Дон Антонио не поверил своим ушам, и де Фалья, судя по его отвисшей челюсти - тоже. Шевалье де Корнильону хватило ума не говорить громко, но чтобы быть вовсе не услышанным в окружении нескольких дворян, ему следовало шептать маркизу на ухо, а лучше бы - молчать. Боже!

В такие мгновения мысли маркиза начинали течь как бы несколькими потоками одновременно, и первый состоял из грязных баскских ругательств.

Дворянин из рода Монморанси на службе у испанского посланника - когда его католическое величество в обычном своем меморандуме особо предупреждал вступающих в должность послов о недопустимости найма дворян, находящихся в опале у короля. Да, тут можно было поспорить - Монморанси в опале не были, а граф де Люз и вовсе состоял при дворе, но объяснения давать придется.

Дворянин из рода Монморанси, готовый на все ради королевы - когда ревность его величества давно вошла в пословицу, а глава рода, герцог де Монморанси, уже вызвал своим поклонением глубочайшее монаршье недовольство - и когда сам этот дворянин, как всем было известно, нарушил в ноябре запрет королевы-матери, станцевав в балете сеньоры де Мондиссье.

Дворянин из рода Монморанси, наконец, очевидно не нашедший необходимым отправиться в поход со своим монархом, но впутавшийся вместо этого в какую-то невнятную историю с похищением придворной дамы.

Маркизу было глубоко плевать на то, какой поток возмущения изольет король на губернатора Лангедока, на графа де Люз или на Никола де Бутвиля, но в том, что большая часть пробужденной в нем ревности обрушится на Анну Австрийскую и что доброхоты не замедлят обвинить ее в новом сговоре - уже не с братом, но с грандами французского королевства - можно было не сомневаться.

Манолито будет молчать, конечно, но сеньор де Фалья мог проболтаться даже в пути, просто по неосторожности, слишком важно для него было происхождение. А пытаться заткнуть ему рот сейчас, в присутствии свиты, означало привлечь их внимание…

Но шевалье де Корнильон был готов ехать в Пале-Кардиналь и ломать комедию - какое счастье!

В это мгновение мысленное семиречье маркиза де Мирабеля сошлось воедино, и он окинул француза презрительным взглядом.

- Вы забыли упомянуть Роганов и Куси, - снисходительно попенял он. - А также Капетов, по материнской линии, и Каролингов, по двоюродной тете. А, и Адама - как же вы про него забыли? Я до глубины души восхищен вашим благородством, сеньор де Бурбон, шевалье де Корнильон, и постараюсь им не злоупотреблять, а вас, в свою очередь, нижайше попрошу более не доказывать оное словами - или вам придется замолчать навеки. Сеньоры, позаботьтесь же о достойном скакуне для сына Давидова!

К этому мгновению улыбки подавляли все, и дон Энрике, подчиняясь холодному взгляду маркиза, спешился и протянул поводья своего коня Корнильону - левой рукой, как бы невзначай опуская правую руку на рукоять кинжала. Несколько мгновений в зимнем саду царило молчание, а потом француз молча вскочил в седло.

Отредактировано Мирабель (2018-12-09 23:18:39)

Подпись автора

Да ни словечка в простоте, моя прекрасная