Проснулся Роже с ужасающей головной болью и знакомой сухостью в горле. И первые несколько минут после пробуждения он не решался оторвать голову от подушки - даже ругаться решался только шепотом, потому что от любого шума - убил бы крикливого разносчика за окном! - голова начинала раскалываться. Но потом он вспомнил про умывальный кувшин на табурете к окна - полный кувшин восхитительно холодной воды, может, даже покрывшейся за ночь корочкой льда - и мир за пределами постели начал казаться привлекательнее. Конечно, просто это не будет: сперва откинуть это невероятно уютное одеяло, набитое пухом от отцовских гусей - сколько же гусей ушло! Сколько у него вообще гусей? И есть ли в огороде, то есть в поместье, место для кого-то кроме гусей? Так - к чертям собачьим гусей. Сперва одеяло - не сию минуту, но вот-вот, а потом, путаясь в ночной сорочке - матушка целых три штуки к Рождеству пошила, делать ей, что ли, было нечего? - спустить на холодный пол босые ноги и, дрожа и чертыхаясь, пробежать к окну. Схватить кувшин…

Руки дрожали так, что Роже, пытаясь отпить из кувшина, слегка облился, но зато тогда он разозлился по-настоящему и во всю глотку заорал:

- Мартен! Бриться!

Лакей явился, конечно, без всякой спешки, но зато с бритвой, кувшином горячей воды и, неожиданно, запиской. И не от кого-нибудь - от отца.

Писать батюшка не любил. Может, меньше, чем принимать гостей, но ненамного - очень ненамного. А тут записка, не на словах, да еще доставленная до полудня - привезший ее Ленодье засветло выехал. Раздумывать, что да как, Роже не стал и просто распечатал послание.

«Дражайший сын мой Роже! - начиналось оно, еще вполне разборчиво, но затем стиль и почерк изменились к худшему: - Матушка ваша меня в добром здравии оставивши, приехали в поместье кузен ее некий Жан-Бертран д’Арбиньи с оного племянницей Анриеттой, что состояние от г-жи де Руи получить должна. Я о том предупрежден не будучи, обеспокоился немало, что, как матушка ваша твердит, для моего сердца не пользительно, и оттого направляю их в Париж, чтобы вы им помощь оказали. Комнаты ваши с братьями, я полагаю, вы с г-ном д’Арбиньи по-родственному разделить можете, девице же комнату сестер ваших обустроить, а ежели вы с приятелями вашими в наше с матушкой отсутствие в доме черт-те что натворили, то я посылаю вам Ленодье, чтобы порядок навести, а с каретой и мадам Пишон пришлю, чтобы за вами всеми приглядывала, и доброго Пино. А к девице приглядитесь, ибо она не только хорошенькая весьма, но и приданое у нее, если я матушку вашу знаю, будет препорядочное, а потому поспешите свое внимание к ней обозначить и ее окрутить, даю вам заранее свое благословение, и не делайте глупостей, второго такого шанса не представится. Любящий отец ваш, Пьер-Анри де Вентьевр».

Если бы щеки Роже не были в этот самый миг покрыты мыльной пеной или хотя бы если бы Мартен не водил бритвой у самого его горла, он бы ругался гораздо громче и еще, может быть, что-нибудь бы разбил. Но обстоятельства вынуждали его сидеть смирно и терпеть, перечитывая отцовское послание и страдая разом от головной боли и от возмущения, и, не успел Мартен стереть остатки мыльной пены, как Роже поспешил к своему юному кузену.

- Нет, ты только подумай! - с порога воскликнул он - опять забыв постучаться. - Мало мне матушки с батюшкой, теперь еще и дядя! Да еще и твой! Вот, глянь!

Он сунул письмо Жану-Анри и плюхнулся в обитое розовым шелком с птичками и бабочками кресло, затрещавшее под его весом.

- В карете, наверно, - рассеянно ответил Роже, - женщина из Оверни до Парижа верхом не доедет. Нет, Кузнечик, ну что это такое? Почему это я должен за всю семью отдуваться? Пусть Робер приезжает и за ней ухаживает. Или Ромен даже, у него куда лучше получится, у него три любовницы как-то было. А я напрочь не знаю, о чем с женщинами разговаривать можно.

Тут, надо признать, молодой человек несколько покривил душой: ухаживать за дамами, особенно постарше, он более-менее умел, только находил это занятие невыносимо скучным. Ручки, губки, глазки… Один раз ему повезло - он стоял на карауле в одной из приемных Пале-Кардиналь и с тоски принялся расписывать одной даме, какие у нее замечательные брови - так прямо и сказал, что про ее волосы, глаза и губы ей уже наверняка много чего наболтали, а вот про брови - наверняка ни звука. Дама признала, что так оно и есть, и спросила, будет ли он говорить про ласточкины крыла. Он спросил, с чего бы вдруг, и она объяснила, что брови иногда с ними сравнивают. Роже сказал, что ничего похожего и про соболя он тоже говорить не будет, а устроят ли ее вместо соболей лисы… хотя нет, скорее рыси? Рысей она оценила и спросила, собирается ли он снять с них шкуру. Роже ответил, что он бы с удовольствием, но сначала же надо поймать, да и сколько ее там, этой шкуры? Дама сказала, что рыси - не олени, они сами кого угодно поймают, и они еще немного поболтали о том, на кого рыси могут охотиться в Пале-Кардиналь, а потом к ней подошел секретарь, и она ушла, но вернулась до того, как он сменился, и пригласила его в гости. Два месяца они чудесно проводили время вместе, а потом вернулся ее муж и идиллии пришел конец, но на ее подарки Роже еще два месяца пил с друзьями.

Это, однако, было исключение, а обычно он извлекал из закромов ручки, губки или глазки, и этого либо хватало на пару приятных вечеров, либо нет.

Роже был слишком занят своими мыслями, чтобы отвечать кузену. Нет, когда-то жениться придется, это-то понятно, но не раньше же, чем он купит офицерский патент? То есть да - содержать жену с таким приданым не надо, она сама тебя будет содержать, а тогда вроде как и патент не нужен, но Роже уже настроился стать офицером и выйти в отставку не меньше чем полковником, потому что он же не хуже отца? А жене вряд ли понравится муж, который то и дело в карауле - да и пьянки, которые он устраивал с друзьями, ее вряд ли устроят, это тебе не Кузнечик, который сидит в уголке и иногда вставляет шутку, это приличная дама - как ее можно даже пригласить? А не пригласить нельзя, и с этой стороны тоже выходит одно сплошное неудобство.

- Давай ты ей объяснишь, - предложил он, - что ей придется выбрать кого-то из нас троих, потому что кузен Жерве еще хуже? А дяде твоему я скажу, что у тебя с тех пор, как ты в Париже, появилась куча друзей-военных, которым он совсем не родственник, и если он будет тебя обижать, они его убьют?

- Погоди, - вся сложность сложившегося положения дел еще не начала доходить до Роже, но он уже начал ощущать, что не понимает слишком многого. - Погоди, Кузнечик - ты хочешь… ты же не будешь от него на чердаке прятаться?

Что кузена Жана-Анри лупят - в этом не было ничего неожиданного, такого надо было пороть и пороть, и даже то, что этим занимался его дядя, было приемлемо - отца-то не было, а на что еще годен опекун? Но обиду Роже понимал отлично и поэтому про эту сторону вопроса ничего не сказал.

- То есть ты можешь, конечно, переселиться к Жану-Жерару, у него вроде была выдвижная кровать, и он близко живет, но это же скучно! И ты Анриетту тогда не увидишь… И Жанну!

- Замечательная идея, - согласился Роже. - Ты переедешь к Жанне, а я останусь в одном доме с твоей сестрой и дядей и перепутаю, за кем мне ухаживать. Нет, спасибо! Лучше уж я комнату тогда сниму.

Эта мысль вдруг пришлась ему по нраву. А в самом деле - снимать-не снимать, но ключи от трех квартир у него были - трое однополчан, отбывших в Альпы с г-ном кардиналом, прониклись сложным положением молодого, здорового и не самого непривлекательного мужчины, живущего в родительском доме несмотря на двадцать пять полных лет. И собаки тогда не понадобятся!

- Собирай вещи, - заключил он. - Мы переезжаем.

- А я не буду за ней ухаживать, - засмеялся Роже, - мы же договаривались, что ты ей все объяснишь и скажешь, что я самый лучший. Ну, или что я хотя бы уже на месте, а других надо еще привезти.

Переезжать, на самом деле, ему никуда не хотелось, тем более что это было бы весьма похоже на бегство. Ну, что это такое: к нему приезжает кузина, да еще и вроде как хорошенькая, а он исчезает! Другое дело, что запускать в дом собак… матушке это очень не понравится.

- Я могу притвориться очень противным, - задумчиво предложил он, - чтобы они сами сбежали… но тогда тебе будет трудно ей доказать, что я притворялся. Нет, это лучше оставить до приезда Ромена или Робера, чтобы они по сравнению со мной лучше смотрелись. Слушай, может, Жанна что-нибудь посоветует?

Часом позже в доме мадам Бошан на улице Муфтар появился чрезвычайно высокий молодой человек, который, стряхнув на ноги отворившей ему служанке добрую пинту ледяной дождевой воды со своей шляпы, хрипло представился маршалом де Бассомпьером и попросил доложить о себе г-же де Шатель.

Отредактировано Роже де Вентьевр (2019-04-02 01:38:43)

Как и следовало ожидать, услышав присвоенный им чин, долго ждать гвардейца не заставили, пускай даже лакей не раз оглянулся, спеша к двери гостиной. Будь этот дом дворянским, в столь молодом маршале бы, верно, усомнились, но чего ждать от третьего сословия!

- День добрый, дорогие дамы, - Роже снова снял шляпу, но теперь уронил с нее только отдельные капли. - Простите за беспокойство, я искал эту, как ее, царицу Севильскую, но мне сказали, что она умерла, а искусством вопрошать мертвых я не владею, поэтому пришел к вам. То есть я не думаю, что вы умеете вопрошать мертвых, это было бы как-то не по-христиански, и вообще кто его знает, что они бы наговорили, я бы им не доверял, но кому же не верить, как не родственникам! Я это не про царицу Севильскую, конечно, пусть даже вы обе и сравнимы с ней - если не возрастом, то очарованием.

Мадам Бошан была и в самом деле уютной, точь в точь пухлая булочка с изюмом, и Роже, который покривил бы душой, назвав ее красавицей, не солгал ни словом, выбрав другое существительное.

Роже бросил на сестру умеренно покаянный взгляд и отвесил обеим дамам еще один поклон. В другое время он попытался бы продолжить, но Жанна была явно недовольна, а дразнить ее перед тем, как просить о помощи, было, как он усвоил из многолетнего опыта, неблагоразумно - да и наоборот, впрочем, тоже.

- Сударыня, - сказал Роже, глядя на мадам Бошан честными глазами, - если бы я сказал вам, что я пришел, чтобы восхититься вашей красотой и добросердечием, с которым вы приютили мою сестру, то я бы соврал, потому что о первой она мне умолчала, будучи, возможно, не в силах ее оценить, а во второй, то есть второе… то есть втором… так, я, кажется, запутался. Она у нас такая чудесная, Жанна, что приютять… то есть приющать… приючивать… принимать ее - одно удовольствие, но вы все равно очень великодушны. Дело в том, что я не такой добросердечный и мне не хочется при-… принимать у себя кузину Анриетту и ее дядюшку, потому что от них надо прятать Кузнечика, иначе этот дядюшка отошлет его в поместье и мне придется его немножко обидеть, а Кузнечик… он ужасно миролюбив. Вы обе такие умные, дорогие дамы, подскажите: куда можно деть невесту, чтобы она не мешалась под ногами?

Роже чуть не добавил: «хотя бы до первой брачной ночи», но вовремя прикусил язык. Домашние его болтовню обычно всерьез не принимали, а вот растерянная мадам Бошан могла черт-те что подумать.

Роже бросил на сестру отчаянный взгляд, но, не дождавшись помощи, вынужден был отважно броситься в море вопросов, которыми забросали его дамы, кое-как восстанавливая их в памяти.

- Невеста общая, - честно сообщил он, - и они приехали, но к отцу, а он прислал целую армию прислуги… это же ужас, они будут же обеды по часам готовить и в комнатах убираться, так что потом ничего не найдешь. И заботиться - их хлебом не корми, только дай о ком-нибудь позаботиться, а Кузнечик… Кузнечик это мой, то есть наш с Жанной общий кузен, сударыня, он только приехал из провинции и еще не знает, что такое настоящая семейная забота… Жанна! Мы должны узнать, когда у него день рождения!

Обычное легкомысленное выражение слетело с лица Роже как луковая шелуха и на его месте возникла непривычная задумчивость. Юный провинциал, с этой его восторженностью и непосредственностью, вызывал лишь самые теплые чувства, и Роже, для которого семейное тепло и братская и сестринская любовь были так же естественны как дыхание, улавливал смутно, что у его Кузнечика с этим было что-то не так, и почти неосознанно искал способа это исправить.

- Нам нужен сюрприз, - подытожил он и многозначительно посмотрел на сестру, надеясь, что теперь-то она найдет способ уединиться с братом.