Наш путь лежит во славный град Сиену,
Что разместился в благодатном крае,
Там воздух сладок и высоки стены,
В котором жизнь веселием играет,
Там нравы благородны и не счесть
Прекрасных дам и доблестных синьоров…
Так писал Фацио дельи Уберти, а если вы ему не верите, прочтите надпись, что высечена на Порта Камоллия.
«Больше, чем ворота, Сиена открывает тебе свое сердце».

Дон Иньиго де Мендоса находи зимы в Тоскане и его родной Кастилии схожими, теплыми и дождливыми. А вот люди… люди совершенно разные. Его соотечественники сдержаны и суровы, как опаленные зноем Гваделахары камни, притом неистовы в войне, страсти и молитве. Тут, в Сиене, они гибкие, как лозы винограда, и лукавые, как молодое местное вино. Что ни повод, то праздник, фехтуют - будто танцуют, а бранятся - словно поют.
Ах, какую пламенную речь синьор Лелио Толомеи произнес перед Сенатом прошлой осенью. Вдохновленные ею, горожане двинулись крестным ходом в собор, распевая гимны и засыпая улицы цветами, молились святой Деве.
«Смотри, святейшая Дева, - просили они, - представь перед собой сердца и души твоего сиенского народа, раскаивающегося во всех своих прошлых ошибках, преклоняющего колени и простирающегося ниц перед твоим троном, чтобы молить о милости и избавлении от проклятого замка!»
Строительством испанской крепости в Сиене занимался дядя Иньиго дон Диего де Мендоса. И непрекращающиеся молитвы горожан, будем честны, строительным работам не препятствовали. Петиция, отправленная к императору Карлу, тоже не помогла. Стройка щерилась лебедками и блоками, и каменные стены неуклонно поднимались все выше и выше к безмолвным небесам. А песен-проклятий становилось все больше, звучали они все громче, недобрые взгляды неприятно буравили спину.
Кажется, Сиена закрыла для них свое сердце, жаль, но ничего не поделаешь.

Тут Иньиго перестал размышлять о том, как преподнести дяде последние новости, а вместо этого некрасиво чихнул. Потому что неподалеку рабочие высыпали в яму груду щебня, пыль взметнулась сухим колючим облаком, в носу запершило и на глаза навернулись слезы. Слезы, пожалуй, будут кстати.
- Лелио Толомеи умер сегодня ночью, - сказал он дону Диего. – В своем имении в Монтальчино. И его брат Джироламо тоже.

Отредактировано Франсуа Левассер (2024-01-23 21:19:02)

Диего де Мендоса заговорил о море, и племянник на всякий случай осенил себя крестным знамением. Не особо выбирая, к шпилю какого храма обернуться, тут в какую сторону света ни глянь, не ошибешься. Церкви и соборы везде, в перезвоне их колоколов неземная красота и мука, напоминание о быстротечности всего пустого и бренного.
Последняя большая эпидемия чумы растерзала Сиену в прошлом веке, но с тех пор не возвращалась, жители верили, что это все благодаря заступничеству святого Бернардо. Тоже, кстати Толомеи. Этого точно сгубил мор, а вот его потомков – вряд ли.
- В Монтальчино, - повторил Иньиго. Имение это было в четырех часах пути от Сиены, да и то, если не давать отдыха лошадям. Гонец, вероятно, так и поступил. – Известие доставили утром во дворец Биззарини, вдова Джироламо, говорят, безутешна. В городе еще никто не знает…
Объяснять, отчего ему известно о том, что еще неведомо сиенцам, Иньиго не видел необходимости. Толомеи были могущественным семейством, древним, влиятельным и богатым. И свои дворцы у них в городе, и площадь названа в их честь, и испанцев они недолюбливали, не утруждая себя скрывать эту неприязнь. Нужно было… что-то с этим делать. Но приставить шпиона – одно, а тут – нечто совсем иное.
- Будет много пересудов. Некстати.
А когда пересуды бывают кстати? Не чаще, чем знатные и любимые народом мертвецы.

Отредактировано Франсуа Левассер (2024-01-24 02:24:17)

Про бунт Иньиго тоже успел подумать. Люди вокруг миролюбивые,  дальше оскорбительных выкриков и песенок, что упомянул дядя, дело заходило редко, Но не дайте первому впечатлению себя обмануть. Вражда Сиены с Флоренцией, например, насчитывала несколько веков и ознаменовалась множеством кровопролитных стычек, городские контрады способны были не только на состязания или крестный ход собраться, но и в считанные часы вооружится… Ах, да, оружия у них нет. Еще один повод для искренних обид: копья, мечи, алебарды, длинные ножи, шлемы, кирасы и все, что нашлось у горожан на тот момент, когда в Сиену вступили испанцы, теперь хранилось в арсенале, под замком и надзором офицеров.

- Я пошлю кого-нибудь в гарнизон, - сказал Иньиго. – к дону Франсеско. На всякий случай. А к безутешной донне Баптисте нельзя ни поспешить, ни опоздать.

Если они появятся слишком рано, спросят: «Как вы узнали? Уж не вы ли сами всему виной!». Если слишком поздно, скажут: «Вы не скорбите вместе с нами, потому что всегда недолюбливали наших достойных граждан».
И совершенно никто не вспомнит о том, что неугомонное семейство Толомеи порой даже самих сиенцев выводило из себя настолько, что горожане дважды изгоняли их из города. Правда каждый раз Толомеи возвращались и становились все могущественнее.
И вот… нелепый финал. Все под Богом ходим.

- Так что мы еще успеем закончить тут и пообедать.

Вот только есть почему-то не хочется.

Отредактировано Франсуа Левассер (2024-01-24 22:47:39)

Следом за обоими Мендоса, тоже верхом, потому как погода располагала к конной прогулке, трусили два испанских солдата, в кирасах и с яркими плюмажами на шлемах. Положение, как говорится, обязывает, наместник императора в Сиене наносит официальный визит.
Дворец Толомеи, - старое, еще средневековое родовое гнездо семейства, - располагался в двух шагах от главной городской площади Сиены Пиаза дель Кампо. Но покойный Джироламо жил не там, а во дворце Биззарини, доставшемся ему в качестве приданого после женитьбы на даме из дома Франсескони.
От всех этих имен и родственных связей у Иньиго порой побаливала голова, но иначе не разберешься, кто кому в Сиене сват, брат, друг или враг.
Так или иначе, нужный им особняк возвышался рядом с холмом Святого Просперо, тем самым, где развернулось строительство испанской крепости. Может, поэтому господин Джироламо Толомеи столь бурно протестовал против него, вид из окна не нравился, или шум мешал выспаться? Совьешь себе семейное гнездышко, и вдруг нате вам, пушки в твою сторону целятся.
Собственно стены и бастионы на холме Сан-Просперо располагались так, чтобы, в случае чего, накрыть пушечными залпами именно центральные кварталы Сиены, городской Сенат и Балию. Так что когда испанцы обещали горожанам, что крепость строится для того, чтобы защищать их, сиенцы имели все основания сомневаться.

На улице возле палаццо поставили большую жаровню, возле которой уже толпился народ. Значит, в городе уже знают о случившемся, они прибыли вовремя.  Иньиго с неким мрачным удовлетворением отметил, что за ворота особняка во внутренний двор соболезнующих горю семьи Толомеи горожан не пускали. Правильно, нечего впускать, кого попало. А вон того, крикливого, тем более.
Живописная фигура крепкого старика в рубище и с огромным крестом, вырезанном из оливы (именно на кресте из оливого древа якобы распяли Христа) на шее невольно привлекала всеобщее внимание. Лошадь Иньиго недовольно повела ушами и испуганно всхрапнула. Голос у старика был резким и неприятным, будто кто-то упрямо царапает тупым ножом венецианское зеркало.
- Если бы я имел возможность выбирать между обществом отшельника Брандано и чумой, - в сердцах буркнул младший Мендоса. – Я б чуму выбрал!

Отредактировано Франсуа Левассер (2024-01-26 06:13:41)

- Но люди его слушают, - вздохнул Иньиго в спину дяде.
С дурака в итоге никакого спросу, но солдат он бы за воротами не оставил, знаками народной любви может оказаться что-нибудь посерьезнее комьев грязи и гнилого лука.

Знатным гостям отворили решетку, во дворе царило скорбное умиротворение, но на мощеном цветной плиткой разворотном круге Иньиго приметил пару крытых носилок: у вдовы уже были посетители, они тут не первые.
К испанцам, однако, донна Баптиста Толомеи вышла в сопровождении одной лишь служанки, несущей за своей госпожой молитвенник и нюхательную соль. Насколько припоминал Мендоса, вдове не было еще тридцати, пусть даже брак ее продлился больше двенадцати лет, под венец донна Баптиста шла совсем еще девочкой. Но сейчас, с опухшим лицом и потемневшими от слез глазами, женщина казалась много старше своего возраста.
- Известие о постигшем вас несчастье повергло нас в глубокую скорбь, - печально провозгласил Иньиго.
- Я до сих пор не могу поверить в случившееся, - просипела в ответ вдова.
Не только плакала, но и голосила, значит. Испанец покосился на открытые окна, на зиму их, обычно прикрывают, но из-за закрытых хуже слышно, не так ли?
- Кончина вашего супруга стала невосполнимой утратой для Сиены, для всех нас. Дон Диего де Мендоса приехал принести вам свои соболезнования лично,  продолжил он. И после этого вступления можно было передавать слово дяде, но племянник предпочел добавить самое по его мнению важное.
- Расскажите же нам, как все произошло. Ведь дону Диего придется писать императору, тот тоже будет весьма огорчен.

Отредактировано Франсуа Левассер (2024-01-26 18:04:38)

Именно поэтому она хорошо держалась, демонстрируя гостям безупречную маску убитой горем женщины, одинокой, растерянной, благодарной за участие к ее несчастью. А не попыталась, например, выцарапать испанцам глаза, несмотря на то, что ей нашептывали с самого утра, и чему было так сложно не поверить. Мендоса хотят подробностей? Святая Дева свидетельница, она жаждет их не меньше.
- Паола, принеси письмо, - велела донна Баптиста служанке. – В нем все, что я знаю. Наверное, мне следовало бы немедленно выехать в Монтальчино, но я… не могу, не нахожу в себе сил…
В подтверждение своих слов синьора покачнулась, так что Иньиго пришлось заботливо поддержать ее под локоть. Ему хотелось съязвить на счет того, что вдовство этой достойной женщины будет недолгим. Но испанец предпочел оставить свои соображения при себе. Эти, как и многие другие, потому что жизнь научила его сдержанности, отшлифовав южный темперамент, как клинок, который благоразумный человек чаще держит в ножнах, чем демонстрирует всем и каждому.
Поэтому он помог вдове опуститься в кресло, и даже пододвинул ей под ноги скамеечку.
- Может, воды?
Донна Баптиста метнула на любезного кавалера столь красноречиво испуганный взгляд, что Иньиго сразу вспомнился недавний обед.
«Ладно, кувшин не трогаю. Всем будет спокойнее. И даже мне».
- Мой супруг… И его брат уехали в имение на прошлой неделе. Многие уезжают, - она вздохнула, теперь уже укоризненно взглянув на дона Диего.
«Это все из-за вас. И вашей проклятой крепости».
Многие обитатели Сиены покидали город в знак протест против строительства. И, в том числе, чтобы не давать деньги Балии, потому что крепость возводили на средства, что должен был изыскать для испанцев Сенат.
- И теперь… Вот так… Кто бы мог подумать, они оба…
«Значит, все же оба осведомитель, не соврал ему».
Вернулась служанка, протянула госпоже лист  бумаги со сломанной уже печатью.
- Это от кастеляна замка в Банфи. Прочтите сами, - переадресовала послание женщина.

Отредактировано Франсуа Левассер (2024-01-29 22:31:22)

- Ничуть.
На лице служанки мелькнула растерянность, и Иньиго улыбнулся ей ободряюще. Бедная девушка собирает на приданое, - дело похвальное и богоугодное, - просто еще не свыклась со своим новым положением. Но и ему сейчас ничего от нее не нужно, только это письмо, причем с согласия донны Баптисты.
- Что ж, хм… Если мое чтение не огорчит вас…
- Нет, больнее мне уже не станет, - скорбно вздохнула вдова. – Читайте, окажите дону Диего любезность.

По почерку мало что можно было установить, но перо многократно замирало, впиваясь в бумагу. Иньиго ясно видел эти отметины и более темные следы от чернил. Верно, автор письма часто собирался с мыслями, что свидетельствовало о…растерянности? Что ж, было от чего.
Кастелян писал, что вчера оба его господина изволили отужинать, гостей в замке не было, так что ужин подавали только для братьев Толомеи. Джироламо стало плохо еще за столом, Лелио – получасом позже.
«Что ж, Лелио был моложе, - про себя отметил Иньиго. – Наверное, физически крепче, что сказалось».
В замок немедля вызывали лекаря, за ним пришлось посылать в город, то есть в Монтальчино. К тому моменту, когда он приехал, Джироламо уже умирал. Спасти его не удалось, его брата тоже.
Что по этому поводу сказал сам лекарь, кастелян не писал. Про то, осматривал ли он остатки ужина, тоже. И, черт побери, если это не сделали вовремя, то есть сегодня ночью, сейчас ехать в замок уже поздно. В остальном вариантов для разночтений оставалось очень мало. Отравление. Вопрос только в том, что послужило ему причиной: божья воля и недосмотр повара или чей-то злой умысел.
Иньиго растерянно взглянул на дядю. Вот ясность, что совершенно не добавляет ясности.
- Ваш кастелян спрашивает, отправлять ли… э… тела в Сиену. Что вы решили, донна Баптиста?

Во время своего визита гости предпочитали оставаться на ногах, но, если бы того пожелали, могли присесть, мебели вкруг хватало.  Однако, пока вдова Толомеи отвлеклась на нюхательные соли и краткий разговор с доном Диего, племянник его успел снять перчатки, задумчиво повертел их в руках и положил на пустующее кресло.
- Если вам понадобится какая-нибудь помощь, донна Баптиста, например, по охране особняка, - шум за окном, определенно, впечатлил Иньиго, но по-своему. – Или почетный эскорт наших солдат во время похоронной процессии, обращайтесь без всякого стеснения, сами или через вашего поверенного, - предложил он.
- Благодарю вас, я именно так и поступлю, - заверила испанцев молодая женщина.

Еще пара учтивых фраз и слов утешения, и можно было с чистой совестью откланяться.
- Все же они отравились, - шепотом поделился своими соображениями Иньиго. – Или их отравили. В замке в глухомани это не так просто сделать, любой чужак сразу на виду. Всех слуг на дыбу?
Проверенный способ, только кто же им позволит.
- Синьор Мендоса, вы забыли перчатки, моя госпожа велела вам передать.
Как он и ожидал, донна Баптиста отправила следом за «забывчивым» идальго служанку.
- Чьи носилки у входа? - быстро спросил Паолу Иньиго.
- Пикколомини и Салимбени.
- А-аа, скорпионы в кувшине. Скорбят?
- Они обвиняют во всем вас, синьоры.
- Еще бы. Ступай, милочка.
И, обернувшись к дяде, заключил:
- Сегодня об этом заговорили в палаццо Биззарини, завтра слухи поползут по всему городу. Женщина будет убедительно рыдать, мужчины сделают остальное.

Отредактировано Франсуа Левассер (2024-02-10 20:45:40)

- Невинные? – с хмурым удивлением переспросил племянник. – Да откуда им тут взяться?
Дядя порой бывал слишком великодушен и… не доверчив, нет, для этого дон Диего слишком умен. Деликатен?
Горожане и так уже полагают их жестокими душителями своих прав и свобод, а через несколько дней, - Иньиго был в  этом почти уверен, - отравителями ославят. И все незаслуженно. Так, может, стоит заслужить, оправдать весь этот страх и неприязнь? Хотя бы отчасти?
Если бы нужно было, он бы разобрал замок Толомеи по камешку, а слуг – изрезал на кожаные ремни, разве собственное доброе имя не заслуживает таких усилий?!
И все же спорить с наместником и своим старшим родственником дон Иньиго не стал. Предчувствуя, что покидать Сиену и уезжать на поиски правды в провинцию будет сейчас неразумно, он может в любой момент понадобиться дяде тут, в городе. И его «приятные знакомства» тоже.
- Курица по зернышку клюет, - вздохнул Иньиго. – И ничего приятного во всех этих Паолах нет, право же. Я люблю свою жену и сына.  И очень по ним скучаю.
«Но в Сиену не привезу, тут не слишком мягко стелят, и дурно подают ужины».

Отредактировано Франсуа Левассер (2024-02-22 02:42:30)