...
- Подпись автора
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1628 год): Мантуанское наследство » Что сказать мне Вам?.. 12 декабря 1628 года
...
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Луиза, хотя и пришла в ужас, все-таки подумала, что это очень хорошо, что она все его величеству рассказала, потому что если кто-то еще знал, а ее бы потом спросили, а оказалось бы, что она ничего не сказала, то ее могли бы обвинить в чем-нибудь… ну, мало ли в чем? Как будто она обязана бежать и доносить, и она не обязана была, конечно, но все равно лучше, что она сама рассказала, пусть и страшно жалко бедного шевалье дю Брона. И она хотела как раз сказать, как ей его страшно жаль, но вдруг вспомнила, что шевалье де Тран уже сам извинялся, за то, что его убил - но почему это он вдруг перед ней за это извинялся? То есть да, она была знакома с шевалье дю Брона - даже больше, он был очень полезен, и она называла его другом, потому что он ей очень помогал, но она же ему тоже - ну, не помогала, конечно, но ведь вознаграждала же? И обязательно устроила бы ему что-нибудь потом, когда у ее величества появилась бы возможность - но это же не причина для шевалье де Трана извиняться! Он вообще вряд ли что-то знал - уж точно не то, что она пару раз шевалье дю Брону серебряные браслеты роняла! Не бегают мужчины после дуэли по всем друзьям убитого, чтобы перед ними извиняться! А он к ней пришел - записку прислал…
- Стойте, - сказала она, - послушайте. Вы ведь это говорите… вы не как… не как добрый христианин говорите, правда? Ну, то есть добрый, но… Ой, ну, я не знаю, как сказать! Вы… вы думаете, что он… что я… вы же не думаете, что я?.. и он?.. Я знаю, вы скажете, конечно, что не думаете, но ведь это и правда неправда! Мы с ним правда только… Ему же вообще женщины не нравились, это еще в Савойе… ну… Господи, что я говорю! Мне и знать такое нельзя, да? Он же не говорил?..
Луиза прижала руки к щекам, чувствуя, как горит лицо. Конечно, ничего такого она про шевалье дю Брона не знала и даже не думала, но сейчас вдруг поняла… что ведь может быть! И в Савойе, он же ей нравился… ну, немножко, вообще-то он был ей просто нужен, ей и мадам Кристине, и она думала, так будет проще, а он… но если он… тогда все становилось понятно! И ой, неужели он притворялся, что она… И вот почему господин д’Артаньян думал…
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Правду говоря, подобные подозрения у де Трана возникали. Не могли не возникнуть, когда он думал о том, почему дю Брон так уверен в молчании Луизы. Хотя куда более вероятным ему виделось (и в это приятнее было верить), что мушкетер ее попросту чем-то запугал. В их первую встречу там, в Лувре, мадам де Мондиссье отзывалась о нем безо всякого восторга. Но ее последнее предположение...
- Ну что вы, мадам, - Габриэль старался оставаться серьезным, но слова Луизы отзывались в его сердце странным чувством удовлетворения - без оглядки на то, насколько далеки они могли быть от правды, и будили в нем неуместное веселье, неясными отблесками проступавшее в глазах, сквозящее в голосе. - Может, его просто возлюбленная дома ждала. Не нужно вспоминать о мертвых дурное, они от этого являются.
Сам пикардиец, разумеется, в это не верил. Ни в являющихся покойников, ни в загадочную возлюбленную дю Брона. Но мадам де Мондиссье так переживала, и так трогательно смущалась... Господи, вот бы еще она не шарахалась так от него самого! Но в этот раз, похоже, призрак убитого мушкетера так и будет незримо висеть между ними. Словно и вправду явился.
Обычно не суеверный, Габриэль невольно бросил взгляд в угол, где, подчиняясь пляске огня в камине, шевелились густые тени, и украдкой коснулся груди там, где под одеждой скрывался потемневший от времени материн серебряный крест.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Луиза подумала, что про возлюбленную это такая глупость, что просто смешно - если она дома, а ты - тут, но все-таки невольно огляделась и перекрестилась на всякий случай, она совсем не хотела, чтобы шевалье дю Брон ей являлся. И это было бы ужасно неудобно - а вдруг он явится в спальне, например?
- Он был хороший человек, - сказала она - совершенно искренне, но может, он просто был недостаточно умным, чтобы быть плохим? Плохим надо быть очень осторожно, это хорошим быть легко, хотя и очень невыгодно. - Мне очень жаль, что… что так получилось. А кто еще знал - про него и про вас? А вы теперь… вас теперь как зовут?
Если кто-то знал, то вряд ли кто-то из Савойи, это было бы такое совпадение, и она бы точно узнала, если бы кто-то приехал, мадам Кристина наверняка бы ей письмо переслала. А если не из Савойи, то это кто-то был, кому они сами же и рассказали - наверное, любовница. Сам же шевалье де Тран и рассказал - или он сказал бы что-то, когда она сказала, что шевалье дю Брон был… может, был, конечно…
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
- Мое имя де Тран, - печально улыбнулся пикардиец. - Теперь уже - только мое.
Что бы ни говорила мадам де Мондиссье о том, что их с дю Броном ничто не связывало, она - так казалось - сожалела о его гибели больше, чем просто о смерти старого знакомого. А Габриэль, пусть и пришедший к ней как к женщине, чьего прощения искал, оставался человеком Кавуа - в плаще или без. И сейчас не мог не думать о том, что же, если не увлечение, заставляет Луизу жалеть о погибшем мушкетере.
Еще один вопрос без ответа. Еще одна загадка в глубине таких искренних и наивных серебряных глаз.
- Насколько мне известно, здесь о нас, о нашей подмене, не знает никто. Кроме, разумеется, капитана де Кавуа, его высокопреосвященства, лейтенанта д'Артаньяна, его величества и тех, кому они могли рассказать.
Де Тран мрачно ухмыльнулся. Хорошенькое "никто" получается, ничего не скажешь.
- Но и у него, и у меня хватает старых знакомых, помнящих нас под нашими именами. Париж большой, но от случайных встреч никто не застрахован. С этой тайной нужно было покончить, так или иначе.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Луиза подумала, что он врет - если они уже столько времени молчали, то с чего бы он на пустом месте решил раскрыться? Проболтался, наверняка. Или, может, это он из-за нее забеспокоился? И настоящего шевалье дю Брона к ней послал - но ведь она ничем его не напугала! И он ей ничего не говорил про то, что что-то у них не так - хотя с чего бы ему было с ней откровенничать?
- Я думаю, что вы правы были, - призналась она, - но я бы не стала драться, я бы просто сказала правду за себя.
Это, конечно, потому что она была женщина, а женщины в делах чести ничего не понимают, но теперь ей хотелось немножко шевалье де Трана подразнить, чуть-чуть совсем, а еще посмотреть, станет ли он говорить, что так все дело и было - что шевалье дю Брон его вызвал, чтобы он не рассказал.
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Де Тран отрицательно покачал головой. Он думал об этом, конечно думал, но по отношению к дю Брону такой поступок стал бы просто запредельно бесчестным. В конце концов, это была его идея, это он толкнул дю Брона на подлог, не слишком заботясь о благополучии случайного попутчика, которого тогда едва знал - только о собственном. И после этого пренебречь мнением человека, которому в некотором роде обязан, вновь... Нет.
- Это была наша общая тайна, мадам. Поступи я так, даже не сказав ему...
Габриэль печально улыбнулся. Что-то было не так. Неуловимое, ускользающее, словно осенняя паутинка, ощущение. Чем дальше, тем больше этот разговор походил на попытку оправдаться, а он хотел вовсе не этого. Но начатое нужно было закончить. И этот взгляд ее...
- Есть вещи хуже смерти. Он бы не простил мне. Я бы сам себе не простил.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Луиза подумала, что хуже смерти ничего нет, ну, разве что смерть без покаяния, потому что тогда можно попасть в ад - да наверняка и попадешь, она так точно, такая она ужасная грешница, хотя если сравнить с некоторыми - да, например, с шевалье де Траном, она еще ничего, потому что она никого не убивала. Другое дело перед смертью: вот дуэль - это честно и благородно, а немножко пошалить - это нельзя, супружеская измена, страшный позор, если ты, конечно, не мадам де Шеврез. Несправедливо, что ни говори!
- Я не понимаю, - призналась Луиза и все-таки присела, потому что понятно уже было, что все хорошо и шевалье де Тран на нее не сердится и вообще не опасен, а еще зачем-то же он ее хотел видеть? - Вы были друзья, да? Чтобы поменяться так? А потом вдруг…
Она вспомнила вдруг, как он нес ее на руках к лестнице - ну кто бы подумал, что это так кончится! Но она была невиновата, она же никому не рассказала и даже не угрожала, и когда она наемного убийцу искала, он же ей помогал, просто так - ведь просто так же?
- Вы боялись меня, да? Это из-за меня? - она сама не заметила, как вскочила. - И вы помогали мне, потому что боялись?..
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
В другое время Габриэль восхитился бы ее проницательностью и ходом мыслей. Какой бы наивной и доверчивой ни казалась мадам де Мондиссье, в ее белокурой головке таился живой ум. Хоть и своеобразный. Но какие выводы!.. Бесспорно, это было бы очень здравое решение: держать поближе ту, кто знает твою тайну, быть в курсе ее дел, стать ей другом... Что уж там, было бы нечестно сказать, что де Тран вовсе не думал об этом, соглашаясь проводить Луизу в "Добрый знак". Но если она решит, что бывший гвардеец таскался за ней только из опасений за свою шкуру...
- Господи, нет! - он обещал себе не лгать ей, и не лгал; Габриэль действительно не боялся ее тогда. Настороженность испытывал, подозрения, но - не страх.
Пикардиец невольно шагнул ближе к ней, не задумываясь, что вновь может ее напугать.
- Я только хотел вновь увидеть вас, - его голос зазвучал совсем хрипло. - С самой нашей первой встречи в тот день, в Лувре, я знал, что вы можете быть опасны для меня. Потому что могли догадаться... и потому, что забрали мое сердце. И ради вас я был и остаюсь готов на куда большее...
Де Тран запнулся на мгновение, и совсем тихо, но со всей проникновенностью добавил:
- Единственное, чего я боюсь - что вы больше не захотите меня видеть.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Луиза, которая ничего похожего не ожидала, уставилась на шевалье де Трана во все глаза и уж точно совсем перестала его бояться. Он в нее влюблен? Нет, так не бывает! То есть бывает, но в нее?! Вот если бы он про ее величество говорил, ее величество такая красавица и королева, а она… Нет, она тоже умела кружить головы - ну, не то чтобы умела, это просто иногда получалось и никогда нельзя было заранее знать, как выйдет, но это было иначе, тогда так не смотрят… и он ведь сам захотел ее видеть, когда она про него всем рассказала…
- Я… - Луиза подумала, что она наверно выглядит как полная дура, но это же не страшно, это умных мужчины не любят, - я замужем и… Мне нельзя тогда с вами видеться, это… это… неправильно, и это значит подавать надежды, и… Ну зачем, зачем вы сказали? То есть…
Она поспешно отступила назад, пока не уперлась в стену, и тогда сказала глядя в пол:
- Я… я пойду тогда?
Конечно, он мог быть очень благородным, то есть он и был очень благородным, но он мог оказаться и настолько благородным, чтобы ее отпустить, но тогда ей от него вообще никакого толку не было.
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Де Тран мысленно взвыл и испытал острое желание пару раз стукнуться о стену бедовой своей головой. Во имя всех святых, она же это не всерьез! Не может это быть всерьез, иначе придется признать, что он совершенно, ни капли не разбирается в женщинах. Пусть бы это оказалось обычным кокетством...
- Не уходите, прошу вас, - с этими словами пикардиец приблизился еще на шаг, перекрывая Луизе дорогу к выходу и, похоже, совершенно не замечая этого. - Дайте мне эту надежду, пусть даже она будет тысячу раз ложной.
Несмотря на то, что все его внимание сейчас принадлежало мадам де Мондиссье, и взгляд не отрывался от нее, Габриэль не забывал прислушиваться, не слышно ли шагов за спиной. Лишь бы нечистый не принес никого именно сейчас.
- Пусть будет неправильно, - де Тран уже вовсе не выбирал слов. Dejar que se queme*. - Вы очаровательны, когда вопреки правилам выбираетесь через окно. И совершенно прекрасны в неправильном и неподобающем мужском платье.
Даже если она сейчас велит ему убираться, скажет, что не желает видеть... Габриэль помнил, что мадам де Мондиссье ходит к ранней мессе в церковь святого Юлиана Бедного. И что женщины - создания отходчивые, хоть и бывают страшно злопамятны.
- Взгляните на меня, - тихо попросил он и, взяв ее ладонь в свою, прикоснулся губами к нежным пальцам. - Что мне сделать, чтобы вы улыбнулись?
"Пусть горит, а там посмотрим".
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Луиза ужасно смутилась - не потому что он осыпал ее комплиментами, а потому что она не могла не признать - хотя бы и только в мыслях, что он немножко прав и если она сбежала с мессы в платье пажа, то, наверно, слишком тревожиться о приличиях было не совсем правильно. Вот уж правду говорят - начнешь с яичка, доворуешься до кобылы!
- Вы меня не выдадите? - испуганно взмолилась она, хотя была почти уверена в том, что он это не затем сказал, чтобы ее запугивать, он был слишком милый и смотрел сейчас совсем без расчета, или она ничего в мужчинах не понимала. - Пожалуйста, скажите, что вы меня не выдадите!
В конце концов, она была женщина, ей совсем необязательно было быть умной, и она запросто могла нарушать приличия и любить мужа - она его и любила, это ей нарушать приличия не мешало, и даже изменять ему не мешало, просто надо было быть вдвое осторожнее, чтобы он ничего не заподозрил - она ведь совсем не хотела его огорчать! А про мужской наряд доказать было ничего нельзя, она же была с Лукрецией, да и на самом деле месье де Мондиссье сам ее уговорил как-то в штаны переодеться, хотя тогда это было не совсем то!
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
- Обещаю, о той нашей прогулке я не скажу ни слова ни одной живой душе, - заверил ее де Тран, и, хоть он был запредельно искреннен в своих обещаниях, в словах его при должной проницательности можно было уловить нечто. Не осуждение, и не укор, но... намек.
Впрочем, он и в самом деле не собирался рассказывать кому-то об этом случае. В конце концов, это была невинная прогулка, пусть и с некоторым пренебрежением приличиями. Но если уж по-честному, как на Божьем суде, то кто в Париже не пренебрегал ими хоть раз?..
- Я уже говорил, вам не нужно меня бояться, - прошептал Габриэль. Он так и не выпустил руку Луизы, раз уж она сама, кажется, не возражала. Грубоватые, привыкшие к оружию пальцы бережно касались нежного бархата женской кожи.
Она была так близко... и все же дальше, чем в обе их прошлые встречи. Де Тран с удовольствием поносил бы ее на руках еще раз. По каким-нибудь жутковатым местам, чтобы она крепче прижималась к нему от зловещих шорохов, чтобы чувствовать щекой тепло ее дыхания, улавливать стук сердца...
Мысль о том, что это не так и сложно устроить, пикардиец отложил на потом. Если понадобится.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Луиза опять смутилась и отвела глаза, и в этом она совсем не играла, это было так… поразительно, как он смотрел, как он разговаривал, как будто она была не она сама, Луиза, мадам де Мондиссье, а какой-нибудь ангел небесный - ну, или суккуб, такой это был завороженный взгляд, и вот что-то ее в нем смущало, что-то в том, как шевалье де Тран поклялся, что он никому не расскажет - ни одной живой душе, даже впору было подумать, что он с мертвыми мог разговаривать! Хотя, может, это он просто имел в виду, что он шевалье дю Брону рассказывал? Или вообще уже кому-то рассказал, а больше не будет?
Тут Луиза сама себе сказала, что это она на самом деле просто испорченная и скверная девчонка, так можно и до того допридумываться, что все, что шевалье ей сказал - это одно притворство, а это не могло быть притворство, потому что он так смотрел, и так ее за руку держал, и…
Спохватившись, Луиза отняла руку и отступила.
- Шевалье… послушайте…
Она собралась с духом, стиснула руки и посмотрела ему прямо в глаза. Он был хороший человек, очень хороший и очень милый, а как он про бедного шевалье дю Брона говорил и про честь…
- Я… я не очень хорошая женщина, наверное, потому что я люблю… розыгрыши и… переодеваться, и немножко неприлично, и… и вот. Но я хочу быть хорошей, а вы… вы просто очень хороший человек, и вам ужасно не повезло, и… вам лучше забыть меня, шевалье, потому что у вас от меня будут неприятности, и… я как на исповеди скажу: я не могу вам ничего кроме дружбы предложить, потому что я не такая плохая, все-таки, как вы думаете! А вы любви хотите, и мне вас ужасно жалко, и вы мне страшно… ну, то есть это неважно! Понимаете, я замужем!
Здесь бы очень правильно было покраснеть или расплакаться, но Луиза так, по заказу, не умела, и от слез бы у нее наверняка нос покраснел, когда она только-только согрелась. Но слезы или румянец - это было не самое главное, а важно было, что он сейчас скажет, потому что если бы он был ей увлечен, она бы знала правила игры и на что он рассчитывает, а когда так… да еще непонятно, как, на самом деле…
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Из всего сказанного Габриэль уцепился за то единственное, не прозвучавшее. И все прочее стало иметь слишком мало значения. Что бы она ни думала сейчас. Может, боялась, что бывший гвардеец станет являться к ней под окна, чтобы стенать там от неразделенной любви и компрометировать ее перед мужем. Или станет просить сбежать с ним из Парижа... не худший из выборов, в самом деле, будь его положение чуть более дрянным и безвыходным. А может, она в самом деле всей душой любит мужа и помыслить не может...
Нет, все это не имело ни малейшего значения. Главное он услышал. А остальное... преодолимо. Глаза пикардийца азартно заблестели, как у охотничьего пса, наконец взявшего след.
- Мадам, быть вашим другом - уже счастье, - заверил женщину де Тран. И плавным движением подался к ней, совсем близко, так, что горячий шепот зазвучал у самого ее уха. - Но если вы согласитесь побыть плохой и неприличной, самую малость...
Габриэль бережно заставил ее приподнять голову, заглянул в глаза.
- Никто не узнает, - пообещал он перед тем как накрыть губы Луизы поцелуем.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Вот права была мачеха - слишком она увлекается, нельзя так! Мало ли кому чего хочется, а думать головой надо! Нет, Луиза попыталась, конечно, высвободиться - и не кокетничая, по-настоящему - ну, почти по-настоящему, потому что он еще в самый первый раз ей понравился, шевалье де Тран - и чем дело кончилось?
- Да, пустите же! - лицо она все-таки в последний момент отвернула, и поцелуй его поэтому пришелся куда-то ей в волосы, но ведь все равно же - что он о ней теперь думать будет! - Это - не дружба!
Она оттолкнула его и сама отпрянула и даже кулаком замахнулась, хотя что она, на самом деле, могла бы сделать?
- Это свинство, - добавила она, и тут ее голос задрожал, потому что ну что это, в самом деле, такое? - Пустите, я ухожу!
И вот если он ее хватать будет, то она не только визжать будет, хотя визжать она очень громко умела - потому что после истории с гадким этим д’Онвре, у нее во всех платьях прорезь была сделана незаметная, чтобы можно было до кинжала дотянуться.
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Вот же... Проклятие!
Де Тран отшагнул в сторону, пропуская Луизу к двери. Это уже точно не тянуло на кокетство ни в каком виде, и проявить большую настойчивость означало бы потерять ее здесь и сейчас, навсегда.
Если только он уже не потерял ее. Торопливый самоуверенный болван!
- Простите, - попросил Габриэль враз севшим голосом. - Ради Бога, простите. Я не должен был...
Это надо же было ухитриться. Идти к женщине, чтобы получить ее прощение, и расстаться с нею в отношениях куда худших, чем до того. И ведь... нет, не мог он так жестоко ошибиться. Что-то еще здесь было, должно было быть. Что-то кроме ее мужа или неприязни к нему лично. Но не в мертвом дю Броне же дело?..
Что гадать. Данность была перед ним, и в этой данности женщина, расположения которой он пытался добиться, уходила, и не было слов, чтобы заставить ее передумать.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Если бы шевалье де Тран был мушкетером или даже еще гвардейцем господина кардинала, Луиза, может, и позволила бы ему себя поцеловать - а может, и нет, он ведь не просто за ней волочился, она прямо кожей чувствовала, что тут что-то важнее, а раз так, то и она должна была быть достойной настоящего чувства. Но когда он вот так покаянно отступил, она сразу подумала, что перестаралась и он совсем сдастся и какой тогда от всего этого будет толк?
Нет-нет, так нельзя, надо дать ему надежду, тем более что ей и правда было его жалко! Нет, Луиза не считала, что вешать человека медленно великодушнее, но ведь она же не собиралась его вешать! Она даже не собиралась отказывать ему до бесконечности, в конце концов, он ей нравился, и даже очень! Но что делать, если мужчины, когда им уступаешь, оказываются гораздо менее приятны, а то и куда более неприятны! И мадам Кристина, кстати, тоже соглашалась, что игра в любви куда увлекательнее выигрыша - хотя мужчины, наверно, считали иначе.
Уступая порыву, Луиза мягко коснулась рукава шевалье де Трана - уже на пути к двери.
- Просто забудьте меня, сударь, - посоветовала она и тут же отвела глаза, чтобы он успел заметить грусть в ее глазах, но не принял ее за приглашение. - Мало ли на свете женщин - девушек или вдов? Прощайте, да поможет вам Матерь божья, и… простите!
Она выскользнула из гостиной, стремглав пробежала через лавку и выбежала на улицу - ни разу не оглянувшись, хотя ужасно хотелось.
Мужик тугим узлом совьется,
но, если пламя в нем клокочет –
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
Де Тран смотрел ей вслед, пока внизу не хлопнула дверь.
Дожили, шевалье... Дамы от вас убегают сломя голову.
Возможно, более разумный человек на его месте и поступил бы так, как сказала мадам де Мондиссье. Мало ли на свете женщин...
Таких, как Луиза - мало. Таких он никогда еще не встречал - впрочем, говоря по-правде, Габриэль мог сказать так про каждую из женщин, которых когда-либо любил; каждая была единственной и неповторимой.
И де Тран не был бы собой, сдайся он вот так легко.
- До встречи, мадам, - пикардиец улыбнулся образу в своей памяти и неспешно направился к выходу. Он еще не знал, где и когда они встретятся вновь, но уже почти не сомневался в том, какой будет эта встреча.
"- И вот, ему дали коня, показали, в какой стороне Париж, и сказали...
- Алга!"
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1628 год): Мантуанское наследство » Что сказать мне Вам?.. 12 декабря 1628 года