Из эпизода Ни чужой войны, ни дурной молвы... ночь с 25 на 26 января 1629 г
- Подпись автора
Никто.
И звать меня никак.
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » О том, как и почему кареты превращаются в тыквы. Ночь на 26 янв. 1629г
Из эпизода Ни чужой войны, ни дурной молвы... ночь с 25 на 26 января 1629 г
Никто.
И звать меня никак.
Священник уставился на свои опустевшие руки с таким недоумением, словно мнимая г-жа д’Эвель по меньшей мере обратилась в чайку и вылетела в окно.
– Ну, отчего же глушь, сударыня? – удивился и даже как будто обиделся он. – Совсем рядом с Парижем живем, Венсенский замок, опять же, неподалеку… Жаннетта, ну где же?..
– Сию минуту, – отозвалась г-жа Буссарден, неторопливо помешивая свою варево деревянной ложкой.
– Такой холодный вечер, – вскочив, кюре устремился к вешалке у двери, откуда возвратился с большим пуховым платком, которым принялся заботливо укутывать свою гостью. – Что же это у вас за беда такая приключилась?
Если бы г-жа де Кавуа не надеялась вызнать хоть что-нибудь полезное, она бы уже объяснила, что главная ее беда сию минуту – это один слишком назойливый в своей заботе кюре. Ей пришлось призвать на помощь все свое терпение. Что же у нее такое приключилось?
- Благодарю, ваше преподобие, - холодновато сказала она, - я уже согрелась… Мой… кузен… - только не муж, Франсуаза была суеверна, - ранен на дуэли, и я спешу к нему. Он, конечно, легкомысленный молодой человек, но здесь, в Париже, так далеко от родных мест, надо держаться семьи. Жаль, право, жаль, что он живет не здесь, не в Сен-Манде, ведь вы наверняка наставили бы его на путь истинный…
Г-жа де Кавуа печально вздохнула.
- Впрочем, он так редко посещает проповеди! Но вы бы его запомнили, наверняка запомнили.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
От очага при слове «кузен» донесся еле слышный звук – не то смешок, не то хмыканье, не то даже слабый скрежет деревянной ложки по дну котелка – но г-жа Буссарден не обернулась, а кюре, который, укутав свою гостью, не спешил снимать ладони с ее плеч, шумно сглотнул.
– Он такой запоминающийся молодой человек, ваш кузен? – спросил он – без чрезмерного, впрочем, любопытства. – Страшный грех, дуэль, страшный! Вам следует объяснить ему, что он рискует своей бессмертной душой, ведь он может умереть в состоянии смертного греха, без исповеди и последнего причастия!
Аромат гвоздики распространился по комнате, когда экономка бросила в котелок щепотку специй.
- Я столько раз твердила ему об этом, ваше преподобие, но что поделать, если он такой упрямец! – Кажется, кюре счел, что «кузен» дорог ей куда сильнее, чем брат сестре, а уж экономка-то наверняка сделала свои выводы, но приблизительно этого Франсуаза и добивалась, потому что расспрашивать дальше, кто да где, подозревая, что дама спешит к любовнику – это было бы совсем уж неприличным. Или, по крайней мере, бестактным. – Знаете, он не то чтобы запоминающийся, но мы ведь с ним выросли вместе… У нас говорят совсем не как в Париже. Я, признаться, даже и не замечала, но это правда, должно быть, все сразу спрашивают, вот как ваша кузина – вы, наверное, в Париже недавно? По выговору заметно. И у кузена такой же. А что, в самом деле слышно?
Необходимость изображать щебечущую дурочку – Боже, уже не в первый раз! – г-жу де Кавуа раздражала несказанно, но деваться было некуда. Господи, дай только, чтобы Кавуа нашелся живым и здоровым, как она ему это припомнит! Впрочем, он, наверное, будет смеяться над ее рассказом... и хорошо, пусть смеется, только бы нашелся… Как она будет его ругать!
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Священник вынужденно убрал, наконец, руки и тоже подошел к очагу, заглядывая в котелок через плечо своей кузины.
– Ну что вы, сударыня! Почти не слышно, – галантно заверил он, – и даже приятно, когда такая красивая женщина еще и говорит немного иначе - с изюминкой, я сказал бы. Не правда ли?
– Конечно, – отозвалась г-жа Буссарден, – только иногда не все понятно, но ведь это на самом деле редко когда бывает нужно.
Она сняла котелок огня и ловко наполнила из него две расписные глиняные кружки, которые кюре тут же понес своей гостье.
– Выбирайте, сударыня, – игриво предложил он. – Та, что слева, зовется у нас Амурчиком, из-за сердечек, видите? А та, что справа, это Венерочка, из-за ракушек.
Беззвучно вздохнув - отчасти от облегчения, избавившись от непрошеного кавалера, отчасти от разочарования, что уловка не удалась и кюре не вспомнил никого с похожим выговором – г-жа де Кавуа не глядя взяла ту кружку, которая оказалась ближе, и осторожно пригубила благоухающее пряностями вино. Надо же, иногда не все понятно! До сих пор никто не жаловался.
- Но ведь вы-то меня прекрасно поняли, не так ли? – она оглянулась на экономку. – Вот вам, должно быть, это покажется забавным, а мне так не хватает родного говора… Ах, дорого бы я дала, чтобы в Париже нашелся кто-нибудь их моих мест! Я, конечно, нежно люблю кузена, но ведь с мужчиной не поболтаешь о том о сем, не так ли, сударыня?
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Г-жа Буссарден кокетливо спрятала зевок за прижатой к лицу ладошкой.
- Конечно, сударыня, я вас понимаю, - согласилась она. - Это я так сказала, потому что когда люди приезжие, то всегда такие слова бывают, что непонятно. А вы из каких мест будете?
- Мы сами с Жаннеттой, почитай, местные, - кюре отпил глоток из «Венерочки» и плотоядно облизнулся. - Я так почти парижанин. А что же вы себе кузину какую-нибудь не привезете?
Вопрос был резонный - даже если он не разглядывал карету г-жи де Кавуа из окна, по одному ее виду ясно было, что она не бедствует. Однако говорил священник рассеянно, явно думая о своем - как человек, который поддерживает разговор только из любезности или обдумывает, как перевести его на нужную ему тему.
- Увы, у меня никого нет, кроме кузена Анри, - развела руками Франсуаза. – Вернее, никого не осталось…
Она быстро перебирала в памяти подходящие названия. Наверняка благосклонность его преподобия и его экономки испарится, как майский снег, если они заподозрят в ней гугенотку, а упоминание Ларошели, конечно же, именно к этому и приведет. Попытаться, что ли, разжалобить их своим мнимым одиночеством?
- Я из Ньора, - созналась она наконец. Ньор она знала неплохо, из Ньора была ее бабка, так что г-жа де Кавуа не слишком сильно и покривила душой. – Там, конечно, совсем близко это ужасное гугенотское гнездо, Ларошель, и война, и к тому же многие считают наши места унылыми – то дюны, то болота… Но вот моя тетушка отказалась оттуда уезжать. Я хотела забрать ее с собой, но она твердит, что желает умереть там же, где родилась. А здесь я так и не нашла себе подругу. В Париже презирают провинциалок…
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Кюре и его экономка переглянулись с заметным смущением – припомнив, возможно, что и сами были грешны в таком же пренебрежении.
- Слава Создателю, его величество и его высокопреосвященство избавили нас от этой заразы, - первой спохватилась г-жа Буссарден. – Нет, я ничего против гугенотов не имею, среди них бывают очень приличные люди…
- Еретики, - твердо перебил священник. – Его величество был чересчур к ним милосерден. Огнем и мечом это надо выжигать, огнем и мечом!
В возбуждении он пристукнул кружкой по столу и прошипел что-то невнятное, когда горячее вино выплеснулось ему на пальцы. Экономка отвела взгляд, но по лицу ее было видно, что она не согласна, и избегает спора то ли из-за присутствия посторонних, то ли не желая расстраивать своего покровителя.
- Ну вот, эта семья, как их, разве они не милые люди?
- Еретики, - без особой убежденности ответил священник и, спохватившись, смущенно улыбнулся своей гостье. – Простите, пожалуйста, сударыня. А вы, стало быть, в Париж замуж вышли?
- Да, - кивнула Франсуаза и, пока любопытный кюре не задал следующий вопрос о ее семье, поспешила направить его в интересующее ее русло: - А я была уверена, что после ночи святого Варфоломея большинство еретиков постарались покинуть Париж, или хотя бы принять истинную веру, как добрейший король Генрих Четвертый, разве не так?
Г-жа де Кавуа на самом деле отлично знала, что в Париже, как и во всей Франции, гугенотов хватает, но, в конце концов, провинциалке простительно питать иллюзии, разве нет? А потом, семья протестантов… Это ведь могла быть и ниточка.
- Признаться, по части ереси я совсем невежественна, - чуть виновато улыбнулась она священнику, - но гугеноты… Я их опасаюсь, поговаривают, что в наших краях одна или две католических семьи были безжалостно вырезаны этими еретиками. За то только, что принадлежали к матери нашей католической церкви, представляете?
Голос у нее чуточку дрогнул – гибель семьи помнилась все еще слишком отчетливо, хотя боль и была приглушена временем.
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
– Так то когда было! – воскликнул священник, в то же время, как его экономка возразила: – Ну, что вы, сударыня!
Кюре изумленно поглядел на нее, г-жа Буссарден потупилась, и он продолжил:
- Вот я и говорю: огнем и мечом! А то они распускаются, из-за терпимости этакой, и мятежи поднимают, и вот как вы рассказываете! Понаехали, даже в самом Лувре, говорят, их столько, что не протолкнешься!
- Страсти-то какие, - вздохнула г-жа Буссарден. - А вы бывали в Лувре, сударыня?
Франсуаза бывала в Лувре, но не чувствовала ни малейшего желания об этом рассказывать. А то следующим вопросом, как пить дать, будет «а вы видели короля?», и разговор безнадежно уйдет в сторону… Впрочем, он уже туда ушел. Но с чего она взяла, что кюре должен непременно вспомнить даму с ее акцентом? Это вообще могла быть протестантка, сообразила Франсуаза. Ох, как же все-таки разузнать?
- Нет, - покачала она головой, - где мне! Я ведь тоже, как вы изволили выразиться… понаехала.
От небольшой шпильки она удержаться не смогла. Кюре, похоже, подзабыл, что его гостья сама из провинции, да вдобавок из протестантских краев, и очень не любил приезжих.
- И эта… семья, о которой вы говорили, гугеноты… они тоже из приезжих?
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Упрек гостьи заставил обоих хозяев смутиться, и не найдя, что ответить, они с радостью ухватились за заданный ею вопрос.
- Тоже, да. Но только они, ваша милость, это ж совсем другое дело! Это ж совсем другие люди, и простые они… То есть Господь, конечно, не различает…
- Простые… - повторила мадам Буссарден, но с каким-то сомнением в голосе.
- Еретики, - припечатал священник. – И Бог знает, откуда. Вроде как не к своим приехали.
Вскочив, он побежал к двери, откуда возвратился с парой просторных меховых туфель.
- Вот, сударыня. Вы замерзли, верно. Так, может, наденете?
Он присел на корточки перед молодой женщиной, похоже, и вправду собираясь обуть ее своими руками.
- Что вы, уже нет, - Франсуаза нашла в себе силы и терпение благодарно улыбнуться, одновременно потихоньку поджав ноги под стул, чтобы усердный кюре и впрямь не принялся натягивать на нее свои туфли. Бог знает, то ли он действительно был так заботлив, то ли она очень уж ему понравилась, но в любом случае стоило постараться, чтобы священник невзначай не обиделся, тогда он точно больше ничего не станет рассказывать. - Я и так чудесно согрелась, благодаря вашей кузине и ее волшебному напитку…
Семья гугенотов. Приехали неизвестно откуда. Неизвестно зачем. И экономка явно сомневается, что они простые. А вдруг…
- Так это не дворянская семья? – постаравшись, чтобы в голосе прозвучало простодушное любопытство, г-жа де Кавуа взглянула на мадам Буссарден. – Ну надо же! Из-под Ларошели многие уезжали, это верно, но ведь, чтобы добраться до самого Парижа, нужно иметь или средства, или родню здесь. Бог ты мой! – Она сделала вид, что ее только что осенило. – А вдруг… а вдруг они от кого-то скрываются?? Сударыня, ведь вам же показалось что-то странным, да?
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- Скрываются? - завороженно повторила г-жа Буссарден.
- Странным? - Кюре, по-прежнему сжимавший в руках домашние туфли, так и остался сидеть на корточках, явно не зная, что делать, и неодобрительно глядя на экономку, которая под его взглядом заметно смутилась. - Вам что-то показалось в них странным, Жаннетта?
- О нет, что вы! - г-жа Буссарден не покраснела, похоже, лишь потому, что уже разрумянилась от огня и глинтвейна. - Но вот что она с пасынком живет, хотя он уже совсем взрослый… и вот что они вроде как бедны, даже курицу не купят, а вот в Париж она по нескольку раз в неделю ездит, хотя карету нанимает, своей не держит.
- Ну так где бы они держали карету? - резонно возразил кюре. - Дом небольшой, а в Париже у нее, может, дела.
- Ну так пусть бы и жила там в Париже!
- Не слушайте ее, сударыня, - засмеялся священник, тяжело поднимаясь наконец на ноги. - Она просто красивая очень, госпожа Менье, почти как вы, вот Жаннетта и ревнует.
Мрачный взгляд экономки подтвердил эту догадку.
- Бедна, а карету нанимает? – с сомнением переспросила Франсуаза. Имя Менье ей совершенно ни о чем не говорило, но в теперешнем своем состоянии она готова была заподозрить кого угодно. Тем более, что больше пока подозревать было некого. Не знаешь, где искать – ищи там, где светлее… Гугенотка может быть родом оттуда же, откуда и она сама – раз, красива – два, пока достаточно. И да, у той, которую она искала, совершенно точно были дела в Париже. Очень важные дела.
- Вы мне льстите, ваше преподобие. – Надо было понять хотя бы, блондинка или брюнетка вызвала ревность экономки. – Помню, в детстве кузен дразнил меня вороненком, за черные волосы, и я однажды целый день просидела на солнцепеке, надеясь, что волосы выгорят, но только заполучила солнечный удар, а блондинкой так и не стала… Нет, в самом деле странно, на что же они живут? А к ним кто-нибудь ходит?
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Удовлетворенная ухмылка, возникшая на лице кюре, когда гостья оценила его комплимент, сменилась некоторой растерянностью.
– Рента у них, надо полагать, – предположил он. – А кузен ваш, сразу видно, даже тогда еще был скверным мальчишкой! Вороненок, кто был сказал!
– Да, темные волосы могут быть очень хороши, – подтвердила экономка, которая, сама будучи белокурой, вряд могла возразить.
- Ну, мужчинам все равно больше нравятся блондинки! – категорически объявила г-жа де Кавуа, с деланной завистью глянув на светлые локоны, выбивающиеся из-под кривовато надетого чепца. – Погодите, погодите-ка… кажется, я что-то такое припоминаю…
Ничегошеньки она, конечно, не припоминала, но готова была снова и снова заходить всякий раз с другой стороны, силясь навести своих упрямых – или просто очень незатейливых – собеседников на нужные ей ответы.
- Мадам Менье… мне кажется, у нас в Ньоре был ювелир Менье, он как раз скончался с год назад, а вот супруга у него молодая была, красивая… и пасынок был, верно был. Но тогда да, тогда они ни от кого, конечно, не скрываются. Она ведь белокурая, эта женщина, да?
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
- Да-да, - хором подтвердили священник и экономка, и последняя даже оставила, наконец, кухню, явно сгорая от любопытства. - Так значит, они ваши соотечественники, сударыня? А что же это они уехали?
Кюре не сказал ни слова, но тоже, похоже, не остался равнодушным к такой новости.
Ну наконец-то! У Франсуазы трепыхнулось сердце. Неужели она нашла? Конечно, белокурых красивых женщин в предместьях Парижа полным-полно, но многие ли из них гугенотки, приехавшие совсем недавно?
- Я и не знала, что они уехали, - растерянно проговорила она, - должно быть, это случилось уже после моего замужества… Но, знаете, этот Менье был достойным человеком, даром что гугенотом. И отличным ювелиром. А в городе после этой ужасной истории с убийством… на них смотрели косо. Должно быть, вдова решила податься туда, где их не будут знать. О, так ведь они, наверное, смогут рассказать мне, что нового на родине!
Она устремила на кюре вопросительный взгляд.
- С каким убийством? - обитатели домика во все глаза уставились на г-жу де Кавуа. Очевидно было, что ее вопрос они даже не услышали. - Они кого-то убили?
- Нет, что вы, - Франсуаза запоздало сообразила, что выразилась на редкость неудачно. – Не они. Но тоже гугеноты.
На лице г-жи Буссарден читалось чувство, чрезвычайно схожее с разочарованием - слишком увлекательной, как видно, была история, которую она себе вообразила, или сплетня, которой она надеялась поделиться. Священник также помрачнел.
- Ересь отравляет и растравляет душу, лишает вечного спасения, влечет ко греху! Оттого они и к мятежу склонились, что позволили соблазнить себя дурными речами! За то им наказание на этом свете, и на том, ибо сами они отвергли истинное слово!..
Г-жа Буссарден покашляла, и он примолк со смущенным видом.
- Увы, ваше преподобие, увы, - покивала Франсуаза, мысленно отозвавшись о склонности кюре проповедовать к месту и не к месту в самых нелестных выражениях. Если бы священник мог их услыхать, надо полагать, гостья моментально перестала бы ему нравиться и была бы причислена к тем самым еретикам. – И даже лучшие из них жестоко расплачиваются за грехи худших, ведь что может быть хуже – бежать из родных мест куда глаза глядят! Скажите же мне, прошу вас, давно ли это семейство появилось здесь? Может быть, они и впрямь смогут поведать мне последние новости, а может быть, и о тетушке что-нибудь слыхали, она что-то давно мне не пишет…
Даже если весь мир будет против моего мужа, я буду молча стоять у него за спиной и подавать патроны
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » О том, как и почему кареты превращаются в тыквы. Ночь на 26 янв. 1629г