интересна, но его высочество был еще слишком ребенком, чтобы его могли посетить подобные мысли. Скорее уж его обеспокоило сомнение, будет ли его ответ ей по вкусу: дамы и девчонки, на его опыте, ценили совсем не самые важные вещи. Ну, в самом деле, кому важен размер окон?!

Тем не менее, Гастон был совсем не так дурно воспитан, как ему порой говорили, и честно попытался ответить - напрочь забыв, разумеется, что ни Мадридский замок, где за его жизнь двор побывал лишь раз, ни Сен-Жермен, где они проводили каждое лето, ни Фонтенбло, ни маленький охотничий домик в Версале, где им с братом как-то пришлось переночевать - ни один из известных ему дворцов не были ей знакомы.  И оттого ее величество успела узнать, что тронная зала в Лувре, разумеется, больше чем в Сен-Жермене, а в Мадридском замке ее и вовсе не было; что ее покои в Лувре будут, наверно, поменьше чем у королевы-матери, но больше, чем в Фонтенбло, где их может и вовсе не быть, и что ему больше всего нравится в Сен-Жермене… может, она даже не успела заскучать, так легко его высочество перескакивал с одной темы на другую, но по счастью, повторив в третий раз, что она еще не знает, как выглядят королевские замки, Гастон внезапно осознал, что она этого действительно не знает, и на миг замолчал. Ну, кому это вообще нужно? Приедет - увидит!

- О, знаю! - он огляделся, осененный новой мыслью. - Больше чем тут! И ваши покои, и мои, и тронный зал - все больше чем тут! И окна тоже! Только в новой части Лувра, в старой там такое… А и в Большой галерее еще интересно! Там художники!

На блюде осталось только одно пирожное, и Гастон, на всем протяжении рассказа великодушно оставлявший невестке возможность им завладеть, сдался и протянул за ним руку, мужественно превозмогая и сделавшийся приторным вкус во рту, и уже начавший побаливать живот.