Теодор оглянулся, не мог не оглянуться. И ничего, похожего на ящик, конечно, не увидел. А что такое «швартов», он, при всем своем знании испанского, даже не догадывался.

Что, черт возьми, может быть в ящике, которого нет?

Времени думать не было, как и не было времени ни на что иное. Лодка не слушалась, доска на роль весла не подходила. А весь его опыт сводился к одному короткому ночному путешествию по Роне на украденном другими семинаристами ялике.

Близко, не больше двух туазов. Не дотянуться. А вернуться – не успеет. Он знал это так же точно, как если бы это было написано – на бледном лице Варгаса, на стальной поверхности воды.

Он бросил доску на дно лодки и метнулся к корме. Едва заметив, что через борт опять плеснула вода. И сунул руку под кормовую банку.

Холодные, склизкие, ржавые звенья.

Цепь.

Цепь? Крики с соседней лодки внезапно стали разборчивыми. И он ощутил под пальцами грубое пеньковое плетение.

В следующий миг он снова обернулся, ища глазами испанца.

– Ловите!

Теодор помедлил мгновение. Не промахнуться – второго шанса не будет. Фортуна и так уже была к нему беспредельно щедра. Лодка качалась – казалось, от мельчайшего его движения. На воде замелькали блики – солнце выглянуло из-за тучи. Еще не слепя, но…

А потом весь мир сошелся в одну точку. Качнулась лодка, рука качнулась в ответ, в такт. Намокшая веревка тяжело ударилась о воду.

– Держитесь! Варгас, только держитесь.

Теодор увидел, что промахнулся. Сам поразился черноте своего отчаяния. И едва не выпустил из рук веревку, когда та внезапно натянулась. К следующему рывку он был уже готов, перехватил сам. Выругался, когда она ослабла и накренившаяся лодка под ним качнулась в обратную сторону. И снова начал выбирать – не думая еще, для чего. И веревка натянулась вновь, и вместе с ней окрепла надежда.

– Только держитесь!

Он не думал никогда, что сердце может биться так медленно. Но наконец – и вдруг – испанец оказался совсем рядом. Так близко, что бретер бросил веревку и схватил его за запястье.

– Не дергайтесь, – предупредил он. И поискал глазами лодку со зрителями. Подозревая, что один не справится. – Я не знаю еще, смогу ли вас вытащить.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2016-08-25 10:53:17)

Теодор хотел сказать что-то очень грубое. Но вовремя сдержался.

– Благодарю, господа. Но кому-то и вправду придется грести. Перебирайся сюда. По возможности не через голову сеньора Варгаса.

Предупреждение, наверное, было лишним. Жан свое дело знал. И уже минуту спустя владелец лодки оказался рядом с бретером.

– Да как же тут грести, ваша милость? – пробормотал он, ловко пришвартовывая свою лодку к лодке Жана. – Когда банки нет, и вторую вы, ваша милость, выкинули.

– Тебя тоже выкинуть?

Довод оказался весомым, и общими усилиями они вытащили-таки испанца из воды.

– Раздень его.

Лодочник злобно зыркнул, но подчинился. Теодор обернулся к зрителям. Те, затаившие было дыхание, заговорили все разом. Про безумие, про банку и справедливость, про Коссье почему-то, и в первую же паузу бретер сказал:

– Верните мне мой плащ, Саруйль. Если не затруднит. Какой тут ближайший подходящий кабак? В Лувр, я боюсь, нас в таком виде не пустят.

Все разом обернулись и посмотрели направо, где как раз осталась позади церковь Сен-Жермен-л'Оксерруа.

– Да, – признал Тьерво, – наверное, лучше как-то… лучше где-то на Левом берегу.

В ответ посыпались предложения, от пристани как раз напротив до замечательного трактира подле Нельской башни. Теодор, не обращавший, казалось, внимания на хозяина лодки, обернулся и протянул руку как раз вовремя, чтобы отобрать у того кошелек Варгаса, который тот как раз собирался спрятать за пазуху.

– Но моя лодка, сударь! – В бледно-голубых глазах парня читалась самая настоящая ненависть. – Моя лодка! Да вы ее, почитай, на части разломали! Воды, вон, еще нахлебалась, Господь свидетель, по самый борт.

– Вычерпаешь. Прямо сейчас. – Он взглянул на восковое лицо испанца и тут же передумал. – Греби к берегу. Как хочешь, так и греби. Господа, вы не составите нам компанию?

Жан размотал швартов, и оба суденышка направились к Левому берегу.

То ли спеша избавиться от своих опасных пассажиров, то ли не решаясь спорить, лодочник не стал вычерпывать воду из лодки. И двигалась та оттого медленнее. И оказывать помощь раненому также было труднее. Теодор смог лишь кое-как перетянуть ногу выше раны мокрой рубашкой самого же испанца и закутать его в плащ, также слегка подмокший. И поэтому появление остальных встретил без обычных своих колкостей. Принял руку Саруйля, чтобы выбраться из лодки первым. И кивнул, когда тот сказал:

– Мы посоветовались немного. Если вон то не гостиница, то постучимся в любую дверь.

Вывеска, на которую он указывал, изображала рябчика. Однако только пронзенного стрелой или уже болтающегося на вертеле – на таком расстоянии сказать было нельзя.

– Ваша милость! – Жадность, как видно, взяла верх над страхом, и лодочник крепко вцепился в рукав бретера. – Суденышко мое, ваша милость. Ведь поломали же, как есть поломали!

Теодор поморщился. И вытряхнул на ладонь содержимое своего кошелька. Четверть экю и несколько медных монет. Которые он и протянул лодочнику. Тот заметно оживился, и его лицо тут же приобрело подобострастное выражение. Споро спрятав монеты, он перевел взгляд с бретера на его спутников. Те, впрочем, были слишком заняты испанцем и наилучшим способом перенести его в трактир.

– Не серчайте, ваша милость, а только я ведь цельный день без работы останусь. Чинить ведь надобно, лодку-то мою. Хоть бы полпистоля еще добавили, ваша милость! От того господина!

Теодор выдернул руку. Лодочник отпрянул.

– Ты слышал, чтобы тот господин согласился? Вот и я тоже. Если серебра недостаточно, могу стали добавить.

Забрав у Саруйля свою рапиру, Теодор взял его под руку, и они поспешили за остальными.

Саруйль, ухватив за ухо пробегавшего мимо мальчишку-поваренка, приказал ему бежать за цирюльником. А Тьерво, бормоча что-то про сухую одежду, направился почему-то на кухню, куда как раз неспешно удалилась пышногрудая хозяйка.

Теодор, который по дороге осознал, что ниже пояса вымок до нитки, уселся на скамью рядом с Варгасом, покосился на него и спросил, ни к кому не обращаясь:

– Господа, а кто-нибудь знает, что приключилось с нашими секундантами?

Ответом ему было оторопелое молчание.

– Когда я уходил, – отозвался наконец Рибейшон, – они собирались драться на берегу. Этот юнец…

– Нет-нет, – почтительно возразил совсем юный еще черноволосый дворянин, один из учеников Мендосы, увязавшийся за остальными и до сих пор благоразумно помалкивавший. – Этот молодой человек, он очень хотел драться в лодке.

– Точно! То-то мне показалось, что на берегу смотрели еще куда-то. А где Шатильон?

Обнаружив отсутствие товарища, все несколько растерялись.

– Может, он сел не в ту лодку? – предположил Теодор и, не дожидаясь ответа, повернулся к Варгасу. – Что-нибудь еще, чего мы можем вас лишить, дон Рамон?

– Вы мне напомнили, – засмеялся Теодор. – Вьерден, с вас три пистоля. К чему вам третий поединок, Варгас? Когда у меня два очка?

– Проклятье, – бормотал Вьерден, роясь по карманам, – забыл, забыл напрочь!

- Полно вам, - покачал головой Тьерво. - Есть мысль получше.

– Лучше чем три пистоля?

– Да нет же! Ронэ, вы хоть минуту можете послушать серьезно? Даже лучше чем дуэль на лодке!

– Дуэль на облаке? На радуге? На колокольне Нотр-Дам?

– Вы не честолюбивы, – засмеялся бретер. Вытащил из-за пояса два кошелька. Один, негромко звякнувший, небрежно бросил на скамью между собой и испанцем. Во второй, пустой, убрал свой выигрыш. – Я предпочел бы быть вознесен живым на небо. Или пусть земля разверзнется и поглотит меня. Я видел это в какой-то пьесе…

– Господа, нет, но будьте же хоть немного серьезны, – взмолился Тьерво.

– Не угодишь на вас, господа. Для вас я недостаточно серьезен, для сеньора Варгаса – чересчур.

Теодор тоже не выглядел так, словно собирался ухватиться за это предложение обеими руками.

– Главное – оставить достаточно места, чтобы поднять шпагу.  Очень милое развлечение, конечно, но зачем? У меня нет ни друзей, ни родственников, от которых я жажду избавиться.

Тьерво закатил глаза, но ответил неожиданно Саруйль:

– Затем, что нам дороги еще наши свободы и привилегии, – сказал он. – Куда это годится, если дворянин не может постоять за свою честь со шпагой в руках? Если кто-то смеет запрещать ему браться за оружие? Может, нам еще и к прево бежать, как каким-нибудь лавочникам? И требовать возмещения за нанесенное оскорбление?

Глаза юного ученика Мендосы расширились, рот приоткрылся, и он принялся страстно кивать головой, словно намеревался прямо сейчас кинуться на Королевскую площадь.

– Ах, вот оно что, – пробормотал Теодор, начиная понимать. И, как ни хотел  предложить перенести всю эту затею на воскресенье и выбрать местом действия площадь перед Нотр-Дам, сдержался. Это действительно было серьезно. – А когда?

Саруйль пожал плечами.

– Мы не знаем еще. Может, завтра. Может, через неделю. Нужно подготовить почву. Чтобы не получилось так, что действительно арестуют всех. Нас должно быть много, и среди нас должны быть люди от всех партий. Даже кардиналисты.

– Какая возможность заколоть кардиналиста, – промурлыкал Теодор. – Я в игре. А… гм… жертву… мне надлежит выбрать самому? Или кто-нибудь из вас вызовется?