Когда любовники прибегают ко всяческим ухищрениям, чтобы скрыть от слишком недобрых или слишком любопытных глаз, они проявляют удивительную изобретательность и хитрость. Но Мари многое делала просто потому, что это ее развлекало... И, отправившись на свидание в носилках, брезгливо подобрав пышные юбки на грязной мостовой, она велела нести себя к лавке ювелира, но из лавки ювелира вышел уже молодой человек — паж или сын богатого торговца — и отправился пешком. По всей видимости, дождь не слишком огорчал юношу, или же у него были более весомые причины радоваться жизни. Любовь, например. Разве любовь не согревает нас в декабрьский день не хуже теплого плаща?

Юноша спешил, но все же остановился рядом с торговцем жареными каштанами в меду — запах полз по улице, соблазняя детей и женщин.
Дальше он отправился уже с явным удовольствием поедая лакомство.
- Господин, подайте... - привязалась к нему маленькая попрошайка, и поймала блеснувшую в сыром сером воздухе монету. - Благослови вас господь! Дай бог вам хорошую жену!
Юноша рассмеялся.
- Спасибо, милая. Пусть Господь услышит твои молитвы!
И отсыпал в чумазую горсть сладостей.

Ах, да, к чему был весь этот маскарад? К тому, что сегодня Арамису предстояло учить богословию племянника знакомого канонника.

Двадцать шагов не бог весть какое расстояние. Если человек достаточно осторожен (а Мари была осторожна) и проницателен (и на это герцогиня не жаловалась) то он заметит слежку. Поскольку преследователям, волей неволей, приходится идти не быстрее и не медленнее, чем объект преследования. Останавливаться, когда он останавливается, и ускорять шаг тогда, когда он ускоряет шаг. Герцогиня же была женщиной, пусть и в мужском наряде. А значит, не видела большого греха в том, чтобы опоздать на свидание, останавливаясь то у лотка цветочницы, то у жонглера со смешной обезьянкой.

Что подумает женщина, обнаружив, что за ней следят? Что ревнивый муж заподозрил неладное. С мужем герцогине на редкость повезло, мужу она была безразлична, как и ее развлечения. Поэтому герцогиня заподозрила господина кардинала, что, если уж хорошо подумать, было даже честью для Его преосвященства, занимающего столь большое место в сердце Мари де Шеврез.

Лавку парфюмера можно было найти и с закрытыми глазами, по запаху. Герцогиня прошла было мимо, то тонкий аромат фиалкового корня напомнил ей о Рене, таком изящном в своем голубом мушкетерском плаще, что она зашла внутрь. Посмеиваясь про себя над теми, кто шел за ней. Им придется либо толпиться у дверей, либо заходить внутрь и изображать интерес.

В лавке герцогиня провела не так уж много времени. Во всяком случае, ей так казалось. Она все не могла определиться между двумя саше, с запахом лаванды и все того же корня фиалки, и в конце концов купила оба.
- Прекрасный выбор, - льстиво заверил ее парфюмер. – У месье очень изысканный вкус.
Месье скромно потупил очи, и попросил разменять несколько серебряных монет, что лавочник охотно и сделал.
- Это для милостыни, - пояснила Мари. – Моя госпожа попросила раздать за здравие нищим возле монастыря кармелиток.
- Благочестие – лучшее украшение женщины, - с умным видом закивал головой тот, кто жил благодаря тому, что женщины хотели себя украшать не только молитвами…
Герцогиня могла бы на это возразить, но не стала, ограничившись улыбкой.

Нет, Ее светлость не собиралась пробраться через черный ход, не собиралась она уходить от слежки по крышам через чердак, или через подвал катакомбами, которые, как говорили, пронизывают червоточинами весь Париж. Она вышла так же, как и вошла, мечтательно улыбаясь серому небу, и направилась к церкви, чья островерхая крыша виднелась уже между домов.
Церковь… чудесное место для всего. Тут кавалеры соблазняют дам, прихожанки – священников, тут устраиваются свидания и плетутся заговоры, тут убивают принцев – в знак особой чести. Ну и говорят с богом, как же иначе. Случается, он даже отвечает… 
Мари брезгливо передёрнула плечом. На небольшой площади перед крыльцом толклись нищие и калеки, в сыром холодном воздухе висел смрад больных и грязных тел. Герцогиня была не настолько доброй христианкой, чтобы видеть в  этих сирых и увечных своих братьев и сестер во Христе. Но все же, разве наш долг не состоит в том, чтобы помогать им, по мере сил?

- Господин, подайте.
- Добрый господин, во имя милосердия…
- Во имя Пречистой!
- Во имя мук Христовых, подайте…
Вздохнув, ее светлость развязала кошель. Над телами, руками, раззявленными в крике ртами и выпученными глазами, взлетел дождь из мелких монет, упал на мостовую, и между герцогиней и ее преследователями начался ад. Не тот ад, что описан у Данте, ад математический, расположенный по кругам и грехам. Нет, настоящий. Хаос. Крики. Жадность захлестнула нищих, предпочитающих драться за монету, нежели поискать под ногами еще одну. Непроходимый ад…

Посмеиваясь, Ее светлость свернула на боковую улицу, пожелав удачи тем, кто шел вслед за ней. Им было бы разумнее отступить, потому что лезть в дерущуюся толпу нищих… Это надо уметь, подобно Моисею, раздвигать море, в данном случае море людских тел.
Велико было искушение все же отправиться к Арамису, но герцогиня, при всей своей сумасбродности, не была беспечно-легкомысленной. Милому Рене она все объяснит позже, а сейчас лучше вернуться домой. И даже если ее преследователям удастся пробиться через ад на площади, если удастся ее найти и нагнать, то их ждет разочарование.

- Хорошо погуляли, мадам? – осведомилась служанка, снимая с госпожи мужской плащ и стараясь ничем не выдать своего изумления. Герцогиня уехала в портшезе и в платье а пришла в пешком и в мужском наряде. Чудеса.
Но еще и не такие чудеса случались в доме Мари де Шеврез…
- Великолепно! – искренне откликнулась герцогиня. – Я давно не получала от прогулки такого удовольствия. Принеси мне горячее вино, бумагу и чернила…
Герцогиня была любопытна, как кошка, и теперь ее занимал вопрос, кто за ней следил, и зачем? А выяснить это можно было лишь одним способом – снова выйдя из дома. Но не на свидание к Арамису, нет, вдруг за всем этим кроется опасность? Но, к счастью, всегда есть выход… В данном случае, выход носил имя Теодора де Ронэ.

На свою вечернюю прогулку в Сен-Манде мадам де Шеврез собиралась  не особенно скрывая свои приготовления от слуг, но, конечно, не рассказывая всем и каждому, от горничной до садовника, куда она идет. А, поскольку, такие поздние прогулки были не редки, то и особенного любопытства у домочадцев они не вызвали.
Но кое-что герцогиня, все же, изменила в своих привычках…

- Вы все поняли? – обратилась она к троим мужчинам, одетым одинаково неприметно.
На этом их одинаковость заканчивалась. Один был рыжим и низкорослым, до того худым, что кости, казалось, вот-вот проткну кожу. Другой высок и сутул. Третий напоминал добродушного толстяка, бывшего военного, удалившегося на покой. И все они зарабатывали на жизнь своей шпагой. Или ножом. Или дубиной. Словом, это были те самые волки, которых кормят ноги, ловкость и людские пороки.
- Вы идете за мной, но на расстоянии. Если ничего не происходит, вы ждете меня возле дома, в  который я зайду, и мы возвращаемся домой.
- А если что-то происходит, мы вмешиваемся, - сердечно улыбнулся толстяк. – Мы все поняли, не извольте волноваться, мадам.

Трое…  Кто-то из знакомых Мари рассуждал о том, что два, три, больше дерущихся – плохое решение, каждый будет беречь себя и надеяться на другого. Но один может струсить и убежать, к тому же, одного может оказаться недостаточно. Герцогиня так и не поняла, сколько людей шло за ней в последний раз. Трое? Пятеро? Больше? Рисковать она не собиралась. Возможно, в Сен-Манде Теодор де Ронэ и сможет ее защитить, но до предместья нужно добраться, а носилки отличная мишень для слежки и для нападения.
Носилки мерно покачивались, герцогиня – на этот раз в наряде, подобающем даме, даме, отправившейся на любовное свидание – задумчиво вертела в руках итальянскую безделушку  -  искусно выполненное медное яблоко с горячим углем внутри. Яблоко согревало ладони, матово поблескивая в темноте портшеза. За ним, вязкими чернилами, тянулся вечер, готовясь написать на пергаменте ночи свою историю…

До Сен-Манде дорога не преподнесла герцогине и ее сопровождающим никаких неприятных сюрпризов. Следили за ней или нет – Мари из носилок видеть не могла, да и не ее это была забота. А если все тихо – то и слава Господу за это, вопреки мнению многих, Ее светлость вовсе не искала на свою прекрасную голову приключений. Приключения обычно сами находили Ее светлость.
Сквозь ставни второго этажа павильона пробивался свет, дверь была отперта – значит, ее ждали. Два десятка ступеней – вряд ли кому-то этот путь покажется долгим. Ее светлость шагнула в сияние свечей.
- Месье де Ронэ. Надеюсь, я не слишком задержалась сегодня и вы не слишком скучали, дожидаясь меня.

Плащ скользнул по плечам – просто, буднично, без кокетства. Следом – перчатки. Иногда слова это просто слова, а жесты просто жесты не обязательно вкладывать во все двойной, тройной смысл. Но, конечно, никому не запретишь его видеть даже там, где ничего нет. На втором этаже павильона тепло, для ночных гостей не жалеют дров, тонкого вина и хорошей посуды, а Ее светлость озябла в дороге, холод заполз даже под плащ, трогая холодными пальцами обнаженную шею и руки под кружевом манжет.

Кто-то сказал бы, что очень самоуверенно со стороны герцогини де Шеврез приглашать на свидание мужчину, которого не так уж давно подставила под шпаги убийц. Подставила не то, чтобы намеренно, но предполагая подобный исход. Но Теодор де Ронэ был волен не приходить.
Но Теодор де Ронэ пришел.

- Время летит слишком быстро, иногда я не поспеваю за ним, и, быть может, не стоит и стараться?
Мари подошла к столу, давая возможность шевалье сделать шаг, или не делать, осыпать упреками или умолчать обо всех возможных обидах. За шевалье признавалось право на многое, герцогиня была справедлива – ее любовник заслужил это. Точно так же, как же, как себе Ее светлость позволяла каждый раз решать заново: позвать или забыть…
На книгу в его руках она улыбнулась.
- Ищите ответы, шевалье? Или вписываете на страницы свои?
Она бы выбрала Светония.

В чем-то шевалье был прав. Вопросы о любви действительно не имеют смысла. Мари никогда не требовала от своих любовников клятв и красивых слов, но брала с них куда более тяжкую дань, верностью. Не той, которую обычно требуют дамы от своих возлюбленных, иной. Верностью ее желаниям, ее целям, ее стремлениям. Некоторые находили эту ношу непосильной — и исчезали. Другие оставались. Ради чего? Об этом герцогиня тоже никогда не спрашивала, а могла бы спросить, вот хотя бы у Теодора де Ронэ. Ради того, чтобы один вечер иметь возможность держать ее в своих объятиях? Но что ей до тайн чужой души...

Холодная ладонь легла на плечо, скользнула, обнимая крепче.
— Тогда оставим вопросы на потом... или оставим их совсем, — прошептала она.
Ужин готов был подождать, а вечер — нет. Вечер стремительно утекал сквозь пальцы,  превращался в ночь, а та строго вела счет минутам свиданий. Были ли губы герцогини де Шеврез горькими от невысказанных слов, или сладкими от них же? Шевалье де Ронэ брал ее поцелуи, а она дарила их с королевской щедростью, какой удостаиваются обычно те, кого женщины находят желанными. Вопреки всему.

Неприятный шум ворвался в тепло объятий, как порыв ледяного дождя в июльскую жару. Все что трепетало невидимым маревом между губами, руками, между двумя телами – исчезло.
- Дверь? – Мари чуть нахмурилась, припоминая. – Да, заперла. Внизу остались слуги и трое охранников.
Объяснять, к чему вдруг ей понадобилась такая свита для свидания, герцогиня не стала. Шевалье де Ронэ не понаслышке знал, как опасны улицы Парижа. О том, что за ней следили совсем недавно она, быть может, и рассказала бы ему, но позже. Есть вещи, которыми дама охотно делится, лежа на одной подушке со своим любовником и о которых молчит до того. Считайте это женской щепетильностью, если угодно.
К окну она подошла осторожно, но без страха.
Драка. Звон оружия, мелькающие тени и гроза в воздухе, без грома и молний, но от того еще более страшная.
- Здесь есть второй выход? – спокойно осведомилась герцогиня.
Жаль вечер, жаль ужин, накрытый с такой изысканностью, жаль, что кушетка, достаточно широкая, чтобы уместить двоих, так и останется сиротливо стоять в углу, накрытая мягкой восточной шалью. Жаль, но вечер можно и повторить. Жизнь повторить не получится.

Запирать дверь на засов Мари не стала. Если дело примет дурной оборот, то засов помехой не будет, кто бы там ни сражался с нанятыми ею людьми, вряд ли они пришли к павильону просто постоять под окнами, пока она ужинает с шевалье де Ронэ.
Под окнами, кстати, кто-то и стоял, держась немного в стороне от схватки. Обычно так держаться те, кто платит за драку – самоуверенно и надменно. Скудного света, падавшего из окна, было достаточно, чтобы высветить дорогую пряжку плаща драгоценность на плюмаже шляпы. Лица видно не было, но женское чутье подсказывало герцогине, что в  ночи так наряжаются только с одной целью, покрасоваться перед дамой. Или снискать внимание грабителей. Но каждый развлекается по-своему.
Пожав плечами, герцогиня сняла с подоконника тяжелый глиняный горшок с розовым кустиком, бережно высаженным на радость любовникам, снимавшим павильон для своих свиданий, и бросила его вниз. Удар пришелся как раз в голову месье – Мари не промахнулась. Месье рухнул на землю. Вряд ли мертв, но уж точно обездвижен.

Теодор де Ронэ, тем временем, привел количество нападающих и обороняющихся к равенству, а затем и изменил их количество, доказав еще раз, что шпага на земле куда надежнее небесной справедливости. Последнюю куда дольше ждать.
Спустившись, она столкнулась в незапертых дверях с шевалье.
- На одного господина упал цветочный горшок, - любезно пояснила она, ничуть не смущаясь такого способа ведения войны. На войне все средства хороши, сойдут и цветочные горшки. – Хочу взглянуть, кто это.
Плеч, чуть прикрытых кружевным воротником, коснулся холодный ветер. Совсем не ласково коснулся, но герцогиня даже не поежилась, только чуть приподняла подол платья, приготовленного для любовной встречи, чтобы не запачкать его в  крови. Удивительно равнодушный жест для хрупкой и нежной женщины, но женская нежность очень обманчива.

Отредактировано Мари де Шеврез (2017-09-11 21:03:08)