Кольцо дверного молотка едва успело упасть в третий раз, когда дверь распахнулась. За ней обнаружился высокий и худой как жердь черноволосый парень лет двадцати пяти, в котором безошибочно угадывался южанин. При виде мушкетера он отступил на шаг и поклонился так почтительно, словно на пороге стоял по меньшей мере герцог.

– Доброго дня вам, господин мушкетер! – голос у него оказался неожиданно громкий, так что услышать можно было и на улице. – Чем услужить могу вашей милости?

- Господин де Ронэ дома? – осведомился Портос с тщательно отмеренной небрежностью.

На смуглом лице слуги изобразилось мучительное сомнение.

– Не знаю, ваша милость, сам вот только сию минуту вернулся. А кто вы, не сочтите за оскорбление, сударь, будете? Или вы, ваша милость, его арестовывать пришли?

– Сию минуту, ваша милость! – голос слуги заметно потерял в громкости, но приобрел при этом в жизнерадостности. – Да вы заходите пока, холодно как в этой, как ее, Гиперболе.

Он впустил гостя в темную прихожую, большую часть которой занимала ведущая наверх лестница. И исчез за боковой дверью, чтобы почти сразу появиться с новыми поклонами.

– Проходите, ваша милость, вот сюда, пожалуйста, осторожно, тут притолока низкая будет…

Квартира бретера состояла всего из одной комнаты. Обстановка также не была богатой: кровать с саржевым пологом, обшарпанный сундук, два табурета. Стол, заваленный исписанной бумагой и книгами. Книги, впрочем, были повсюду – стояли стопками у стены, валялись вверх корешком на сундуке, выглядывали из-под кровати, едва не падали с каминной полки. Даже на карандашном наброске, украшавшем стену над кроватью вместо распятия, был изображена инкунабула, отчего-то пронзенная шпагой. Шпаг, впрочем, в комнате тоже хватало, но они хранились в большем порядке – холодно таясь от лучей февральского солнца в простенке между двумя окнами. Четыре испанских клинка, два миланских. А в промежутках – стилеты, даги и неожиданно, немецкий  шпаголом.

Владелец всего этого великолепия сидел на подоконнике с дымящейся кружкой, распространявшей по комнате аромат корицы и мускатного ореха. И не стал вставать, только кивнул и приподнял кружку.

– Хотите?

Слуга уже переливал остатки глинтвейна из кувшина во вторую кружку.

– Нет, не берите в голову, – засмеялся Теодор. Сам удивившись тому, как неожиданно приятно было вновь увидеть гиганта. – В Париже таким как я в долг не особо верят. Но с месяц назад за мной приходила городская стража, и Паспарту не понравились их манеры.

– Не манеры, сударь, а рожи, – вставил лакей, вороша в камине догорающие поленья. – А еще меньше, что они вас искали, а вы не вернулись и весточки даже не подали…

– И оттого ты записал меня в покойники. Весьма необычный для тебя пессимизм, последствия коего пали на твою же голову. Как бы то ни было, не лезь в чужие разговоры. Я дьявольски рад вас видеть, Портос. Что слышно под Ларошелью?

Если бретер рассчитывал таким способом узнать об Атосе, то он ничем не выказал своего разочарования

– Скучал, и неимоверно, – с показным унынием в голосе отозвался он. – Даже городская стража заявилась тогда, когда меня не было. А вы еще спрашиваете, почему меня занимает осада! Помилуйте, в Париже не происходит ничего, достойного внимания. Мужьям не к кому ревновать, дерутся разве что безусые юнцы, а интригуют только обе королевы, да и те спустя рукава. Проклятые гугеноты – оставляют честных бретеров без средств к существованию!

Сказано это было, впрочем, с такой нескрываемой иронией, что мушкетеру простительно было заподозрить, что его собеседник подшучивает над ним или над собой, или кого-то цитирует. И то, что Паспарту не преминул перекреститься, подтверждало этот вывод.

По взгляду, который Теодор бросил на своего собеседника, человек менее простодушный чем мушкетер понял бы, что ему пришел в голову какой-то план, суливший ему самому развлечение и неприятности – кому-то другому.

– Хорошеньких женщин в Париже хватит на всех, – легкомысленно заметил он, – особенно сейчас, когда им настолько недостает галантных кавалеров. Хотите, я познакомлю вас с сестрой одной моей знакомой дамы? Она, конечно, замужем, но это тот недостаток, который вряд ли вас отпугнет. Моя знакомая давно уже уговаривает меня сводить ее на петушиные бои. Если ее сестра так же любопытна, мы с вами сможем послужить им защитой. А если нет… Для лодочной прогулки холодновато… Попробую уговорить их устроить званый ужин. Пари держу, каждая пожелает затмить другую.

– Не обещаю, – засмеялся Теодор, – я ее никогда не видел. Но должна же она быть похожа на сестру? А та очень и очень мила.

Портосу случалось видеть и совершенно непохожих друг на друга сестер, но, в конце-то концов, он ничем не рисковал. Даже наоборот – некрасивые женщины частенько старались восполнить этот недостаток изысканностью кухни.
- Если она окажется страшилищем, с вас причитается обед, - практично сообщил он. – Ну или с нее. В восполнение морального ущерба. Пойдет?

– Принято, – Теодор отсалютовал мушкетеру кружкой и глянул на Паспарту. – Останешься сегодня на бобах, мошенник.

Он поднял со стола стопку бумаги, извлекая из-под нее мелодично звякнувший кошелек.

– Составите мне компанию нынче же? Сегодня я при деньгах, а завтра – кто предскажет? – озорная улыбка бретера могла с равным успехом относиться и к замаскированной цитате и к грядущему свиданию. – Я позвал бы вас в фехтовальный зал, но я только что оттуда.

- Охотно! – Портос окончательно воспрял духом. Кажется, удача-таки надумала повернуться к нему лицом и даже не особо гримасничала при этом. – Ведите.

Судя по выразительной физиономии лакея, упомянутые его господином бобы были отнюдь не фигурой речи. Но он благоразумно промолчал, и несколько минут спустя приятели вышли из дома и направились в сторону Сены.

– С вашего разрешения, – бретер перепрыгнул лужу, оставшуюся после недавнего дождя, – мы пойдем на тот берег. Мне говорили, что на улице Турнель появился новый кабачок. Якобы с венецианской кухней. Врут, наверное. Но пока сам не проверю…

Несомненно, лишь прескверная погода помешала двум дворянам сразу привлечь к себе должное внимание, едва они вынырнули из пелены февральской измороси на Королевскую площадь. По меньшей мере, один из них точно заслуживал эпитета если не блестящего, то внушительного кавалера.

Но, увы, дама, которая, по мнению современников, считалась не только хорошенькой, но и очень красивой, дама, чей благосклонный взор на время заглушил бы муки голода и согрел бы самолюбие мушкетера, растрачивала свое внимание на совершенно недостойный предмет. Впрочем, нельзя было сказать, что Марион Делорм получала от общества господина Мартена какое-либо удовольствие.

– Сударь, вы меня задерживаете! Позвольте же мне пройти!

Грузная фигура господина Мартена предусмотрительно и совершенно возмутительно загораживала от Марион вход в ее дом.

– Мадам, я никоим образом не претендую на ваше время, только на деньги, – проговорил он с диковинной смесью угодливости и наглости. – Довольно с меня ожидания и отговорок. И каждый раз лакей захлопывал дверь у меня перед носом. Поверить ему, так вас никогда дома не бывает.

Марион едва сдержала смешок.

– Вы полагаете… – возмущенно возразила она, – что я ношу с собой кошелек с необходимой вам суммой каждый божий день? Так, на всякий случай, вдруг повстречаю месье Мартена ненароком?

– Нет, разумеется, – ощущая тактическое превосходство, господин Мартен был снисходителен, но неумолим. – Но уверен, что нужная сумма отыщется в ларце или шкатулке. А ларец со шкатулкою – в доме, куда вы сейчас меня и пригласите, мадам.

Подпись автора

Роман закончен, когда его продолжение перестает интересовать...

При звуках чужого голоса господин Мартен вздрогнул и отдернул руку, уже совсем было ухватившую мадемуазель Делорм за локоть сквозь плотную ткань теплой зимней накидки.

Вздрогнула и мадемуазель Делорм. Если она и позабыла лукавое лицо с черной повязкой – в конце концов, тогда было так темно, – то упоминание о Ла-Рошели живо напомнило ей обладателя веселого голоса.

– А, месье де Ронэ! – Марион пренебрежительно отвернулась от господина Мартена, благо к тому появилась веская причина.

По этой же причине улыбалась она случайному рошельскому знакомцу куда ласковей, чем могла бы при других обстоятельствах. Неблагодарность не числилась в грехах Марион, но, право, некоторые воспоминания лучше оставить под Ла-Рошелью навсегда.

– Ваши слова чрезвычайно лестны, сударь, но не хотелось бы принимать их за чистую монету. В противном случае кое-кто мог бы счесть, что мой долг католички отправиться туда, – Марион выразительно передернула плечами.

За спиной мадемуазель тяжеловесно топтался господин Мартен, упрямо не желая покинуть завоеванной им позиции и мучительно раздумывая, как быть дальше. Выгодный для него тет-а-тет превращался... в черт знает что. Он с опаской покосился на угрожающего вида шпагу, приподымавшую полы плаща невысокого дворянина, и с еще большей опаской на гиганта рядом с ним. Тот был в мушкетерском плаще, стало быть, доводы о неукоснительной обязанности платить по счетам, в лучшем случае, вызвали бы смех, а в худшем – угрозы, переходящие в действие.

То, что господин Мартен сообразил лишь сейчас, Марион поняла в тот же миг, как увидела шевалье де Ронэ и его друга. Ее улыбка стала еще очаровательней, обозначив на левой щеке крохотную ямочку.

Подпись автора

Роман закончен, когда его продолжение перестает интересовать...

Марион чуть помедлила с ответом. Увы, колебания ее были вызваны отнюдь не внутренней борьбой между истиной и ложью, а выбором лжи наиболее удобной. Изгнанный с позором прочь сейчас, господин Мартен вернется снова, обозленный сильнее прежнего.

Меж тем встревоженный господин Мартен не стал ждать милости от преследуемой дамы, а пустился в объяснения сам.

– Господа, имейте снисхождение! Вы несправедливы ко мне, – с чувством заговорил он, и искренность его подпитывалась мыслью, что вожделенные деньги, которые он уже почитал добытыми, уплывали у него из-под носа на неопределенный срок. – У меня жена и шестеро детей.

Теодор насмешливо приподнял бровь. Жестом, который мог вызвать в памяти красавицы другого человека.

– Вы жалуетесь или хвастаетесь, любезный? Мадемуазель, он вам нужен?

– Полагаю, вам самое время уйти, месье Мартен, – полуобернувшись, Марион бросила на него сочувственный взгляд. Почти сочувственный. Самую малость. Ровно настолько, сколько заслуживала назойливость настойчивого кредитора. – Иначе получится, что вы и впрямь мне досаждаете… – взор под кокетливо трепещущими ресницами теперь был адресован Портосу.

– Но позвольте, – возмущенно колыхнув обширным чревом, не согласился господин Мартен, которому алчность придала подобие отваги, – а как же мои деньги, мадам?

– Приходите… когда-нибудь, – Марион беспечно и равнодушно пожала плечами. – Позже. Через неделю. Или через месяц. Я дам вам знать. Вам надобно запомнить, что мне не нравятся визиты без предупреждения, сударь.

Подпись автора

Роман закончен, когда его продолжение перестает интересовать...