Несколько лет подряд, как рассказывали местные жители, зимы в Лангедоке были неслыханно холодными,  случалось даже, что снег выпадал не только на вершинах гор, но и в долинах.  Но супругам де Люз повезло - словно бы в честь их приезда  зима смягчилась, и весна пришла вовремя - деревья за несколько дней оделись свежей зеленью,  склоны холмов покрыл пестрый цветочный ковер, и Луи-Франсуа де Бутвиль,  оглядываясь на прошлое, уже не верил сам, что совсем недавно считал свою жизнь конченной.  В его нынешнем существовании было все, чего может пожелать мужчина:  важные дела, дружеский круг и уютный дом, а в доме - милая, любимая и любящая жена, с которой можно прекрасно проводить ночи - и днем не скучать. Тем более что в горных областях усилиями губернатора установилось некоторое затишье и герцог, как и его офицеры, мог себе позволить наконец  мирный домашний отдых.  Отдых этот длился уже восьмой день, и граф старался ежедневно придумывать какое-нибудь развлечение, чтобы можно было куда-то уехать из дома, наполненного гостями, свитой хозяев и слугами, с Эмили вдвоем.
        Накануне  конюший герцога рассказал ему, что на крутых обрывах неподалеку от поместья каждую весну,после таяния снегов и весенних дождей, возникает водопад, который  к середине лета полностью иссякнет. А ведь хорошо бы съездить посмотреть! Идея завладела мыслями  Луи-Франсуа,  поэтому он проснулся ни свет ни заря, накинул домашний халат - недавно обзавелся этим удобным предметом -  и вышел из спальни, оставив сладко спящую Эмили,  чтобы еще раз просмотреть листок с примерным маршрутом, который вчера  начертил для него конюший: нужно было прикинуть, сколько времени займет вылазка и стоит ли брать проводника.
        Покои, отведенные супругам де Люз в замке, состояли из двух спален и большой комнаты, которая служила и гостиной, и кабинетом. Обстановка была самой простой - от летнего дома требуется не роскошь, а удобство и простор, - но зато в большой вазе на столе посреди комнаты каждый день появлялся свежий букет - особый знак внимания со стороны хозяйки дома.  Бутвиль не очень разбирался в названиях цветов, но заметил, что их уже сменили; но его сейчас занимал только замысел поездки, и он быстро подошел к секретеру орехового дерева, стоявшему у стены, рядом с большим окном.  Листок с наброском лежал там же, где граф вчера его оставил - на откинутой доске для письма, но поверх него кто-то положил другой - свернутый трубочкой и  перевязанный голубой ленточкой.
        Бутвиль поморщился - это могла быть очередная глупая выходка одной из дам герцогини, которая вообразила, что влюблена в него.  Но ленточку все-таки развязал и трубку развернул.
        Чтение заняло едва пару минут, и свет разгорающегося утра отнюдь не померк, но когда Луи-Франсуа смял и отбросил листок, ему показалось, что мир за окнами мгновенно затянул серый туман.
        - Какая мерзость, - сквозь зубы проговорил он, прошелся  из угла в угол, унимая желание громко заорать и разразиться проклятиями, потом поднял оброненную записку, расправил и, стиснув её в кулаке, вошел в спальню жены, которую покинул совсем недавно в совершенно другом настроении.
        - Что это? - громким шепотом вопросил он. - Что это такое, кто может мне объяснить?

- Случилось... - Луи-Франсуа опустился на стул напротив жены и постарался не думать о том, какая она хорошенькая, теплая и нежная, - иначе ему никак бы не удалось проявить должную супружескую суровость, а это было сейчас просто необходимо. - Хотя, по сути, это мне следовало бы спрашивать у вас, что случилось... и случается уже долго за моей спиной, насколько я понимаю. Вы, видимо, имеете некоторый опыт в эпистолярном жанре, так вот, послушайте и оцените, что пишут мне!
          Подавив желание немедленно сжечь мерзкий клочок бумаги и затем тщательно вымыть руки, граф прочел вслух, держа записку двумя пальцами за угол и подчеркивая голосом все неправильности:
          - "Дастапочтеный г-н граф! Имею великаю честь данести, што мадам супруга ваша падерживает тайную пиреписку с неким г-ном де Ронэ из Парижа через пасредство ее милости мадам де Тюаржи, к коей преходят для нее письма. С привеликим пачтением ваша искреняя доброжилательница." Двенадцать ошибок на три строки! Кто-то очень старался, чтобы я поверил в безграмотность автора... Но меня интересует другой вопрос - ошиблась ли сия "доброжилательница" в сути дела?  И верить ли мне тому, что написано? 
         Обида и жестокие подозрения терзали его сердце, но он старался не дать им волю и потому говорил холодно и сухо.

Рука Бутвиля дрогнула, он  уронил листок на пол;  Эмили готова была заплакать, а муж - немедленно забыть обо всем и броситься её утешать, но он сдержался снова. Только голос его заметно смягчился.
        - Значит, вы действительно продолжали переписку с этим де Ронэ? Притом, что не могли не понимать, что этого не одобрю я и не поймут, точнее, поймут превратно посторонние - если узнают?  И додумались еще воспользоваться услугами третьего лица, да какого - этой сплетници Тюаржи?  Боже мой, Эмили, я силюсь понять, зачем вам это нужно - и не могу! Все эти месяцы вы ежедневно даете мне доказательства вашей любви ко мне, но в вашей душе все-таки есть место и для этого беспутного бретера?  Он вам не родственник, вы его почти не знаете, он вел себя грубо с вами - чем же, чем он вас так привлекает?  Настолько привлекает, что вы рискуете вызвать мое возмущение и дать пищу мерзким сплетням?  Это очень серьезный вопрос, я не могу оставить все как было, но и принимать поспешные решения, не поняв сути дела, не хочу.  Я жду объяснений, сударыня!

- Это Юг, - тяжко вздохнул Бутвиль. - Это пагубное влияние юга, сударыня. Ведь именно на этих землях зародилась, насколько я помню, наука куртуазного ухаживания, а этот чертов Ронэ, между прочим, провансалец, по всему видно... Язык острый, фантазия богатая, да еще стихи скоропалительно сочинять умеет. Прекрасная дама и кавалер, посылающий свои приветы с безопасно-далекого расстояния. Прелестно!  Но скажите же мне, о моя заботливая супруга, если вы не желаете спорить и ссориться, почему бы просто не делать того, что мне не нравится?  Возможно, эта мысль слишком проста, чтобы прийти вам на ум? Что же касается того, что он вам не навредит, то вред уже налицо - вряд ли сплетница ограничится только этой подметной бумажонкой, и через два дня все будут оповещены о том, что графиня де Люз изменяет мужу, а он ничего не предпринимает по этому поводу и, следовательно, заслуживает звания рогоносца. Вам интересно поддерживать отношения с посторонним мужчиной, а ваш муж становится всеобщим посмешищем. Еще прелестнее! Ведь окружающие нас люди, даже самые умные и благородные, не понимают наших отношений, не могут понять, потому что у нас все слишком необычно...  Когда же, когда наконец вы научитесь определять следствия из собственных поступков и учитывать, что мы не на необитаемом острове живем??

-  От единственного друга? - покусывая губы, чтобы не взорваться, переспросил Бутвиль. Разговор все ближе подходил к порогу ссоры, но ему очень не хотелось переступать этот порог. - Единственного?! "Что-то" и "кто-то" - это, конечно, моменты, которыми можно пренебречь... до поры до времени. Но... вам не важно также и то, что этот друг не нравится вашему мужу?  Вас не беспокоит, что ваши отношения, - о, вполне платонические, или даже куртуазные! - огорчают того, кто на самом деле - ваш единственный друг и защитник перед всем светом? Вы не задавались вопросом - а почему именно шевалье де Ронэ не нравится мне? Мнение мужа вас не интересует?  Невинная забава! Вы не в состоянии поступиться ею ради того, чтобы убрать тяжесть с моего сердца?
         Он потер рукою лоб, пытаясь разогнать плавающие перед глазами темные круги, и добавил, чтобы отвлечься от подступающей боли: 
         - Теофиля де Вио не равняйте, сударыня, с Теодором де Ронэ. У поэта был скверный характер, но в нем не было ничего тайного, мутного, двойственного.  Он жил в доме герцога Монморанси, как его соратник и друг, нуждавшийся в помощи и убежище,  и он не позволял себе ни слова, ни жеста, которые могли бы набросить тень на хозяйку этого дома. Теофиля обвиняли в создании  скабрезных стишков,  его за это судили, хотя никто так и не доказал его авторства, но в стихах, обращенных к госпоже Шантильи, нет  ни грана непристойности, ни малейшего урона для чести дамы и её мужа.  А Теодор, столь же сомнительный, как повязка на его глазу,  забавляет вас своими двусмысленностями, вы читаете и не морщитесь?

Это был хороший вопрос. И у графа де Люз не было на него готового ответа.  Неприязнь, которую он испытывал к шевалье де Ронэ, питалась неприятными воспоминаниями - о неудавшейся вылазке в Ларошель  и о том,что было дальше, а еще изрядной долей ревности к человеку, неизвестно зачем претендующему на внимание его жены.  И все, что граф знал о характере бретера, все, что рассказывала о нем Эмили, заставляло предположить наличие каких-то тайных, и вряд ли добрых дел.  Но это только чувства, догадки, чутье - по сути, реальных оснований нет...
         - У меня есть свои причины для этого, - сказал наконец Луи-Франсуа. - Но, боюсь, я не смогу объяснить их вам так, чтобы вы поняли. Женщины смотрят на мир  не так, как мужчины. Вам кажется, что я не хочу слышать вас, но ведь и мои доводы до вас не доходят.  Похоже, вам со мной просто скучно, а Ронэ вас забавляет, верно? Но что касается жизни и чести вашей, то я сейчас мог бы посетовать, как быстро вы забыли первый день нашего знакомства.  А ведь еще и года не прошло!
         Воспоминание о том дне вдруг вспыхнули так ярко, что у Бутвиля перехватило горло, и он вынужден был помолчать.

Все еще не в силах сказать ни слова, Бутвиль сел рядом с женой, не выдержал, обнял ее за плечи и закрыл глаза, вспоминая ту, давнюю уже, прогулку по Парижу.
       - Наш брак точно заключен на небесах, - тихо сказал он наконец, - именно потому, наверно,  так трудно согласовать его со всем, что привычно окружающим нас людям...  Да и мне самому трудно отрешиться от обычных мерок, которыми принято определять поведение женщин.  Пожалуй, будет лучше, если я найду какие-то свои мерки, особые. Но без вашего содействия это не получится. Если вы не можете объяснить, зачем вам понадобилась переписка с Ронэ, может, покажете мне письма, и я попробую разобраться в этом сам?

Принимая письма из рук жены, Бутвиль еще хмурился, но настроение его уже изменилось: Эмили была здесь, рядом,  и любовь вновь витала над ними, - так голубь, которого кто-то случайно вспугнул, возвращается на родную ветку. Просмотр переписки еще больше его успокоил, кое-где граф даже словил себя на том, что готов рассмеяться.  Теодор, человек, без сомнения, странный и, вероятно, опасный, в письменном виде представлялся совсем по-другому.
        - Вот странно, - сказал Луи-Франсуа, перебрав листки один за другим и отложив их в сторону. - Каким сотворила этого человека природа и каким сделала жизнь...  Эмили, душа моя, я действительно не нахожу в этих эпистолах ничего  страшного... хотя благопристойностью они не блещут, увы.  Давайте сделаем так: если переписка продлится, впредь не скрывайте её  от меня. Если захотите, можете сообщить шевалье де Ронэ, что я уже осведомлен. И отправляйте письма сами, без посредников.  Договорились?
        И покойный отец, и здравствующий дядюшка, да, наверно, и любимый старший брат  осудили бы Луи-Франсуа за мягкотелость, узнай они об этом его решении.  Но ему сейчас не хотелось оглядываться ни на кого.  Это - его семья, и он установит в ней такие порядки, которые ему по душе!

- Вот и хорошо, - облегченно вздохнул Бутвиль. - Ну, не расстраивайтесь больше, видите, мы мало-помалу учимся правильно понимать друг друга.  Дайте-ка я уберу эти слезинки , мы обойдемся сейчас без соленой влаги, верно?
          Он осторожно коснулся губами уголков её глаз, где скопились прозрачные капельки, заодно уж поцеловал тоненькую жилку на виске, добрался до шеи, но все-таки дальше не пошел.
          - Сейчас не до того, - с сожалением сказал он. - Нам, пожалуй, стоит одеться, потому что скоро подадут завтрак, а после еды мы поедем кое-куда, мне хочется вместе с вами разведать красивое местечко в горах. Но  пока у нас есть с четверть часа, и давайте обдумаем, как нам быть с особой, приславшей это гадкое письмо. Точнее, как нам определить, кто автор.