Вот на что граф де Люз совершенно не рассчитывал, так это встретить каких-то знакомых жены, причем, судя по всему, не осведомленных, что она замужем.  Откуда, кто такие?  "Брат..."  Надо же такое выдумать! И чем смущены эти двое господ?   Граф не стал комментировать реплику о мнимом её сходстве и обратился к внушительной даме, изобразив самую светскую улыбку:
       -  Мы, несомненно, состоим в родстве,  сударыня, однако братом я бы себя называть не стал! 
       Следующий его взгляд, выражающий крайнее удивление, достался  Эмили.
        -  Дитя мое, не представите ли вы мне ваших знакомых?

"Господину де Лавальяну"? Бутвиль уловил эту реплику, брошенную им вслед, и интонация г-на де Шансье ему совсем не понравилась, но, уже предчувствуя новые   осложнения,   он не обернулся, делая вид, будто не расслышал - вокруг еще достаточно толпилось народу, шумно обсуждавшего спектакль, чтобы это выглядело правдоподобно.  По той же причине - не желая повышать голос - граф молчал, пока наконец они не выбрались на относительно свежий воздух  вечереющей столицы.
          Разумеется, ни одного портшеза на видимом отрезке улицы не было видно, а от мысли уехать вдвоем с женой на одной лошади следовало отказаться, как от слишком экстравагантной.  Между тем Луи-Франсуа очень хотел поскорее удалиться куда-нибудь, где нет посторонних, и задать возникшие после встречи со странной компанией щекотливые вопросы.
         -  А что если мы пройдемся до дома пешком? - предложил он, подумав и стараясь говорить беспечно. Хотя от подлинной беспечности, только что согревавшей его сердце, уже мало что оставалось. -  Лошадь поручим отвести  кому-то из служителей театра, а сами прогуляемся. Как вам эта идея?

Граф де Люз давно уже вывел для себя одну житейскую закономерность: дни, начавшиеся плохо, обычно заканчиваются хорошо, и наоборот.  Примером тому был и недавний день их встречи с Эмили, и, увы, сегодняшний. Потому что он явно заканчивался гораздо хуже, чем начинался.
          - Пойдемте! - коротко сказал Бутвиль и, взяв жену под руку, и повел ее прочь от театра, по той же улочке, где - тоже совсем недавно! - они шли с шевалье де Корнильоном, чтобы выяснить отношения. Но до площади он не дошел; остановившись возле каких-то наглухо закрытых ворот, Луи-Франсуа наконец прервал молчание.
          - Я тоже, видит Бог, не хочу ссориться.  На случайную светскую неловкость я бы просто махнул рукой. Но за этой неловкостью снова стоит ваше умолчание.  В который раз? В который раз вы решаете, словно маленький ребенок: "Если маменька не спросит, кто разбил чашку, то я и не скажу"?  А поскольку муж не знает, о чем спрашивать, то вы и молчите.  А  я точно знаю, что до отъезда под Ларошель вы никак не могли с этой компанией  познакомиться, поскольку они явно не вхожи в круг общения герцогини Ангулемской.  возможно, это старые знакомцы господина Давенпорта?  Или  это знакомство недавнее?  Почему же в таком случае вы не представили меня этим господам как своего супруга? И кто такой этот Лавальян? Тоже новый знакомый? И про всех этих новых друзей вы не удосужились мне рассказать. Замечательно! Теперь я внимательно слушаю.

Впору было всплеснуть руками или воздеть их к небу с патетическим возгласом: "Опять?!!" Граф де Люз не сделал ни того, ни другого, только скрипнул зубами и сдавленно произнес:
          - Подобные истории не следует рассказывать на улице - получится бесплатное развлечение для толпы прохожих.  В доме кузена тоже не хотелось бы разбираться в сложных перипетиях  ваших происшествий.  Чтобы не замерзнуть, пойдемте, здесь неподалеку есть место, предназначенное для исповедей...  Я имею в виду церковь святого Евстафия. До вечерни еще далеко, но там наверняка открыто и горят свечи. 
         За те несколько минут, что занял путь до церкви, Бутвиль наспех обдумал то, что уже успел услышать, и затея с переменой имени показалась ему по меньшей мере бессмысленной.       
         Войдя в приоткрытую дверь,  они сразу свернули к левой стене, где располагались исповедальни, и присели в затененном углу на скамью.  Служка, зажигающий  свечи в главном нефе, не заметил их. Молящихся еще почти не было - две-три фигуры в разных концах, с молитвенно склоненными головами.
        -  Ну вот, тут нам никто не помешает, - вполголоса сказал Бутвиль. -  Итак, честь изобретения вымышленного имени принадлежит почтенному господину де Клейраку.  Прошу вас, продолжайте!

- Индейский герцог?!
        По мере того, как Бутвиль выслушивал  откровения жены, тревога его угасала, а изумление росло.  Вся эта эскапада Эмили, вызванная приступом совершенно детской, наивной ревности, была нелепа, но явно неопасна. Услышав ещё и про индейцев, граф вынужден был зажать ладонью рот, чтобы не нарушить смехом благочестивую тишину церкви, но глаза его весело заблестели.
       -  Вы неподражаемы, сударыня! Воистину, с вами не соскучишься.  Индейцев я не видел ни настоящих, ни поддельных, разве что в каком-нибудь балете.  И хочу услышать о них побольше. Но ведь аборигены Нового света, насколько я знаю, язычники? Тогда, пожалуй,  нам лучше уйти отсюда. 
       Стараясь ступать потише, он вывел  Эмили за руку, словно младшую сестру, на паперть,  не утерпел, по-братски поцеловал в щечку  и велел:
      - Ну вот, теперь вы расскажете мне всё про этого замечательного господина  Ганавиду. На каком языке вы, кстати, с ним разговаривали? Как он был одет? Надеюсь, не в набедренной повязке?  И о чем вы говорили?
       Занимательная тема на некоторое время заставила его забыть о многих сложных вопросах.

О Новом свете в обществе говорили много, но мало кто мог похвалиться достоверными сведениями. Поэтому Бутвиль слушал рассказ жены с искренним любопытством, и так они благополучно прошли большую часть пути до дома, и уже свернули на улицу Сен-Мартен, когда прозвучало имя Ронэ,  и настроение Луи-Франсуа, поднявшееся было, снова упало.
         - Вы хотите сказать, - резко остановившись и бледнея, спросил он, - что шевалье де Ронэ провел ночь с вами в одной комнате?  Выдавая себя при этом за вашего мужа?

- Если вы хотели избежать сплетен, назвавшись вымышленным именем и позволив постороннему человеку... пусть даже знакомому, пусть порядочному, хотя в этом я, признаться, сомневаюсь... - называться вашим мужем, то это самый нелепый способ из всех возможных, - хмуро ответил Бутвиль, понизив голос, потому что по улице еще сновали туда-сюда прохожие.  -  И самый ненадежный.  Только что в театре вы могли в этом убедиться.  Вы полагаете,  эти Андиже не начнут  обсуждать нашу встречу, придумывать, что бы это могло значить?  Если сменить имя вам посоветовал господин де Клейрак, то этот совет не назовешь ни мудрым, ни добрым...  А вы, ни на минуту не задумавшись, приняли его!  Не задумавшись хотя бы над тем, что это - Париж, что вокруг вас множество людей,  общающихся между собою, и светских знакомых, и слуг, и торговцев, что вас многие знают и в лицо, и по имени.  В этом отношении совет шевалье де Ронэ -  сидеть тихо и никуда не ходить - был гораздо более правильным, но вы и его не послушались...
         Он глубоко вздохнул,  прикусил губу, сдерживая вскипающие в душе горькие упреки, и добавил сухо:
         - Давайте уж дойдем до дома. Здесь становится холодно и темно.

Граф де Люз думал примерно о том же:  если бы не случайная встреча в театре, он ничего не узнал бы об очередном приключении Эмили, и хотя бы этот  день мог бы закончиться так же чудесно, как начался. Да, он предпочел бы остаться в неведении хотя бы на до завтрашнего утра,  а там пусть будет как будет...  Он понимал, что это слабость с его стороны, что даже любимой женщине нельзя позволять так обращаться с  собой, но ему так хотелось мира и душевного покоя!  Бутвиль постарался отодвинуть в глубину сознания упорно возникающие мысли о том, к чему идет его семейная жизнь.  Однако отложить  объяснение - очередное  и, скорее всего, бесполезное, он не мог.
        Молча он довел жену до дома, молча сбросил плащ и шляпу на руки встретившего их слуги, поднялся в гостиную, не оглядываясь, идет ли Эмили следом за ним, но прислушиваясь к легким ее шагам и шелесту платья. Подумал - не лучше ли войти в спальню? Но вид постели, с которой утром они поднялись в таком светлом, веселом настроении, был бы просто невыносим. Значит, останемся здесь...