Продолжение эпизода Если не знаешь, где искать, ищи там, где светлее.
- Подпись автора
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Чары Мелюзины. 25 января 1629, вторая половина дня.
Продолжение эпизода Если не знаешь, где искать, ищи там, где светлее.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Ознакомиться с адресом г-жа де Кавуа позволила себе только в портшезе. В щель между занавесок, которые пришлось раздвинуть, чтобы прочитать аккуратные строчки, немилосердно дуло, и пальцы молодой женщины тут же замерзли, но она тем не менее два или даже три раза пробежала глазами бумагу и лишь после этого поспешно сунула обе руки в муфту, зажав драгоценный листок в кулаке. Сент-Антуанское предместье… дом… Неблизко. Лучше ехать в карете. И…
Франсуаза перехватила немного удивленный взгляд горничной и опомнилась. Куда ехать? А главное, зачем? Она представления не имела, что станет делать, явившись к г-же де Майсен. Потребовать вернуть капитана? Боже, какая глупость…
- Домой, - распорядилась она и откинулась на сиденье, зябко кутаясь в пушистый волчий мех. Наделать глупостей она еще успеет, сперва надо подумать как следует.
Из того, что она не верила в измену мужа, ничуть не следовало, что эта возможность исключена. А тогда, явившись к рыжей красотке, она лишь выставит на посмешище и себя, и Кавуа. Франсуаза прикусила губу. Просить помощи у друзей капитана? Да ведь ни один мужчина не согласится на такое… кто же поверит, что дело не в интрижке и не в ревности? Явиться неузнанной? Ну допустим, она может ехать верхом, чтобы не выдал герб на карете, но ведь мадам де Майсен ее видела… Если бы она могла кого-нибудь попросить! Или сама была бы мужчиной… Мадам наверняка кто-то подкупил, значит, можно попытаться ее перекупить. Или… Франсуаза слабо себе представляла, как это сделать, но ведь можно же было, наверное, отвлечь внимание слуг и хозяйки и обыскать дом… то, что Кавуа могло там и не быть, она пока даже не думала – об этом будет еще время подумать… Отвлечь, подкупить, пригрозить, наконец…
Портшез тряхнуло – кто-то из носильщиков поскользнулся на обледеневших булыжниках. Франсуаза прерывисто вздохнула. Как ни верти, а был лишь один человек, совета которого она могла попросить и которому могла бы доверять – мэтр Барнье. И он же, хотелось бы надеяться, был способен поверить в ее правоту. Одной ей не справиться, нечего и думать.
…Смешно было уже надеяться, что Кавуа вернулся, и все-таки в дом Франсуаза входила с невольным замиранием сердца. А вдруг? Увы, никакого «вдруг» не случилось, и, как ни мала была надежда, сердце снова защемило. Молодая женщина бросила муфту в кресло, скинула плащ на руки горничной и поспешно отвернулась к камину, делая вид, что греет руки.
- Мадам, - Аннет осторожно тронула ее за локоть, - мадам, вы озябли совсем, может быть, вина подогреть?
- Можно, - не оборачиваясь, отозвалась Франсуаза. – И… позови Барнье. Мне нужно с ним поговорить.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
...Когда постучала горничная, Барнье увлеченно рисовал на листе человеческое сердце в разрезе, тихо мурлыкая себе под нос не то песенку, не то стихи. Впрочем, если бы кто-то прислушался, он бы услышал нечто крамольное.
- Инквизиция не спит. Она никогда не спит. - бормотал хирург, аккуратно обводя артерии. - А после третьих суток без сна начинается необратимое отмирание мозга... Да? Кто там?
...Пришлось мыть руки, набрасывать куртку и идти к госпоже. Порадовать ее пока было нечем, и Барнье отчасти чувствовал себя в этом виноватым. С таким видом он и появился на пороге.
- Вы звали меня, мадам?
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Да. Входите, прошу вас. – Франсуаза прислушалась. Для того, чтобы подогреть вино, времени нужно очень мало, а разговаривать при горничной она не хотела. Но и закрывать дверь не стоит: Аннет любопытна, как сорока, и наверняка попытается подслушать.
- Только не закрывайте дверь, я не хочу привлекать внимание, - быстро проговорила она. – Сейчас Аннет принесет вино, я ее отошлю и… словом, мне очень надо с вами посоветоваться. Я…
Она запнулась.
- Мне кажется, я знаю, куда мог подеваться Кавуа.
Торопливые шаги заставили молодую женщину умолкнуть и приложить палец к губам. В комнату проскользнула Аннет и поставила перед госпожой поднос с кувшином, над которым вился ароматный пар, и серебряной кружкой.
- Я налью сама, - нетерпеливо сказала Франсуаза. – Можешь отдохнуть.
Когда поджавшая губки горничная покинула комнату, мадам де Кавуа вновь взглянула на хирурга и тут же отвела взгляд. Рассказать о своих предположениях – даже Барнье – было необычайно трудно.
- Нет-нет, подождите, не спрашивайте ничего, - тихо попросила она, - я сейчас все расскажу, что знаю, а уж потом… Несколько дней назад на приеме у маршала Бассомпьера капитан беседовал с женщиной, мадам де Майсен. О чем – не знаю. Но меня предупредили, что эта женщина – авантюристка, что она оказывает услуги тем, кому нужно… ну… увлечь кого-нибудь. Соблазнить. Чтобы, например, потом обвинить в измене. Мне тогда показалось, что Кавуа ею заинтересовался… не слишком, но все же…
Франсуаза машинально обхватила ладонями горячие бока кувшина, грея руки. О вине она благополучно забыла.
- Если вы сейчас улыбнетесь, - зазвеневшим голосом предупредила она, - если вы сейчас улыбнетесь, в вас полетит этот кувшин. Я не верю, что Кавуа ею увлекся. Не верю. А если бы и увлекся, то и пусть. Но он никогда, понимаете, никогда не исчез бы вот так, не предупредив. О дуэли никто ничего не знает, верно? И кардинал… он тоже ничего не знает. Куда он еще мог деться? Ну куда? Я подумала, что его могли заманить… куда-то. К ней. Не знаю, зачем, но ведь…
Г-жа де Кавуа перевела дыхание и подняла глаза на хирурга.
- Я раздобыла ее адрес, - просто сказала она. – Мне кажется, что искать надо там. Ну… потому что больше все равно негде. Но я не знаю, как.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- Вы позволите? - Барнье с мягкой решительностью врача и мужчины отобрал у нее кувшин и наполнил кружку. Спасая самого себя, хотя не собирался улыбаться, и ее руки - от тяжести. Поставив кувшин обратно на поднос, он подал госпоже де Кавуа вино.
- Я думаю, что вы совершенно правы, мадам, - произнес хирург. - Господин капитан всегда был достаточно сдержан во всем, что касалось женщин. И любовная интрига совершенно точно не заставила бы его исчезнуть со службы. Или это не тот человек, которого я знаю много лет. Я тоже думаю, что он предупредил бы и вас, и господина кардинала. Даже пожелай он пропасть на несколько дней, нетрудно найти причину, которая успокоила бы всех. Вы думаете... - Барнье чуть помедлил, с вежливым вниманием глядя на госпожу де Кавуа. - Вы думаете, кто-то заплатил госпоже де Майсен, чтобы она... Простите, мадам, но если это были не вы, я не вижу повода. Остается только политика и война. С помощью женщин иногда пытаются выведать секреты.
Он едва заметно улыбнулся, хотя это было и рискованно.
- Если господин капитан и заинтересовался ею, то я возьму на себя смелость предположить, что он пришел к тем же выводам, что и я, и только хотел узнать, кто мог нанять эту достойную женщину. Если знал, конечно, все то, что вы мне рассказали. Вы не предупреждали его о... Ее увлечениях?
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Не то чтобы Франсуаза могла всерьез осуществить свою угрозу, но предусмотрительность Барнье все же спасла если не его самого, то ковер от винного пятна, потому что на словах «если это были не вы» молодая женщина, хотя и понимала умом, что это шутка, и была благодарна хирургу за то, что он понял ее и поверил, тем не менее сердито блеснула глазами и чуть не расплескала вино. Будь у нее в руках тяжелый кувшин, это наверняка бы случилось – кувшин был полон до краев, а кружку Барнье налил не доверху. И все равно она испытала огромное облегчение: теперь она была не одна.
- Знал, конечно же, знал! Я пересказала ему все, что услышала, почти сразу же, я подумала – это может быть важно… для него…
У Франсуазы внезапно и жалко задрожали губы – от осознания, что, быть может, она сама же во всем и виновата. Если бы она не сказала мужу, как зовут рыжую. Или если бы не стала рассказывать о предупреждении г-жи де Буа-Траси…
- Господи Иисусе, если бы я тогда знала… если бы я только знала…
Она глотнула вина, обожглась, с недоумением посмотрела на дымящуюся кружку и поставила ее на поднос.
- Может быть, удастся соблазнить ее деньгами? Или… - Мадам де Кавуа беспомощно взглянула на медика. – Но ведь надо же что-то делать!
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- Ох, мадам, - Барнье вздохнул и даже головой покрутил. Нет, ну это же надо! Соблазнить деньгами...
Реми искренне сочувствовал женщине и сам тревожился за гвардейца, но согласиться не мог.
- Я не думаю, что мадам де Майсен взяла господина капитана в заложники и собирается требовать выкуп, - с прежней мягкостью объяснил он. - Зачем?!
Эта версия у него даже в голове не укладывалась.
- Я имел в виду только, что он... Наверное, мог нанести ей визит и попасть в беду по дороге...
Не худшее предположение. По крайней мере, вполне пристойное, и если мадам де Кавуа соберется нанести визит другой даме, она, по крайней мере, не попадет в беду сама.
- Она могла бы сказать вам, был он у нее в гостях или нет. Если пожелает. Простите, мадам, но вы, женщины, необычайно самолюбивы. И если она желала видеть господина капитана в числе своих обожателей, а он отказал ей в этом удовольствии, она не будет вам рада.
Хирург подумал и о том, что мадам де Майсен будет куда больше расположена к мадам де Кавуа, если гвардеец не отказал. Но озвучивать не стал. Вся история выглядела странно. И, насколько он сам знал своего покровителя, тот обычно куда тщательней скрывал свои романы. Подобная выходка была бы для него совсем из ряда вон. До невозможного.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Франсуаза посмотрела на хирурга с удивлением. Нет, у нее и в мыслях не было, что мадам де Майсен взяла капитана в заложники, что за вздор, в самом деле… неужели она так путано излагает свои догадки? Это было самое первое, что пришло ей в голову – спросить, просто спросить. Только…
- Вы не поняли, - упрямо возразила она. – Я просто не верю, что это случайность. Я подумала, что она могла быть… приманкой. Что ее подкупили, чтобы заманить Кавуа в ловушку. А уж потом что-то выведать, или…
Мадам де Кавуа тряхнула головой – она не могла произнести вслух «убить», даже мысленно это слово не выговаривалось. Но ведь, наверное, это можно было сделать и проще?
- И тогда она мне ничего не скажет. Вообще не признается.
Она прикусила губу. Самолюбие… Чем-чем, а этим она готова была поступиться. Лишь бы найти. Лишь бы обошлось.
- Я готова расспрашивать кого угодно и о чем угодно. Но ведь если ее наняли для этого, от простых расспросов никакого толку не будет…
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Барнье коротко поклонился, словно извиняясь за свою недогадливость. Идея мадам де Кавуа не выглядела для него чем-то неожиданным, господин капитан умудрялся оказываться и в худших переделках. И в более невероятных. Только потому, что изобретательность как его личных врагов, так и недругов Его Высокопреосвященства границ, воистину, не имела.
- Можно попробовать подкуп, - согласился хирург. - Или пообещать, что ее не настигнут... Последствия. Если она честно признается. Но ведь у вас нет доказательств, мадам? Мне кажется, нет. Лучше начать с денег. И... - чуть помедлив, он улыбнулся. - Искреннего расположения. Если сможете. Женское сердце - не камень...
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Расположения?! – в глазах Франсуазы полыхнула неожиданная ярость. – Да еще и искреннего?! Если она… хоть что-то… да я готова ее задушить, вот это будет искренне!
Впрочем, вспышка угасла так же быстро, как и возникла, и молодая женщина вновь поникла.
- Простите. Я понимаю, что вы хотели сказать. Конечно, я постараюсь.
Будь у нее такая возможность, г-жа де Кавуа скорее вознаградила бы рыжую авантюристку не золотом, а хлыстом, а то и бекасиной дробью, и притом безо всяких колебаний. Но, увы, по ряду причин это было совершенно невозможно.
- Тогда… кого бы вы посоветовали взять с собой из слуг?
Деньги в доме были, с этим затруднений не предвиделось, оставалось лишь приказать седлать - медлить Франсуаза не хотела и не могла. В карете, конечно, было бы удобнее, но она не желала, чтобы все кому не лень могли сообразить, что за гостья пожаловала к мадам де Майсен. Та, конечно, догадается мигом, но этого уж не избежать. По правде говоря, Франсуаза надеялась, что с ней поедет сам Барнье, так она чувствовала бы себя увереннее, но нет так нет.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- А если она ни в чем не виновата и вы ошибаетесь? - мягко спросил хирург, размышляя над ответом на вопрос. Ему не очень хотелось вообще отпускать из дома госпожу, пребывавшую в таком расстройстве чувств. Сгоряча можно наделать много такого, о чем потом пожалеешь...
- А если ее заставили? - он улыбнулся уголком губ. - Подумайте, вы собираетесь как на войну, мадам, но вас встретит обычная женщина. Быть может, знать не знающая о вашей беде, но способная что-нибудь подсказать просто в силу знания свежих сплетен или слухов...
Он все еще думал. Кого из слуг можно было с ней отправить? А главное, зачем? Вооруженную охрану? Это выглядело здраво. Он сам мог сыграть эту роль, но не в одиночку.
- Вам, несомненно, пригодится грум, - предложил Барнье, определившись. Вооруженная охрана - то, что нужно. Пока никто из них не понимает толком, что происходит, пусть госпожу сопровождают всегда.
- Я тоже мог бы поехать с вами... Но тогда у госпожи де Майсен возникнет вопрос, зачем вам с собой врач, и лучше придумать ответ.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Так уж и заставили! - язвительно пробормотала Франсуаза, понимая уже, однако, что Барнье совершенно прав и начинать свой визит с обвинений – не самое разумное, что можно придумать. Она напряженно размышляла. Зачем с собой врач, зачем врач… при условии, конечно, что этот вопрос возникнет, а возникнуть он мог, и не просить же хирурга остаться ожидать ее вместе со слугой, какой тогда смысл вообще в его сопровождении… О!
- Я, кажется, придумала, - неуверенно проговорила она. – И это будет ответ сразу на два вопроса. Если я скажу ей, что будто бы мне намекнули, что Кавуа… ввязался в дуэль из-за нее, и я не верю, конечно, но ведь он не пришел домой, так мало ли как могло получиться, и вдруг она что-то слышала? А врач в таком случае очень уместен, я ведь ищу мужа, который может быть ранен…
Она на миг прикусила губу – такое вполне могло быть в самом деле – и взглянула на Барнье вопросительно.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- Ищете у нее? - едва заметно улыбнулся Барнье. - Скажите правду. Вы так переживаете за судьбу мужа, что опасаетесь внезапной дурноты. Это хорошая версия, в нее легко поверить, глядя на вашу бледность, мадам. Признайтесь, вы совсем не спали ночью.
Он бросил выразительный взгляд на позабытую кружку с вином. Она должна была достаточно остыть.
- Конечно, я могу выдать себя за вашего сопровождающего. Телохранителя... Дворянина... Если только это не оскорбляет ваши чувства, мадам. Но последствия, - он скептически покачал головой. - Нет, думаю, не стоит.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Пожалуй, - кивнула г-жа де Кавуа. Создавать лишних поводов для сплетен, и верно, не стоило, тут Барнье опять был прав, и вовсе ни у кого не вызовет удивления, что дама в трудной ситуации склонна к обморокам. Насколько Франсуаза успела познакомиться с парижским светом, здесь это было даже модно. Она бледно улыбнулась.
- Я могу даже изобразить, что лишилась чувств, может быть, это ее разжалобит… Хотя я совсем не умею притворяться. А вот выдумать другого повода для визита я не могу, правда. Это же будет правдоподобно – если она спросит у меня, кто насплетничал про дуэль, а я отвечу, что меня просили держать это в тайне? И что я даже не знаю, с кем был поединок?
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Барнье только головой покачал. Он предпочитал более простую ложь, вовсе не вызывающую вопросов. Что это за секрет такой, кто насплетничал?
- Она легко найдет ответ на этот вопрос, - хирург очень серьезно смотрел на свою госпожу и казался от этого не то старше, не то строже. Из-под маски болтуна и повесы на несколько долгих секунд проступило настоящее лицо.
И впору было задуматься, зачем ему, любимцу судьбы и сильных мира сего, быть таким. Где, когда и с кем он бывал - таким.
- Когда задумается, где вы могли раздобыть ее адрес, - усмешка тоже показалась непривычной, слишком резкие тени залегли у губ, но хирург уже отвернулся, чтобы проверить, не слишком ли горяча кружка. А когда повернулся, снова был собой-прежним.
Почти.
- Выпейте вино, мадам. Сейчас это пойдет вам на пользу.
В его взгляде то и дело проскальзывала та незнакомая жесткость, словно хирург пытался вернуться к привычному образу и почему-то не получалось.
- Вы скажете ей, что ее очарование произвело впечатление на господина капитана, - мягко, но уверенно произнес Барнье, словно не опасаясь больше получить той самой кружкой в голову или иные ценные части тела. - Настолько, что вы приехали к ней, чтобы вернуть его. Это польстит ей. Она будет с вами говорить. Победители часто бывают великодушны. И если вам удастся заставить ее сочувствовать вам, она расскажет больше, так что говорите о любви.
Он смотрел прямо в глаза женщине, которой предлагал поступиться гордостью, и на этот раз выглядел непривычно непроницаемым.
Других вариантов он пока не видел.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Г-жа де Кавуа послушно взялась за вино и теперь, машинально делая один глоток за другим, смотрела на хирурга поверх серебряного края слегка расширившимися глазами. Она помнила, сколь он бывает убедителен, вернее, как он умеет говорить так, чтобы его послушали, но говорил он сейчас совершенно… невозможные вещи. Тем более невозможные, что Франсуаза понимала, улавливала его правоту в главном, и да, ей придется сделать так, как он говорит… И никакое возмущение, никакая гордость ничего не значат. От горячего питья все тело пробрал озноб, засевший глубоко внутри холод, а может, и не только холод, выходил с дрожью.
- А если не захочет? – отрывисто спросила она и тут же подумала, что вот тогда-то и наступит время для других способов уговаривать. Но сначала этот, какое бы неприятие он в ней не вызывал. Кавуа называл Барнье своим другом, он и был его другом, и они… были похожи, поняла Франсуаза, похожи в чем-то неуловимом, может быть, в умении называть вещи своими именами и произносить безжалостные, но необходимые слова.
- Да. Вы правы, я поняла. – Она осторожно, словно боясь стукнуть, поставила кружку на поднос, все еще не сводя взгляда с медика, и в карих глазах вновь замелькали янтарные кошачьи искры. Гордость, унижение? Ну уж нет! Мадам де Майсен знать не знает, что это будет игрой и что она, г-жа де Кавуа, ни на гран не сомневается в любви и верности мужа, а значит… значит… это будут не униженные просьбы, а попросту военная хитрость. Эта простая мысль придала ей мужества и уверенности, и даже некоторого азарта, потому что давала повод – переиграть рыжую. Притворство – неприятно, но оно того стоило. Ради Кавуа. – Я так и сделаю. Я… прикажу седлать?
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Барнье улыбнулся. Лицо женщины и ее ответ говорили о том, что она действительно поняла, и что он в ней не ошибся. Трудно было ошибиться, он помнил мадам де Кавуа еще по Ларошели. И ее совсем не женскую самоотверженность, и такую же не женскую храбрость, которую иной назвал бы глупостью - и страшно ошибся бы, конечно...
Она ведь имела полное право осадить его, обжечь презрением и даже выгнать из комнаты, как поступили бы девяносто девять из ста после того, что он сказал. Но ум в ней, кажется, говорил громче гордости. Или любовь?
- Седлать? - удивился хирург. - Мадам, вы хотите ехать верхом? Может быть, все-таки портшез или карету... Почему не карету? Это и теплее, и безопаснее.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- А… - Франсуаза пожала плечами, - я подумала было, чтобы не привлекать внимания… Да, наверное, карета. Мне нечасто приходилось заниматься подобными вещами, вы же понимаете, - на миг ее губы сложились в привычную, мягкую и чуть ироничную усмешку, - можно даже сказать, никогда.
Конечно, если она приедет, как героиня чувствительного романа – верхом, закутанная в плащ и скрывая лицо – то это, может быть, и произведет на мадам де Майсен нужное впечатление, а может быть, и нет. Зато, если вдруг ей посчастливится найти пропажу – нет, не если, а когда, сердито поправила себя Франсуаза, - то карета куда удобнее. В поместье она предпочитала ездить верхом, но в парижской толкотне и грязи, да к тому же зимой… Да и о приличиях подумать стоило. Бедняжка Аннет, без которой не обойтись, всякий раз воспринимала необходимость сесть в седло как личное оскорбление…
- Я так вам благодарна, - искренне сказала она. – Если вас не затруднит и дальше руководить мною и помешать мне делать глупости… Я совершенно растерялась, а вы… С вами мне спокойнее. И когда знаешь, что предпринять – тоже как-то легче. Распоряжайтесь, сударь, я готова повиноваться.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Барнье ощутил себя вдруг стоящим на тонком-тонком льду, который уже начал опасно потрескивать. К такому предложению он не был готов и принимать его не хотел. Она, дворянка, жена капитана гвардии, и он - анатом, хирург, мещанин, и вдруг "помешайте мне делать глупости". От любой женщины подобные слова были бы опасны, но от госпожи де Кавуа - опасны вдвойне.
Северянин медленно и с видимым огорчением покачал головой.
- Нет, мадам. - Он поклонился. - Я только ваш покорный слуга.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Какое-то время г-жа де Кавуа молча смотрела на хирурга, и во взгляде ее было то ли удивление, то ли понимание, то ли грусть – а может быть, все это сразу.
- Вы – друг моего мужа, сударь, - мягко возразила она. – Но будь по-вашему. По крайней мере, не лишайте меня ваших советов. Едемте же, не то как бы мне не струсить или не придумать какую-нибудь… Глупость.
Она решительно встала. Медлить не было никаких сил, и страшно было смалодушничать, и казалось уже, что все решают минуты – будто ее ждали где-то и никак не могли дождаться.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Чары Мелюзины. 25 января 1629, вторая половина дня.