День был серым и скучным. На самом деле нет; но Эжени, уставшая от странной пустоты, которая воцарилась на душе после похорон, ощущала собственную тоску и печаль как наброшенный на шею колючий и душный шарф, к тому же затянутый слишком туго; от него хотелось избавиться и все не получалось, и она маялась и от этого удушья, живущего в ее собственной груди, и от мук совести, которые то и дело говорили молодой женщине, как это дурно, устать от скорби и хотеть ярких красок и хоть немножко былой беззаботности. Эжени грустно бродила по дому, бралась за стихи и тут же откладывала книгу, скучала по Теодору, с которым не виделась целую вечность - все время, прошедшее после похорон; ее обязывал добровольный траур, хотя она и держала его ужасно: если в первый день после скорбного обряда ее, оглушенную горем, не могло отвлечь ничто,  уже на второй день попытки доброй и нежной Эмили облегчить подруге тяжесть потери вызывали искреннюю улыбку.
За окном стояла все та же дождливая осень, уже переходящая в зиму, и ветер, залетающий в приоткрытое южанкой окно, был для нее слишком холоден, но этот же холод сегодня пробуждал в ней особенно острую жажду жизни. В конце концов, она же не умерла, и хоронить себя в склепе съемных комнат было отвратительно; бедная Эмили, вынужденная сидеть дома, тоже нуждалась в развлечениях, и если им пока не стоило выходить на улицу вместе, можно было принести домой что-нибудь интересное. Новую книгу (но книжная лавка была так близко от дома Теодора!), сладких марципанов, образцы кружев от модистки (Эжени так и не решила, можно ли приглашать к себе модистку во время траура, но даже сейчас ей хотелось новых платьев, и это тоже заставляло ее стесняться собственной испорченности).
В конце концов она кликнула камеристку. Теплые осенние тона платья и накидки радовали глаз гораздо больше, чем черная траурная шаль, и Эжени, немного потерзавшись сомнениями, выбрала на сегодня черный, но полупрозрачный и совсем легкий газовый шарф. Больше черных вещей у нее не было, если не считать перчаток, так что и выбор был невелик.
Расцеловав на прощание любимую подругу и пообещав вернуться как можно быстрей, она выскочила из дома с неприличной поспешностью. Еще не зная даже, куда направится прямо сейчас.

В первые мгновения южанка смотрела на него почти со страхом. Воспоминания о визите убийцы в гостиницу были еще свежи, и пусть тело сестры уже лежало в земле и Эжени не могла больше угрожать ничьим планам, доверчивее это ее не сделало.

- Простите, - Эжени, заметно смутившись, взяла себя в руки. В конце концов, они были на улице, люди кругом...

- Я действительно вас не знаю. - Темные глаза южанки быстро пробежали по фигуре шевалье де Приньяка. - Сестра ничего не рассказывала о вас. А что такое "можно сказать, крестник"?

Мадам де Вейро обозначила улыбку, столь же робкую, каким было его восхищение, но чуть более лукавую.

- Мне всегда казалось, что крестины понятное и простое дело, и тут уж либо крестник, либо нет... Признаться, я готова была увидеть в этой роли совсем юного шевалье или даже мальчика, а вы выглядите так... мужественно...

На вид ему было лет двадцать. Матерь Божья, когда Катрин могла участвовать в его крещении?! Он что, ее... любовник?!.
Эжени засомневалась в собственных выводах. Катрин очень трепетно относилась к мужу и семье, хотя в тихом омуте могли водиться и черти. И было бы здраво, наверное, ничего не писать о любовнике в письмах к сестре, мало ли, кто мог увидеть эти письма.
Но зачем так прихотливо представляться, мужчины вечно все усложняют.

Эжени колебалась. Ей не нравилось все это. Но как она могла упустить случай узнать что-то большее о своей покойной сестре? Добавить новую странность ко всем уже известным странностям дома Клейрака и, может быть, получить веские доказательства... чего?
Она пока не знала. Могла только предполагать и это, определенно, было опасно. Все эти "крестники" и "указанные пути" слишком хорошо укладывались в ее подозрения, особенно после этих странных монашек, и этот "свет"... Ронэ говорил, что это похоже на ересь, и крайне неохотно возвращался к этому, а Эжени не настаивала, у них были другие темы для разговоров и не только...
Ох, Катрин!..
Этот шевалье де Приньяк что-то знал! И если Катрин действительно никому не говорила о нем, тогда и Клейрак о нем вряд ли слышал.
В воздухе витала живая тайна. Смотрела на южанку черными глазами. И Эжени решилась.

- Вы можете проводить меня, шевалье, - сдержанно сказала она, поправляя капюшон накидки. - Я иду в книжную лавку.

Оттуда было так близко до жилища Ронэ. Смешно и нелогично, но ей так было спокойнее, хотя, случись что, любовника могло даже дома не оказаться. Но месье Крамуази ее знал и может быть, не дал бы в обиду?..

- По дороге расскажите о моей сестре, - предложила Эжени. - После такой потери мы можем скрасить свое горе только воспоминаниями.

Нежный голос молодой женщины был искренне печален.

Эжени нечеловеческим усилием воли не подняла очи горе, то есть не закатила глаза в немой досаде - богословские разговоры мгновенно вызывали у нее чувство сродни зубной боли. По большей части. Но сейчас ей это и требовалось, пришлось набраться терпения. Этот человек называл ее сестру по имени, подумать только. И совсем, совсем ничего не сказал такого, чтобы дать своей спутнице пищу для размышлений. Только имя. Что же он знал на самом деле?
Осознав сказанное, южанка покосилась на шевалье с заметным смущением. Гугенот? Неужели гугенот?.. Нет, это все то же, что тогда, у Клейрака. Как те монашки. Они не были гугенотками.
Ересь. Ронэ говорил, ересь. Господи, неужели этот симпатичный молодой человек - еретик. И Катрин. Он же прямо говорит, что Катрин...
Эжени сбилась с шага, опершись на руку спутника. Была тому виной пронзительная мысль, что сестра загубила свою душу, или лужа, которую южанка хотела обойти, для постороннего наблюдателя осталось бы загадкой.

- Я не смогу поговорить с вами о Библии, - Эжени так же смущенно улыбнулась. - Я так мало знаю.

Это была чистая правда, как бы ни хотелось ей выдать себя за участницу этого странного действа, разворачивавшегося вокруг дома Клейрака, она знала настолько мало, что немедленно выдала бы себя, так ничего и не узнав. А шевалье де Приньяк мог насторожиться, испугаться и уйти, и где его тогда искать? В конце концов, это же он к ней подошел, еще после похорон хотел подойти, а теперь... Как же он сказал... "Увидел на улице".
Эжени чуть не схватилась за голову, но удержалась, конечно. Хотел подойти после похорон, потом не решался зайти. Зайти. То есть он знал, где она живет. Да он же следил за ней!
Господи. Пусть он будет не сумасшедший.

- Если вы ждете, что я тоже смогу... указывать вам путь... то это не так, - она вздохнула.

На лице южанки отразилось неприкрытое волнение и даже страх. Она думала о том, что Катрин дала этому человеку, звавшему себя ее крестником, во что и так трудно было поверить, не крестик, а какую-то безделушку, бусину, и он таскал ее на шее, как будто это что-то значило.
Так не хотелось верить во все это и страшно было подумать, что Катрин сейчас совсем не в раю, но доказательств было так много. Эжени заказала мессу, но сейчас думала, что этого будет мало. И ничто, наверное, уже не исправить, разве что еще одну мессу заказать, но ведь не поможет... И можно ли... мессы... по еретичке.
Молодая женщина с трудом справилась с дрожью.

- Уберите это, - тихо попросила она, не выдержав. - Вы не носите крест? Совсем?

Она не видела. Но это был очень опасный вопрос, и Эжени осознала это, когда он уже прозвучал. Было поздно что-то менять, и она торопливо продолжила, положив руку на локоть гасконца:

- Оставьте... Вы не думайте, я... все понимаю... - На самом деле она понимала куда меньше, чем хотелось. - Я никому не скажу, что вы... Но вы оставьте это, вы ради этого меня искали?.. Я не знаю ничего, и вам не надо, ну подумайте. Это же душа...

Она так волновалась, что не могла даже внятно объяснить этому черноглазому шевалье, чем он рискует. А если он давно у этих... еретиков... и просто хотел узнать, много ли она успела выяснить?..
Эжени торопливо отступила на шаг, высвобождая руку.

Эжени смотрела на крест, испытывая облегчение сродни тому, какое испытывает бедолага в руках зубодера, когда один зуб уже упал в миску, а второй еще предстоит тащить.
У него было распятие, но он живо интересовался этим еретическим учением, и если бы дело было только в его привязанности к Катрин, разве стал бы он искать ее сестру и снова спрашивать о том же?..
Что значат его слова о матушке? Это он про распятие или про бусину?
Взгляд молодой женщины медленно перемещался от крестика к шарику бирюзы и обратно. "Ее надела". Так о кресте не скажешь, разве только о цепочке. И о бусине. И "Она же ваша сестра была". Матушка, вот как. Может, все-таки про свою мать сказал, так... спокойнее.
Эжени не привыкла разгадывать такие загадки и на лице южанки облегчение сменилось почти отчаянием. Что с ним делать, он кажется таким простодушным, и он, наверное, и вправду был привязан к Катрин, и не успел совсем погрязнуть в ереси, крестик же. И все равно он ищет этих страшных людей, ну зачем ему?..
Мадам де Вейро не помнила, носил ли Клейрак крестик. Был ли крест на груди сестры той ужасной ночью. Может, они так далеко ушли от Церкви, что и святое распятие для них немного значит...
Ронэ подсказал ей про ересь. Может, он знает что-то и про эту бусину?
Эжени глянула наконец в лицо гасконца и мягко попросила, хотя ее почти мутило от страха, от простого понимания, что в Париже таких людей могло быть много и они знали о ней:

- Шевалье. Не губите себя. Носите это, - она легко дотронулась до руки, сжимающей цепочку с распятием. - На исповедь сходите. Если вы и правду любили Катрин, я дам вам что-нибудь на память.

Она бросила взгляд на бусину.

- Когда она выходила замуж, она подарила мне медальон. Со святым Бенедиктом. На нем написано...

Эжени нахмурила лоб, припоминая.

- "Vade Retro Satana". И еще что-то. "Non Draco Sit Mihi Dux". Вы не читаете по латыни, да. Но это хорошие слова. Это молитва. Я могла бы дать его вам.

Она смотрела почти с сочувствием. Если это хоть немного отвратит этого молодого человека от беды, пусть так, и не жалко даже.
А еще она хотела показать бусину Ронэ. Это было важно. И нужно было все рассказать, и про этого гасконца тоже.

Отредактировано Эжени де Вейро (2017-11-09 03:08:24)

Эжени с облегчением спрятала бирюзу в ладонь. Может, хотя бы для этого шевалье не все потеряно. Она даже улыбнулась. Он был по-своему милый, и все же он что-то знал. Если сестра с ним разговаривала... Если он согласится рассказать это кому-то еще... Только не так, как ей, по дороге, путано и сбивчиво, а по-человечески... Тогда надо было его пригласить. Только так, чтобы он не подумал дурного. И Эмили вся эта история точно развлечет.

- Странно думать, что это - последняя память о сестре, - призналась она, не решаясь разжать пальцы и посмотреть еще раз на бусину, которая вызывала у нее очень смешанные чувства. Надо же, для защиты. Суеверие, как у крестьян каких-нибудь. Только хуже, потому что крестьяне и не понимают ничего толком, а Катрин... она все понимала. Как она тогда сказала? "Отдам свою кровь свету". И шевалье де Приньяк тоже что-то про свет говорил, в самом начале.
Нельзя было его упускать.

- Спасибо вам, шевалье, - она улыбнулась, глядя на лукавство в этих черных глазах. Невольно отражая его.
Ронэ она все расскажет. Может, он и сам захочет познакомиться с шевалье. А может, предпочтет держаться подальше от всего этого, все-таки его что-то связывало с Клейраком... В любом случае, у нее есть камеристка. И Эмили дома. Никто не сочтет это... чем-то неприличным.

- Приходите, - Эжени еще улыбалась, но держалась очень сдержанно. - После исповеди. Я обещала вам подарок на память и у меня гостит подруга, она тоже немного знала Катрин.

Она невольно рассмеялась, так трогателен он был.

- Тогда я не могу испортить ваше блестящее будущее, - заверила его Эжени. - Идемте.

Бусину надо было куда-то деть, чтобы не потерялась, и южанка надела ее на шею, тут же спрятав под одеждой. Что бы это ни было, после святой воды это ей не повредит. Повисит рядом с распятием, потом можно будет в шкатулку убрать.

- В какой полк вы хотите поступить? Брат говорит, нет ничего лучше гвардии. Ой, я вас не обидела? Это он так думает, вы ведь знаете, каждый хвалит свой.

Эжени чуть не воскликнула возмущенно: "Что вы!", но мгновенно поняла две вещи. Во-первых, это было ужасно некрасиво по отношению к покойной сестре, хотя они с господином де Приньяком, кажется, отлично друг друга поняли. Во-вторых... От этого "во-вторых" молодой женщине чуть не стало дурно.
Она побледнела и подняла на гасконца совершенно растерянные глаза.

- Но я... Я не знаю, - прошептала она. - Да нет же... Он же... не мог бы. Он же у Его Высокопреосвященства служит...

Эжени торопливо прижала к губам руку в перчатке. Клейрак тоже служил у кардинала, Матерь Божья. А вдруг Арман...