Монастырь капуцинов в Мёдоне, основанный лет шестьдесят назад кардиналом де Гизом, поборником истинной веры,  был мал и скромен,  как и подобает  нищенствующему ордену, но в привратницкой было тепло от большой  глиняной жаровни, и крепкий бородатый монашек без пререканий  отправился известить настоятеля, а тот не стал важничать, явился лично. Видимо, визит незнакомца, тем более дворянина, был для братии, живущей по строгому уставу, одним из немногих разрешенных развлечений. 
       – Прошу простить меня за то, что тревожу вас в столь неурочный час, - начал Бутвиль, сняв шляпу и поклонившись. – Но…
        − Всякий странник может рассчитывать на  приют в наших скромных стенах, - поспешил заверить его настоятель.  - А вы ведь приезжий, не так ли?
         - Да, святой отец, мы с братом путешествуем, едем в Париж…
         Он остановился, собираясь с духом, чтобы изложить наспех  придуманную историю,  и его заминка не ускользнула от внимания обоих капуцинов.
        - Но где же он, ваш брат? – последовал естественный вопрос.
        - Он нездоров… Я оставил его возле церкви, пока ходил искать вашу обитель. Если у вас найдется помещение для нас, я приведу его.
       - Нездоров? Это прискорбно. Разумеется, место найдется!  – настоятель даже как будто обрадовался возможности проявить заботу о ближнем. -  Но  вы же, наверно, не пешком  прибыли в Медон?
      - Да, конечно, - охотно подтвердил Луи-Франсуа. Хотя бы эта подробность была правдой. - Моя лошадь у ваших ворот, а другая – там, у брата.
      Настоятель жестом указал привратнику, чем ему следует заняться, и как только тот вышел к воротам, спросил, понизив голос:
       - Правильно ли я понимаю, что нездоровье вашего брата… особенное?
       - Увы, - кивнул Бутвиль. – Ничего предосудительного, поверьте, но ему потребуется помощь лекаря и… я бы не хотел, чтобы кто-то узнал…
      - Так исповедайтесь мне, - спокойно предложил капуцин. – Тайна останется между нами. 
      - Любовь… - смущенный этой простотой, вздохнул Луи-Франсуа. – На какие только безумства не толкает она юношей!  Мой брат, начитавшись старинных романов, горячо влюбился в даму, которая не слишком верит его чувствам, и  решил доказать ей, что она неправа…
     - Боже мой, что же он натворил? – с ужасом и одновременно с интересом воскликнул монах.
     Отступать было некуда. Сдавленным голосом Бутвиль произнес:
     -  Он поклялся ей в верности и обжег себе руку раскаленным клинком!
       Настоятель округлил глаза от изумления и заговорил не сразу.
       - И это не помогло?
       - Наоборот, это отпугнуло даму, - выговорив самое трудное, он мог теперь выдумывать свободнее. – И брат сломя голову умчался из нашего поместья, я его с трудом догнал, чтобы не сотворил с собой чего-то ещё страшнее. И теперь ему больно и плохо,  а мы далеко от дома… Простите, имен я не называю, думаю, вы понимаете, почему. По той же причине я не хотел останавливаться в гостинице.
       Слова были обманкой, но волнение и тревога – подлинными, и потому настоятель, немало наслышанный о причудах мирян, поверил без колебаний.
       - Мы дадим вам более надежное пристанище, чем постоялый двор, - твердо сказал он. – Идите же и приведите его поскорее!

Привратник ждал возвращения странного постояльца у приоткрытых ворот.  Он сразу перехватил у  Бутвиля поводья и повел лошадь куда-то вглубь двора, пообещав «приглядеть за тварями бессловесными».
        - Сюда, сюда! – послышалось из сторожки.
         Луи-Франсуа вошел, усадил брата на скамью и плотно закрыл дверь. Угли в жаровне ярко рдели, у стола новый монах выкладывал какие-то врачебные припасы из холщовой сумки.
         - Добрый вечер! -  ласково сказал он. – Я – брат Амбруаз, здешний лекарь.  Школы в  Монпелье не кончал, однако практический опыт имею. А это, значит,   наш пациент?
        На нем была такая же коричневая ряса, как у всех здесь, и веревка вместо пояса, но аккуратно подстриженная бородка, четкие движения человека, обученного танцам и  фехтованию, и внимательный, понимающий взгляд намекали на отнюдь не монастырский опыт. 
       - Да, это мой брат. Ему, как видите,  совсем нехорошо. Вам уже рассказали, в чем наша беда?
       -  Юноша страдает душою и телом, -  констатировал лекарь, чуть улыбнувшись. – Но страдание душевное может умиротворить лишь время, а раны телесные я врачую довольно успешно. Снимите же, сударь, верхнюю одежду, располагайтесь поближе к теплу, а я приступлю к осмотру!
       Прежде чем выполнить это благожелательное указание, Бутвиль помог младшему снять плащ и шляпу,  успокоительно коснулся его плеча и только затем, сам освободившись от тяжести отсыревшего плаща, присел на табурет возле жаровни. Брат Амбруаз между тем налил что-то зеленовато-прозрачное из узкогорлого  кувшинчика в серебряную чарку и подошел с нею к застывшему в  неподвижности Никола.
        - Выпейте это,  друг мой, вам сразу станет легче.  И позвольте взглянуть  на вашу рану. Вы  сможете сами снять камзол?

Отредактировано Бутвиль (2018-06-12 15:47:19)

Брат Амбруаз не столько удивился, как пришел к заключению, что одной неразделённой любви было явно недостаточно, чтобы привести молодого человека в такое состояние; для этого ему  хватило первого же взгляда на измятую,  в пятнах  копоти и грязи щегольскую рубашку, резко несоответствующую остальной одежде, элегантной и недешевой. Чтобы не смущать пострадавшего, которому раздевание давалось столь мучительно, монах отвернулся и поглядел на Бутвиля; уловив фамильное сходство, отметил, что тут обмана нет и вновь обратился к пациенту:
        - Гордыня -  тяжкий  грех, сын мой, и терпеть боль только из гордости - большая ошибка. Поберегите  лучше силы, они вскоре вам понадобятся!  - Брат Амбруаз осторожно сдвинул потрепанный манжет. Увидев свежие рубцы от ремней, высоко поднял брови, но смолчал и, приложив два пальца к запястью Никола, замер, прислушиваясь. – Так… Учащение пульса имеется. Как вы в целом себя чувствуете? Возбуждения вроде бы не наблюдаю, но как насчет затрудненного дыхания, сухости во рту, жажды?
         Монах, конечно, был прав, называя гордыню грехом, только сейчас Илер никак  не мог с ним согласиться.  Ведь именно гордость  помогла  ему  выдержать все то немыслимое. То, что даже вспоминать было мерзко …   На щеках шевалье вмиг вспыхнул  алый румянец.
       - Сил совсем не осталось. Голова кружится, пить очень хочется – в общем, ничего особенного, - ответил молодой человек на вопрос лекаря, весьма впечатлившего его своим самообладанием, и попытался улыбнуться.
А после, повинуясь какому-то непонятному порыву, здоровой рукой сдвинул  рукав рубашки дальше, не дожидаясь, пока это сделает брат Амбруаз.
          Бутвиль следил за братом, покусывая губы; ему было бы проще вытерпеть боль самому, чем смотреть, как мучается младший. Когда Никола отдернул рукав, он напрягся, готовый, если понадобится, остановить лекаря.  Но тот лишь внимательно оглядел самодельную повязку, прикрывающую рану, зачем-то  притронулся к ней и обратился к Бутвилю:
       - Это кто делал?
       – Я сделал, - хмуро признался Луи-Франсуа. - Набрал снега и приложил, чтобы остудить... А что, не нужно было?
       - Напротив, весьма разумно. Она еще влажная,  не придется отмачивать. Однако  боюсь, что воспаления избежать не удалось. Сейчас  увидим! 
       Отметив тонкость ткани и наличие вышитой монограммы, брат Амбруаз  ловким движением снял платок и узрел наконец причину ночного беспокойства.
       Приличествующая монахам сдержанность на миг изменила капуцину. Брови его взлетели до самого края капюшона, глаза округлились и рот приоткрылся. Багровые ожоги явно были нанесены раскаленным клинком, но две штуки?  Да следы от связывания, да  явный порез возле них – всё это тянуло уже не на любовное излишество, а на пытку. Брат Амбруаз зябко повел плечами: в теплой каморке его обдало холодом чужой и недоброй тайны. Ложно всё,  кроме родства между двумя пришельцами, темной беды – и раны.
        - Ложь во спасение... -  еле слышно пробормотал монах.
        - Что вы сказали? – вздрогнул Бутвиль.
       - Зверобойное масло, - спохватился лекарь. – В нем ваше спасение, сударь...  то есть вашего брата.  Сие снадобье готовится только летом, почти целый месяц, но, к счастью, я сумел запастись.
         Он вернулся к столу и вытащил из кармашка сумки глиняную бутылочку, заткнутую деревянной  пробкой.

Отредактировано Бутвиль (2018-06-18 00:10:42)