Отвязывая Гнуса от коновязи, Лаварден искоса, незаметно взглянул на Ронэ, и в его глазах впервые промелькнуло что-то, похожее на симпатию. Гвардеец беззвучно ухмыльнулся и отвернулся - без комментариев. Не скажешь же бретеру: "О, да Вы, сударь, оказывается, не такой уж козел - по крайней мере, когда разговариваете с лошадью".
- Ладно, я... Да стой же ты! - Лаварден коленом уперся в бок Гнуса, подтягивая ослабшую подпругу, и обиженный конь попытался отойти. - Хорошо, я спрошу... Или погодите, как там говорится в таких случаях? - гвардеец пощелкал пальцами, якобы вспоминая фразу, затем повернулся к бретеру и выдал, старательно подражая тону Ронэ: - Не указывайте мне, что делать, дон Теодоро!

Бретер рассмеялся. Снял шляпу – и обмахнулся ею.

– У меня скверный характер, дон Франсиско. – Это прозвучало как извинение. И он тут же добавил: – Договоримся? Вы узнаете про ворота, я – про дорогу в… про дороги. Куда мы хотим и куда нас еще не послали. И может, еще какие-нибудь.

Лаварден молча кивнул, смеясь одними лишь глазами. Ведя лошадей на поводу, они вышли узкой улицей через поворот на следующую - и тут гвардеец заметил среди редких прохожих знакомые лица. Впереди с таким видом, будто вечность ждали, отлепились от стены "французы" из кабака. Позади послышался короткий свист, и Лаварден, обернувшись, увидел нового - от него за версту разило гасконской дурной отвагой, и беарнский выговор живо напомнил Прешака, когда незнакомец спросил у приятелей по-французски:
- Эти?..
Гвардеец, остановившись, переглянулся с бретером и положил руку на эфес шпаги.
- Они самые, - ответили с другой стороны улицы; французский сменился плохим испанским: - Эй, кабальеры, а не желаете ответить за свой болтливый язык?
Лаварден с трудом сдержал смех и миролюбиво произнес:
- Да будет Вам, сеньоры. Мы ничего не имеем против французов. Мы просто друг друга не поняли.
Идущая навстречу троица перекинулась взглядами. Нападать на двоих со шпагами им, видно, все-таки было немного боязно - и стычки можно было бы избежать, если бы не четвертый в этой компании. Воспитанный, видно, теми же людьми, что и Прешак, рослый беарнец принял миролюбие за признак слабости и нагло ответил:
- Так мы, наверное, не тупые, чтоб не понять. А если это вы не поняли, то время извиняться, а, сеньоры?
- Пожалуй, - пробормотал Лаварден, вытаскивая из ножен шпагу, - пожалуй, надо признать, что порой Вы лучше меня разбираетесь в людях, дон Теодоро.

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-06-06 14:32:34)

Лаварден зеркально повторил жест Ронэ, отсылая подальше коня, и повернулся к главарю шайки. Тот вытащил из ножен шпагу и указал ее острием на гвардейца - вычурным, насмешливым жестом. Лаварден выразительно закатил глаза и покачал головой:
- Сеньор, последний раз Вам предлагаю - идите с Богом.
- Сеньор, - беарнец передразнил сухой тон бретонца, - последний раз Вам предлагаю - идите к черту!
От первого удара Лаварден ушел, второй принял на клинок. Рука до плеча болезненно заныла - противник отличался редкой силой, и не только. Последовавший выпад гвардейца он сумел отбить с удивительной для простолюдина сноровкой. Лавардена  озарила неприятная догадка. Перед глазами на секунду встал Пау Кларис - а кто же еще? - и его песочные часы. Но для наемного убийцы беарнец был слишком нетерпелив. Он снова бросился на гвардейца, нанес, один за другим, еще два устрашающей силы удара, каждый из которых был отбит. Наконец, новый удар оборвался на вершине взмаха. Рослый беарнец тяжко упал на колени и завалился на бок, зажимая руками бедро. Лаварден быстро оглянулся на Ронэ, пинком отбросил в сторону шпагу беарнца, убрал в ножны свою, наклонился к самому лицу врага и прошептал по-французски:
- Кто тебя послал?
Глаза беарнца округлились от удивления, и в их бездумных зрачках, как в зеркалах, Лаварден отчетливо увидел свою ошибку. С видимым сожалением он вытащил из ножен кинжал и быстро, привычным коротким ударом вогнал узкое лезвие в грудь противника. Переждал агонию, вытащил кинжал, отпустил тело - и оно тяжело легло на землю. Гвардеец быстро прошептал молитву, вытер кинжал о край рубашки убитого, поднялся на ноги и подошел к Ронэ.
- Наемник. Даже немного обученный, - Лаварден склонился над лежащим в лужице крови человеком. - А у Вас?..
Раненный бретером француз был еще жив и мог бы остаться в живых - если успеть ему помочь. Видно, Ронэ, в отличие от Лавардена, предпочитал драться насмерть. Гвардеец скользнул взглядом по искаженным болью, простым, но правильным чертам молодого парня, и вздохнул.
- Дон Теодоро, - мягко попросил он, - помогите мне отнести его в трактир, где мы были.

Лаварден отряхнул с рукава невидимый сор. Он был зол на себя за вынужденное убийство, зол на невидимых зрительниц за праздное любопытство и зол на Ронэ, который в этот самый миг красовался перед решетчатым окном и отказывался понимать самые простые вещи.
- Послушайте, дон Теодоро, - веско произнес Лаварден. - Этот человек приехал издалека. Ссора между нами произошла по недоразумению. Ни Вы, ни я ничем не уроним своей чести, если проявим милосердие... Да и знаете, говорят, что добро возвращается к сделавшему его.

– При чем тут честь? – удивился бретер, возвращаясь к Нонне. Улица оставалась пуста. А из-за решетки больше не доносилось ни звука. – Мне тоже жалко. Но не дурака, который полез в драку на пустом месте. Мою кобылу. Мое время.

Тем не менее он подошел, ведя лошадь в поводу. И глядя на француза. Который – то ли от злости, то ли от страха, то ли и вовсе от жадности – отнял руку от раны и принялся вслепую шарить по земле.

– Правее, – подсказал бретер. И посмотрел на Лавардена. Покачал головой. – Он мертв, дон Франсиско. Один шанс из ста. Из тысячи.

Лаварден коротко засмеялся, над чем - объяснять не стал. Мало ли поблизости таких, кто лезет в драку на пустом месте... Хотя, говоря по правде, он бы не подумал, что они с Ронэ всерьез могут подраться. В начале пути, может быть. Но не сейчас.
- Не то, чтоб я не верил в Ваше мастерство целителя, дон Теодоро, или в Ваш дар провидца... - Гнус мягко ткнулся губами в плечо, и Лаварден погладил коня по шее. - Но давайте дадим ему этот шанс. Только не в седло! Ну что Вы, право слово - из него все кишки выпадут. Давайте на плащ, что ли... Хорошо! - поймав взгляд Ронэ, Лаварден примирительно вскинул руки. - На мой плащ.

- Нет. Нет, сеньор Хименес. Нет! Я что, не говорю по-испански?!
- Сеньор, я оплачу Ваше беспокойство.
- Так Вы явились с целью оскорбить меня, сеньор Хименес?!
- Ни в коем случае!
- Но ведь я уже сказал: под моей крышей я не потерплю слабака, которого прирезали на улице, как бездомную шавку
- Нести его в другое место прямо сейчас равносильно убийству...
- Я сказал Вам сразу, как только это увидел, сеньор Хименес!..
- Я надеюсь, Вы еще передумаете.
- Передумать?! Ну, а честь моя тогда на что?!
Лаварден - сеньор Хименес, - закатил глаза и со стоном ударился лбом о стену, которую подпирал плечом. С годами воспоминания тускнели, Испания его молодости жила в сердце шевалье, лишенная львиной доли своих пороков. Теперь, вернувшись, Лаварден вновь узнавал Испанию - и неприятно удивлялся. Идальго - повсюду, куда ни плюнь! Сапожник - идальго, трактирщик - идальго, с извращенными, абсурдными представлениями о дворянской чести, какие только может придумать сапожник или трактирщик.
Под мрачными взглядами французских батраков, гвардеец вяло перепирался с объявившимся владельцем заведения, рассчитывая уже не убедить его, но хотя бы потянуть время, чтоб раненому оказали помощь. По уму, надо было все это бросить, тысячу раз прав был Ронэ - но, когда решаешься кого-то спасти, слишком трудно бывает остановиться. Когда напарник появился в дверях, Лаварден с обреченным видом отвел глаза, заранее ожидая потока бретерского остроумия в свой адрес, и указал на него толстяку:
- Вот, сеньор! Вот это - победитель! Герой. Как раз тот, кто сделает честь Вашей... чести. Ведь комната, если я верно понял, у Вас есть? Просто Вы ее не сдаете побежденным и вообще кому попало, так? Ну вот и отлично - сдайте ее непобедимому, а этого несчастного мы берем лакеем.

На улице наступил тихий вечер цвета темного золота и больного перламутра; Лаварден бросил сумки на пол возле тюфяка и выглянул в открытое настежь чердачное окошко. Окситанцы - Шарль и его дочка, - уступили им с Ронэ собственные постели на чердаке. Раненного отнесли в свободную комнату, ну а сами слуги вынуждены были занять освободившуюся спальню хозяина. По словам Шарля никаких друзей, желающих отстаивать его интересы, у владельца трактира не было. Это было похоже на правду. Глянув вниз, Лаварден увидел, как гордый идальго опасливо высунулся из-за угла - вдруг, опасные гости уже уехали? Их глаза встретились, и гвардеец помахал шляпой трактирщику. Тот ругнулся и исчез. Лаварден весело засмеялся.
В чердачной каморке было бедно, но чисто и опрятно, пахло какими-то травами от клопов и вшей. Везде чувствовалась женская рука, и это было непривычно. Лаварден прошелся вдоль стены, рассматривая убранство и невольно задаваясь вопросом, отчего Шарль с Шарлоттой, люди порядочные и трудолюбивые, не ужились на родине. От мыслей его отвлекло возмущенное, голодное "ма-а-а!" - ухоженный черный котик, заслышав шаги, забежал на чердак, но, увидев незнакомого человека, вытаращил глаза, на секунду присел от страха, а затем опрометью кинулся обратно к лестнице. Оттуда уже слышался скрип ступеней - поднимался Ронэ со своими сумками. Скрежеща когтями по полу, котик метнулся, обогнул бретера причудливой дугой, вывалился в открытый провал и, дробно стуча лапами, убежал в кухню.
Лаварден с усмешкой проводил взглядом черный кошачий хвост, перевел взгляд на Ронэ и чуть поднял брови.

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-06-09 16:32:00)

Липкое чувство страха коснулось души Лавардена; он гнал от себя мысли о последствиях неудачи, и все-таки невольно возвращался к ним снова. Он совсем не был уверен, что сможет выдержать пытку, не выдав и не оговорив кого угодно. Хотел бы думать о себе лучше - но кто может это знать, пока не испытает на собственной шкуре?.. Педро Понсе, говорят, выдержал все, смеясь в лицо палачам. Он паясничал даже не аутодафе, славный Педро, и его торжествующий смех в треске пламени так безумно-долго не хотел переходить в крик...
Лаварден протер друг об друга влажные ладони, и затекшие от напряжения мышцы отозвались резкой болью, будто он стоял неподвижно час или два - а ведь на самом деле, всего несколько секунд... На появившегося в люке Шарля гвардеец взглянул настороженно и уязвленно, как на доносчика - но почти сразу успокоил себя, и через минуту уже старался не засмеяться.
С ума сойти - Ваше великодушие!.. "Только попробуйте, дон Теодоро!" - Лаварден ответил Ронэ сверкающим от смеха взглядом и торопливо пригладил усы, немыслимым усилием воли гася улыбку.
- Мы останемся на ночь, - сказал он больше своему напарнику, чем Шарлю. - Его трактирное величество при нас сюда не сунется. Ну а дальше - увы, дальше ничем не поможем... Спросите его, дон Теодоро, любопытства ради - как они здесь оказались? С девчонкой-то - опасно.

Отредактировано Ги де Лаварден (2019-06-11 10:02:04)

Лаварден посмотрел на окситанца с живым сочувствием, а на Ронэ - с укоризной. Вздохнул, неловко поежился. Тяжело было смотреть на отчаяние Шарля, не будучи в силах помочь. Совет - возвращаться домой, - прозвучал бы черство. На какие деньги, как? Вот только если... Лаварден перевел по-новому изучающий взгляд на Ронэ, но додумать свою мысль до конца не успел.
Стук в дверь заставил его внутренне содрогнуться. Рука сама легла на эфес шпаги. Гвардеец быстро и бесшумно убрался с дорожки вечернего света, подошел к окну и осторожно выглянул.
Что творилось в эти мгновения в его душе!.. Будто разверзлась земля, и он провалился в ад - в те дни давнего прошлого, когда он до паники, до мыслей о самоубийстве боялся услышать стук в свою дверь. Они все волновались о судьбе арестованного Понсе, а потом узнали, что монахи расспрашивают соседей о них самих. Дон Маурисьо исчез из столицы. Диего посоветовал уезжать Лавардену.
- Меня не тронут, - сказал он. - Матушка все уладит. Но ты, Гиту?.. Ты француз, у нас думают, что вы склонны к содомии.
- Я бретонец, и я к этому не склонен! - отрезал Лаварден, бледнея.
- Да всем плевать, - непривычно-разумно ответил дон Диего. - Под пыткой сознаешься, что совокуплялся с самим чертом и с его бабушкой. Уезжай!
И Лаварден уехал. Уже потом он узнал из писем, что арест ему не грозит. Дон Диего "уладил" и для него тоже. Но страх!.. Страх был так велик, что годы спустя, уже лейтенантом, уважаемым человеком, стоя в толпе, когда зачитывали приговор Педро, Лаварден боялся быть узнанным. Как будто он навсегда остался в числе подозреваемых. Как будто его могли еще схватить и судить. И было так стыдно - стоять и умирать от страха, когда Понсе смело шел на костер...

Снизу снова послышался стук и пьяный голос по-каталански потребовал открыть дверь и налить полные кружки. Лаварден незаметно выдохнул, а сердце все еще колотилось в груди. "Идиот, - подумал гвардеец, - чего я испугался? Они же не читают мысли, чтоб знать, что мы собираемся ограбить инквизитора?! Это привычка их бояться...". Он кивнул Шарлю - мол, отвадь их как-нибудь, и, избегая смотреть на Ронэ, пробормотал:
- Нам пора, времени мало.