В последовавшие за увлекательной поездкой к скупщику дни господин инженер и госпожа графиня, волей случая оказавшиеся под одной крышей, не докучали друг другу своим обществом. Левассер сначала засел на чердаке, разбирая «мышиные объедки» - остатки старых чертежей особняка, а потом, вооружившись полиметрумом, отправился составлять план участка, попутно заставив озадаченных подобным странным распоряжением слуг копать вокруг дома ямы, ибо желал взять пробы почвы и установить глубину залегания грунтовых вод.
Во время этих вынужденных трудов на свежем воздухе он, разумеется, не ожидал, что встретит знакомцев. Тем сильнее оказалось удивление Франсуа, когда кто-то из прохожих окликнул его по имени.
- Господин Левассер, вы ли это?
- Допустим.
Он решительно не узнавал заговорившего с ним человека, хотя внешность его оказалось довольно примечательной. Из-за огромного уродливого следа от недавнего ожога, расползшегося на голову, пол-лица и бог знает, что еще, потому что прочее было скрыто под лохмотьями. Первым предположением Левассера было то, что подданные самого расчудесного из дворов по какой-то неведомой причине решили не оставлять обитателей особняка Монморанси в покое. Похоже, то же самое предположил Бержуан, которого мгновение тому было днем с огнем не сыскать, но при появлении оборванца слуга сразу тут как тут и щерится недобро.
- Вы не узнаете меня? – спросил человек с ожогом грустно. – Не мудрено. Однако, уверяю вас, вы меня знаете. Мэтр Дидье, ваш поставщик парусины.
- Матерь Божья, - вырвалось у Франсуа. Теперь, присмотревшись, он и правда узнал собеседника. Льняное полотно для парусов, оно называлась канифас и отличалось особой прочностью из-за специального плотного переплетения, Левассер заказывал аж из Генуи, но не у итальянцев, а через своего соотечественника и единоверца. – Что с вами произошло, неужели, лавка сгорела?
- Ах, если бы только лавка. Сгорел весь город, сударь. Прива больше нет, огонь уничтожил все, мой дом, мою семью, а сам я – все равно, что мертвец.
Левассеру не нравилось, когда люди так говорили. Самоубийство – грех, и не важно, как человек его совершает, наложив на себя руки или просто утратив желание жить. Дидье выглядел неважно, он мог бы предложить ему хотя бы денег, но это прозвучит оскорбительно. Но, раз уж этот «все равно, что мертвец» сам окликнул его, значит, мертв он не до конца и что-то ему все же нужно.
- Знаете что, давайте пообедаем вместе, Не тут, не в этом доме. Но я знаю недурной трактир на улице Тампль, - предложил он. – Только сначала я вас переодену. Бержуан, принеси что-нибудь… Что у нас есть.
- Ну, раз вы сраму неймете прямо на улице голым задом сиять, то сейчас найду что-нибудь, - буркнул слуга, удаляясь. – Хотя, если разобраться, это и не ваш зад…

Отредактировано Франсуа Левассер (2024-02-08 09:59:14)

Вернулся Бержуан с вещами, многозначительно кивнул на окна отеля, что выходили на улицу. За ними наблюдают?
Ах, мадам, вы такое милое и любознательное дитя!
Самой Эмили Левассер разглядеть не мог, смотреть с улицы вовнутрь дома вообще занятие неблагодарное. Но, на всякий случай, обернувшись к окнам, снял шляпу и учтиво поклонился. А потом увел оборванца Дидье туда, где их не будет видно.
- Господин Левасер, право, не надо…
- Надо. В таком рванье, как сейчас на вас, в Париже только милостыню просить. А это, знаете ли, дело опасное.
Если мадам де Бутвиль не наскучило глазеть в окно, она могла видеть, как трое мужчин покидали особняк, на этот раз «бродяги» среди них не было, в одном из колетов Левассера и его же шляпе, кстати прикрывающей следы ожога, Дидье выглядел, как средней руки дворянин, разве что без шпаги.
- Слуга господина инженера такой чуднОй, - поведала служанка, что принесла в спальню графини вазу со скупыми осенними цветами. – Притащил на кухню какое-то тряпье, велел сжечь. Боязно. Может, лучше в саду зарыть? В одной из этих странных ям, что велено было выкопать.
Если бы Бержуан и тут объявил, что его господин – колдун, она бы тут же поверила.

В трактире им сразу же подали вино, и Дидье захмелел после первых же глотков. Кажется, он последнее время жил впроголодь, а может, еще не до конца оправился после ранения. Подперев кулаком подбородок, Фрвансуа слушал историю осады и разорения Прива, грустную и страшную. Похоже, других историй у его единоверцев нынче не было, и долго теперь не будет. Война проиграна, многие тысячи жизней загублены безвозвратно, и в итоге все закончилось унизительным эдиктом милости. Сейчас, глядя на Дидье, Левассер испытывал неприятное чувство внутренней неловкости. Потому что оставался не на той стороне, не сражался вместе с прочими, не был рядом с Роганом и Субизом, хотя мог бы, Но… Но не его, кстати, вина, что он никогда не верил, даже не предполагал победу в это войне и для себя давно уже решил не цепляться за старые добрые времена, за свое родовое гнездо, за Францию… Мир велик, в нем всем его братьям по вере хватит места там, за океаном. Именно такую, новую жизнь, возможность начать все сначала Левассер мог бы предложить своему бывшему поставщику парусины. Если тот захочет.
- Зачем вы приехали в Париж, Дидье? В вашем состоянии. Зачем искушать судьбу, она и так хранила вас, вопреки всем и всему.
- Я хочу убить короля!
Что у трезвого на уме, у пьяного, стало быть, на языке.
Бержуан тихо хмыкнул, а Левассер даже глазом не моргнул.
- Что ж, это в какой-то степени традиция. Жак Клеман избавил Францию от Генриха Третьего, месье Равальяк - от Генриха Четвертого, Джон Фельтон спас Англию от Бэкингема.  Полагаете, теперь ваш черед войти в историю?
Слуга снова хмыкнул, на тот раз громче.
- Нет, в такое мы ввязываться не станем, - заверил Бержуана Франсуа. – А вы, Дидье, лучше предложите мне иную причину вашего появления в столице. Эта никуда не годится…

Тем временем мужчины еще немного выпили, и Левассеру удалось отыскать некий фарватер в водовороте сметенных чувств Дидье.
- Мне кажется…То  есть, мне очень хочется верить… что моя дочь, моя маленькая Жанна, возможно, осталась жива, - осторожно поведал собеседник и в голосе его боль утраты мешалась с робкой надеждой. 
Два чуда на одну семью? Что ж, Господь всеблаг. Хоть и не ко всем.
- Я узнал об этом много позже… Когда те, кто меня выхаживали, решили, что я еще немного задержусь на этом свете, и разговоры о судьбе моей семьи не убьют меня, - Дидье потер свежий шрам, и с отвращением отдернул руку. – Многие видели, а потом еще больше болтали о том, как какая-то девочка спрыгнула с крепостной стены и осталась жива. «La Fortunée de Privas», так ее называли господа католики. Говорят, в ее судьбе потом принял участие сам Ришелье.
Я тогда ничем не смог ей помочь, не смог защитить, - негодный муж и отец! да и сейчас отыщу ли? Столько времени прошло.
- Почему вы решили, что эта счастливица – именно ваша дочь? – не удержался от очевидного вопроса Левассер. – Вам именно это сказали, или вам просто хочется в это верить?
Надежда порой ослепляет нас, так просто выдать желаемое за действительное, особенно если это наполняет жизнь смыслом.
- Мне так сказали, - не разочаровал его Дидье. – Обороной города командовал месье де Пюи, офицер герцога Рогана, храбрейший молодой человек. Когда дело стало совсем туго, он взял с собой двух лейтенантов и поехал на переговоры к королю. Больше мы его не видели, но одному из спутников де Пюи позже удалось сбежать, он утверждал, что видел рядом с Ришелье именно мою дочь.
В истории Дидье добавлялось все больше имен и подробностей, Левассер пока сомневался, что хочет знать их все.
- Почему бы вам не обратиться с этим к самому кардиналу? – спросил он, и Бержуан, самый безмолвный из собеседников, хмыкнул снова. Да, все верно, кто станет возиться с прошениями разорившегося лавочника, гугенота, родом из города, что королевская армия сравняла с землей. Правильно, никто. Даже он сам еще не был до конца уверен, что сможет добиться аудиенции у кого-то из учредителей компании по освоению Антилл, а ведь он дворянин, состоящий на службе очень знатного вельможи. Так куда уж Дидье добиваться разговора с Ришелье.
А на лице Дидье при упоминании его высокопреосвященства мелькнула такая явная неприязнь, что Левассер тут же вспомнил, что бедный лавочник еще и короля собрался убивать.
- Что?
- Вы просто не понимаете, что творилось в Прива, господин Левассер, - вздохнул Дидье. – Тех мужчин, что солдаты не перебили сразу, перевешали позже, только самых удачливых сослали на галеры.
Тут хозяин посмотрел на слугу, заметно помрачневшего. Да, о галерах он был наслышан.
- Чем я смогу помочь своей дочери, если повисну в петле или окажусь прикованным к веслу? – вопросил Дидье.
Резонный вопрос, Левассеру хотелось верить, что страсти уже улеглись, война закончена и до подобных крайностей дело просто не дойдет. Но… стоит ли рисковать?
- Я подумаю, что можно сделать, - пробормотал он.
Дидье поднял на господина инженера полный хмельного удивления взгляд.
- Клянусь, я не искал вас специально, даже предположить не мог…
- Я знаю. Нас ведет Бог, Дидье, разве вы сомневаетесь в этом? Если сомневаетесь, зачем было рисковать жизнью ради веры? Зачем, скажите на милость, погибли все эти люди, о которых вы мне рассказали?! - добавил он с неожиданной злостью. И тут же, уже намного мягче, заключил: - Да я пока и не обещаю вам никаких чудес.

Уже вечерело, когда служанка доложила мадам де Бутвиль, что господин инженер просит о встрече с ней.

Отредактировано Франсуа Левассер (2024-02-09 23:30:18)

Улыбка Эмили пропала всуе, потому что Франсуа пребывал в скверном расположении духа. Когда вас несколько часов к ряду потчуют рассказами о несчастьях, войне и смерти, откуда взяться добродушию? Однако вины мадам де Бутвиль в злоключениях Дидье не было, демонстрировать ей свое дурное настроение невозможно, стало быть, учтивость нам в помощь.

- Да, хотел, - подтвердил Левассер, привычно уже усаживаясь напротив. Или с подобными привычками все же не стоит спешить? – И даже более того, собираюсь просить вас об услуге, мадам. Я, знаете ли, не привык обращаться за помощью к женщинам, удивительно неловкий момент.

Тут он говорил совершенно искренне, на море к предостережению «женщина на борту – к беде» относились более чем серьезно. Настолько серьезно, что в Дании оно превратилось в официальный королевский запрет, гласящий: «Для женщин и свиней доступ на корабли Его Величества запрещён; если же они будут обнаружены на корабле, незамедлительно следует выбросить оных за борт». Так что любая дама виделась Левассеру-моряку скорее обузой, приносящей неприятности (как обычно и случалось в жизни), чем помощницей.

- Зато, надеюсь, вам никого не придется убивать. И даже грабить, - он предпочел обернуть свою неловкость в шутку. - Однако мне нужно навести справки об одном человеке, и мне кажется, что у вас это получится проще и естественнее, чем у меня.

- Это ребенок, - с готовностью изложил Левассер. – Девочка. Ее зовут Жанна Дидье, впрочем, вряд ли имя ее семьи будет иметь значение в поисках. Просто Жанна. Весной этого года ей исполнилось девять лет. Да, она простолюдинка, и тут вы вправе спросить меня, каким образом вы можете помочь.

На столе ничего стОящего не было, руки занять было решительно нечем, а Левассер замечал за собой привычку складывать геометрические фигуры из всякой мелочи, до которой можно дотянуться. Это помогало собраться с мыслями, был бы он папистом, носил бы с собой четки, это так удобно: бусина – утверждение, еще одна – подробности. Следующая – дело, которое не терпит отлагательств. Все в идеальном порядке и всегда с тобой.

- Когда пала Ла Рошель, война еще продолжалась в Лангедоке. Прощу прощения за напоминание о том, что вам известно и без меня. Жанна – жертва этой войны, она чудом уцелела во время штурма Прива. И, как говорят, оказалась под покровительством кардинала Ришелье.
Почему говорят? - вы спросите. И кому какое дело до какой-то девочки?
Иногда, посреди холодящей кровь жестокости, даже капля милосердия кажется чудом, что поражает воображение окружающих. Возможно, когда речь идет о его высокопреосвященстве, милосердие выглядит удивительным вдвойне, - не удержался от иронии Франсуа. Шутка горчила. - Мне бы очень хотелось выяснить, где сейчас эта девочка. Что с ней стало.

Отредактировано Франсуа Левассер (2024-02-10 20:50:15)

- Значит, вы полностью исключаете такую возможность? – не удержался от наигранного возмущения Левассер. – Впрочем, вы правы, это не мой ребенок. Но какая вам разница, чей он?
Любопытство графини было понятным, женским. Но если это не удивляет его, почему должно удивить кого-то еще.
- Послушайте, мадам, в такого рода расспросах нет ничего предосудительного, Тем более, когда расспрашивает юная особа, вроде вас. Я бы и сам занялся этим, но, к моему огромному сожалению, почти никого не знаю в Париже. В отличие от Марселя или Дувра, например. Там нашлось бы достаточно людей, готовых оказать мне услугу. В столице – увы. Но если вас все же спросят, - соврите! – любезно посоветовал он собеседнице. - У слухов обычно нет точного авторства. Где вы бываете, в гостях, на приемах? Просто зашел разговор о недавней войне, просто кто-то рассказал историю, которая вас заинтересовала, она такая трогательная, не так ли?
Было странно учить женщину лгать. Тем более, когда эта женщина - племянница покойного Девенпорта. Вот уж поистине яблоко от яблони укатилось не пойми куда.

Левассер задумчиво прищурился, пытаясь осознать природу страхов, блуждающих в прелестной головке графини де Люз.
- Да, Бержуан отнесет записку, но… С чего вы взяли, что я собираюсь рассказывать об этой истории герцогу. Или о нашей поездке к оценщику, или… Да о чем-либо, не имеющем отношения к моим инженерным работам в этом особняке. Вас послушать, так герцог де Монморанси изнывает от скуки в своем Лангедоке и ждет – не дождется, пока я приеду и развлеку его. И даже если бы это было так… Не в моих правилах вредить людям, которые мне помогают. Правда…
Голос Франсуа стал резче, а взгляд потемнел.
- К людям, что встают у меня на пути, я отношусь совершенно иначе.
Угрожать мадам Де Бутвиль он не собирался, просто к слову пришлось.

Отредактировано Франсуа Левассер (2024-02-13 07:19:04)

- Что поделаешь, мадам, люди часто знают о нас больше, чем нам бы того хотелось. А люди с воображением, к тому же, легко додумывают то, что не знают наверняка, по своему вкусу. Приходится с этим жить, - В присущей ему своеобразной манере утешил собеседницу Франсуа.
Он взял у графини записку, мельком глянул на адрес. Граф де Рошфор, значит. Левассер, признаться, надеялся, что мадам де  Бутвиль в своих поисках обратится к кому-нибудь из записных придворных сплетниц, то есть к даме. Но, как он уже успел заметить, милая Эмили во многом отличалась от прочих женщин, даже в знакомствах.
- Умеет ли Бержуан читать?... Признаться, я этого не проверял. Но Париж он, совершено точно, знает лучше, чем я. Я не слишком настойчиво интересовался его прошлым, мадам, но он не из породы семейных слуг, таких, знаете ли, что качают вас на руках младенцем, а потом оставляют в наследство своим детям. Этот приблудный.

Позвать Бержуана напрямую Левассер не мог, поэтому сначала пришлось терзать колокольчик, призывая домашнюю прислугу, а уж потом дожидаться явления своего слуги.
- Снесешь записку. – велел он Бержуану и для верности прочел вслух адрес. - Передать и дождаться ответа, если граф дома. Если нет, дом не громить, - мужчина ухмыльнулся. – Просто оставить слугам, живым и здоровым.
- Скучно, - протянул Бержуан, забирая записку. Это судя по всему, выражало согласие. И удалился.
- Что ж, если никаких пожаров в окно не увидим, значит, справился, - любезно подытожил Франсуа. – Давайте пока, хм, выпьем. Или, вернее, я выпью, а вы будете мне завидовать.

Отредактировано Франсуа Левассер (2024-02-13 19:43:04)

- Благодарю вас, мадам.
Вино и ветчина с сыром улучшили Левассеру настроение, все же душевная организация человека куда проще, чем некоторые предполагают.
- В так случае, увидимся завтра. Как только у вас будут какие-нибудь новости, пошлите за мной, не сочтите за труд.

- Слуги у этого графа де Рошфора те еще головорезы, - принялся рассказывать хозяину Бержуан, едва они расстались с графиней. – Прямо по рожам видно.
- С каких это пор ты заделался в физиономисты? - хмыкнул Левассер. – Впрочем, я не удивлен, знакомства мадам де Бутвиль обычными не назовешь.
- Я думал, что знатные дамы… они другие,  - признал слуга, запуская пятерню в непослушную шевелюру.
- Они разные. Но эта, и правда, особенная.

А потом наступила ночь, и новый день. Графиня отправилась к мессе, а господин инженер – к своим измерениям. Про себя радуясь тому, что у непосредственной дамы не хватило воображения пригласить к мессе и его тоже. Вот это было бы неловко.