Точные даты уточняются
Отредактировано Dominique (2019-09-02 20:25:27)
- Подпись автора
Никто.
И звать меня никак.
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Безумие и смерть в одном флаконе. Конец марта 1629 года
Точные даты уточняются
Отредактировано Dominique (2019-09-02 20:25:27)
Никто.
И звать меня никак.
Лошадь, которая довезла Шере до особняка г-на де Кавуа, наверно, вздохнула с облегчением, когда он спешился. Сам Шере совершенно точно вздохнул. Г-н де Кавуа предлагал - хотя, кажется, без особого желания - проводить его еще пару кварталов, до Пале-Кардиналь, но Шере поспешил заверить его, что в том нет ни малейшей необходимости и он бы хотел, если г-н капитан не против, навестить г-на Барнье. Г-н капитан спорить не стал, и Шере, стараясь держаться как можно прямее, направился в дом.
Едва оттерев заляпанные грязью башмаки, он выскользнул из главной прихожей и отправился к боковому входу, через который обычно заходил в особняк. В той прихожей стоял привычный полумрак, слегка рассеянный светом масляных ламп из кухни, но свои домашние туфли Шере нашел без труда - туфли и кое-что еще, вызвавшее на его лице гримасу, которую, не устань он настолько, он бы подавил, даже несмотря на то, что рядом никого не было. Эту потертую сумку из твердой кожи, чуть менее объемистую чем сумка Реми, но с серебряными пряжками, он видел далеко не первый раз, и с каждым разом она раздражала его все больше - потому что означала, что им с Реми опять не удастся поговорить. Честное слово, доктор Фарж мог бы поселиться у г-на де Кавуа, столько времени он проводил в этом доме!
Не без труда поборов желание нацарапать на сумке какое-нибудь неприличное слово, Шере присел на корточки рядом с ней, мрачно глядя в ее разверстый зев. Видно было плохо - какие-то пузырьки, склянки, книга какая-то… тоже, кстати, с серебряными пряжками, вот у кого денег куры не клюют. Соблазн стащить книгу тоже оказался неожиданно сильным - ну вот зачем он не застегнул пряжки?
Что-то сверкнуло на самом дне сумки, когда Шере дернул за корешок. Забывая про книгу, он потянулся к этому блеску, и в руках у него вдруг оказался флакон совершенно сказочной красоты - хрустально-прозрачный, с притертой золотой пробкой и весь покрытый тончайшей резьбой, в которой сверкали, преломляясь в каждой грани, сотни золотистых огоньков отраженного света… Кухня!
В следующее мгновение Шере сунул флакон за пазуху и выпрямился, опершись о стену одной рукой, а другой якобы натягивая левую туфлю, так что вышедший из кухни Винсент, глянув в сторону прихожей, ничего особенного не заметил и даже приветственно помахал рукой. С той самой ночной поездки в Сен-Манде мужская часть дома начала относиться к Шере значительно лучше, и возможно, пожелай он сойтись с кем-нибудь из них поближе, сейчас у него бы это вышло - но из всего дома его занимал только Реми.
У которого сейчас торчал Фарж, и Шере чуть не ушел, но потом разозлился еще больше. Он уже уходил - и в прошлый раз, и неделю назад, и Реми как будто не заметил, так может, хватит?
Он поднялся до середины второго пролета, когда вспомнил про флакон, и решил, что положит его на место потом… а может, и не положит, страшно красивая была вещь. Может, надо было отодвинуть засов на двери… как будто кто-то забыл… да только в этом доме за такую забывчивость можно было вылететь за дверь - за ту самую, незапертую.
Спускаться, а потом подниматься снова ужасно не хотелось - все тело болело, но особенно бедра, и все равно ведь он уйдет раньше Фаржа, он и так едва на ногах держался… Черт бы побрал этих лошадей и эту дурацкую спешку!
Письмо было написано на двух четвертушках бумаги, и для г-на капитана важнее была первая - не та, на которой стояла подпись, а та, на которой были обещания. Обещания были на испанском, которого Шере не знал, но г-н капитан перевел и объяснил, что они означали, и они вместе обдумывали, как их изменить - самую малость, чтобы их стало меньше, чтобы ответ, каким бы он ни был, не выдал, что адресат читал другое письмо - и чтобы он не захотел написать потом еще одно и еще - чтобы он расхотел продавать свои знания и умения на ту сторону границы. Это было в тысячу раз увлекательнее любой повседневной работы и в двести раз интереснее, чем вся эта история с графиней де Люз, и Шере напрочь забыл, что у него все болит, пока не пришло время ехать обратно.
Он бы очень хотел остаться в этом трактире, куда его привезли, но было нельзя, а искать другой где-то по дороге было уже глупо, и все равно ему пришлось бы как-то позаботиться о лошади и всю ночь кормить клопов, а наутро ехать снова, только что на следующий день, но одному, или идти пешком, и тоже одному, что было бы не лучше, и г-н Шарпантье был бы очень недоволен… а теперь вот даже Реми не поплакаться!
Из комнаты Реми донесся смех, и Шере остановился у самой двери, кусая губы. Может, уйти все-таки?
Никто.
И звать меня никак.
Если бы Доминик вошел, он застал бы обычную домашнюю сцену в этой комнате. Барнье сидел на краю стола, на весу набрасывая что-то карандашом на обрывке бумаги, под который для твердости была подложена книга.
Фарж в кресле с вином и фруктами жаловался на жизнь. Правда, Барнье уже подозревал, что хвастался. И ведь было чем!
- ...А потом язвы! - говорил он. - У двоих видел.
- Не ковырял, конечно.
- Нет. Это по твоей части. Но судороги!
- А эти что говорят?
Демонолог неприлично фыркнул и на миг показал неприличный жест.
- Ведьмины корчи. И адский жар, ты представляешь. Адский. Ну и видения, как без них.
- И непременно infernalis, на меньшее святой отец не согласен? - Барнье хмыкнул. - И что там было, привет из Альмадена?
- Нет, не hydrargyrum. Его я исключил сразу. Даже не похоже. И потом, среди пострадавших ни одного алхимика.
- Ну не томи! Что там было?
- Claviceps purpurea!
- Да ну. Спорынья? Не может быть. Откуда столько?
- Может! Я сделал вытяжку. Точно тебе говорю. А этот выкормыш Ланкра требует лечить мощами, ты понимаешь...
- Лечить?
- Демонов изгонять, - в голосе демонолога слышался нескрываемый сарказм. - В монастырь, говорит. К святому Антонию. Первейшее средство.
- Так...
- Я уже готов был опыт провести! Подлить ее кому-нибудь и показать, что бывает, когда спорыньи наешься.
- Жестокие вы, физиологи... Я ее для родов использовал. Капельку. Пробовал как-то.
- Где это ты роды принимал?
- Да повезло просто, некому больше было. Шлюхи, ты понимаешь. А вот видения я как-то не связал... Корчи - да, видел, но это же роды, поди пойми... А крепкую вытяжку надо?
- Я хорошую сделал. Одной ложки хватит. И видения будут, и падучая...
- Тебя точно сожгут однажды.
- На себя посмотри. Я для науки.
- А я для забавы? - Барнье прошелся по комнате. - Но доказать надо. Хотя отец Руссо твердолобый как овернский баран... Разве что наоборот сделать. Найти кого-нибудь с антоновым огнем и вылечить. Без мощей.
- Скажут, милостью божьей.
- Я даже спорить не буду.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Это был дружеский разговор, ничего особенного, кроме того, что половину было не понять, и нечего там было подслушивать, и невозможно было не слушать. Им было интересно вместе, а если он войдет, то им станет скучно, потому что о том, что им интересно, они разговаривать не станут из вежливости и поэтому начнут вспоминать какие-нибудь шутки из общего прошлого, и это будет очень смешно, а потом он пойдет домой и по дороге будет завидовать - этой дружбе, которой у него не может быть, этому общему прошлому, а Фарж останется, и они невольно вздохнут с облегчением, что снова можно говорить спокойно. Ладно, может, не вздохнут, и у него с Реми тоже есть о чем говорить, о чем Фарж не знает…
Шере слушал вполуха, пока не услышал имя отца Руссо, которое он уже слышал - его преподобие появлялся в Пале-Кардиналь каждый вторник с одним и тем же вопросом: не получали ли люди его высокопреосвященства каких-либо вестей о нежданных неурожаях, внезапных смертельных поветриях или иных необычных происшествиях, которые могли бы быть вызваны дьявольским вмешательством. Время от времени он получал краткий отчет - по сути, переписанный отрывок из чьего-то письма. Серые глаза его вспыхивали тогда яростным огнем, и он хватал дежурного секретаря за рукав, настойчиво выспрашивая подробности, которых либо не было, либо с ним никто бы не поделился.
- Он посылает кого-нибудь расследовать, что случилось, - объяснил г-н Бутийе, когда Шере спросил. - Иногда мы посылаем кого-то ему в помощь или просто… передать его просьбу о расследовании.
Значит, г-на Фаржа отправили с таким же расследованием… но не был же он сам человеком монсеньора?
- Конечно, я осторожен, - донеслось из-за двери. - Флакон его светлости, я даже пробку выбрал золотую. Я с той реликвией так не обращался! Отстань, а то я как начну тоже… беспокоиться.
Никто.
И звать меня никак.
- Ты всегда беспокоишься, - Барнье прошелся по комнате, мимоходом ласково пнул пузатую корзину с крышкой, в которой шевелилась и шуршала двухголовая змея, которая на удивление недурно себя чувствовала в этом доме. - А ну цыц там! Значит, ты хочешь им доказать, что не было никакого проклятия... Кого-то уже взяли под стражу?
- Там три женщины, - хмуро отозвался демонолог.
- Могу спорить, они уже успели во всем признаться. Эта твоя вытяжка может стоить хороших денег. Мало ли... Потребуется кого-нибудь объявить сумасшедшим или припадочным, а то и...
- ...И списать все на колдовство? Какое счастье, что ты этим не промышляешь, - съязвил Фарж. - Я думал об этом. Она всегда со мной и я ее не продам.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Шере отошел от двери еще беззвучнее, чем подошел. Флакон надо было вернуть на место, Фарж непременно обнаружит пропажу и прибежит обратно, а Винсент его видел. Надо вернуть, но флакон Шере, на самом деле, уже не почти занимал. Нет, он был очень красивый, но то, что в нем было… Это была возможность, и не одна - целая куча возможностей, и никто не заподозрит дурного. Перекинулся на человека антонов огонь, страшное дело, но - божье наказание, не злой умысел, а что еще одно место на парижском дне освободилось так, как выгодно Шере, так ему же везет, это все знают.
Если этот флакон у него всегда с собой, то можно устроить ограбление… Можно было бы, если бы не золотая пробка. Приберут и скажут, что не нашли, разве что если заплатить полную цену…
Миновав первый пролет, он начал спускаться быстрее, почти забыв уже о боли в бедрах. Хрустальный флакон, золотая пробка… деньги ему девать некуда, что ли? Что такое вытяжка он знал, спасибо Реми, подойдет обычная склянка, а склянки можно было поискать в подполе - если повезет, Аньес вымыла и оставила там, а Реми не успел забрать.
Удача оказалась на его стороне: на полке в самой глубине подпола, выделенной для тех снадобий Реми, которые надо было хранить на холоде, стояли целых три склянки, и Шере, ежась, вытащил драгоценный флакон и осторожно перелил где-то треть в самую меньшую из них, все это время прислушиваясь - не заскрипят ли лестничные ступеньки. Но лестница молчала, прислуга в этот поздний час вся собралась на кузне, а Фарж и Реми были слишком заняты своими разговорами, чтобы даже за вином сходить, и… и сам виноват. Несколько минут спустя Шере осторожно положил флакон на прежнее место - все как было, он только пробку немного ослабил. Он предпочел бы, конечно, чтобы вытяжка пролилась на книгу и испортила серебряные застежки, но книга должна была лежать наверху. Зато под флаконом нащупывалось что-то мягкое, и можно было надеяться, что часть жидкости впитается и никто уже не сможет сказать, сколько ее там пролилось.
Шере выпрямился, прислушиваясь и согревая подмышками ставшие ледяными руки, но все было тихо, можно было подняться снова и сделать вид… только он не хотел. Пусть разговаривают дальше, он не хотел ни слушать эти разговоры, ни рассказывать о своем, да и что рассказывать? Про то, как он беседовал вчера с крысоедами? Или как Лампурд просил своего господина жалование заплатить?
Засов заскрежетал под его рукой, в прихожей мгновенно появился Винсент, но при виде Шере его настороженный взгляд сменился чем-то, похожим на улыбку.
- Уже уходите, сударь?
- Устал, - честно сказал Шере. - Простите за беспокойство.
- Да что вы, сударь! А только давайте я вас провожу? Ночь на дворе все-таки.
Шере не стал спорить, именно сейчас ночная прогулка могла оказаться опасной, и Винсент, запалив факел и сунув за пояс пистолет, вышел из дома первым.
Никто.
И звать меня никак.
Барнье догнал их на втором перекрестке, и, судя по дыханию, он либо очень быстро шел, либо бежал.
- Доминик! Эй, подождите!
О приходе друга ему сообщили, когда он спустился в кухню за кувшином лимонада. Хирург, сообразив, что Шере так и не заглянул к нему, ринулся следом, едва набросив куртку. Они давно не болтали, как бывало раньше, и это никуда не годилось. И чего он не зашел?.. Обиделся, наверное, на что-нибудь.
Винсент, который, едва услышав позади топот, извлек пистолет и бесцеремонно толкнул Шере к себе за спину, вздохнул с облегчением и опустил оружие.
- Господин доктор… - укоризненно протянул он.
Шере молча выскользнул из дверной ниши и вытащил из скобы в стене факел, от которого избавился, едва Винсент его оттолкнул. Появление Реми испугало его больше чем обрадовало, и что сказать другу он напрочь не знал.
Барнье ответил Винсенту извиняющимся взглядом. Тот был совершенно прав, сгоряча мог и пристрелить.
- Ты очень спешишь? - обратился хирург к Доминику. - Я с вами тогда пойду.
- А Фарж?.. - не сдержался Шере, и тут же поправился: - Я просто домой иду. Ничего срочного.
Барнье глянул на него с новым вниманием. И чуть не спросил: "Ты поэтому не зашел?"
Сам демонолог ничего не имел против Шере, но все пытался угадать, какие отношения связывают старого друга с кардинальским секретарем. Потом наконец спросил в лоб, получил такой же прямой ответ и больше на эту тему не заговаривал.
- А что Фарж?.. - с досадой спросил северянин и махнул рукой. - Мы слегка повздорили.
Он покосился на Винсента. Слуги в доме Кавуа были крайне неболтливы, но встречались исключения. Правда, Винсент к ним не относился и можно было рассказать.
- У него дурные дни. Опять не нашел своих... демонов. Зато другие нашли, а его хлебом не корми, дай открыть другому глаза.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Шере не смог удержаться - улыбнулся.
- То ли дело ты, - подразнил он. - Прямо ходячее благоразумие, наш господин доктор, не так ли?
Винсент, к которому он обратился за подтверждением, издал неопределенный, но весьма неодобрительный звук, и Шере рассмеялся. Повздорили - может, он тогда ушел? А Реми…
- Ты что, никакого оружия не взял?
Не то чтобы пистолет, который Реми любил брать с собой в ночные прогулки, так бы помог против стаи шакалья, но пока Реми держал его на виду, мало кто полез бы на рожон.
- Нет, я спешил, - честно признался Барнье, чем вызвал еще одно недовольное хмыканье слуги. - И я бы до такого не додумался. Зеленых чертей мы однажды впятером по комнате ловили, но чтобы ведьм спасать... Хотя какие они ведьмы.
- Чертей? - не поверил Винсент.
- Надышались испарениями одной чудной смеси, - фыркнул хирург. - Мы были молоды, нам нужны были деньги, а одна почтенная дама заказала средство от мужской ревности. Сварите мне, говорит, что-нибудь такое, чтобы он думал, будто любовник мой ему почудился...
Невозможно было не рассмеяться, и сердиться тоже было невозможно, а стоять втроем вот так на углу было просто глупо, и Шере перехватил факел поудобнее и ткнул им в сторону Реми.
- Я тебя одного обратно не отпущу, - нахально заявил он, хотя как бы он мог его не отпустить? - Так что придется тебе тоже меня проводить, потому что если мы обратно пойдем, то окажется, что Винсент совсем зря ходил.
Вот если бы он не сказал, что не любит, когда его трогают, он мог бы взять Реми под руку. С Реми было спокойнее, хотя Винсент, наверняка, защитить мог ничуть не хуже. А еще, может, это было и к лучшему, что он не мог, потому что Реми про него такое знал, что омерзительнее, наверно, представить себе нельзя, и может, он бы тоже не хотел дотрагиваться.
Никто.
И звать меня никак.
Барнье, ничего не зная о сомнениях друга, только кивнул.
- Отлично. Может, хоть так тебя поймаю. Ты стал очень редко заходить. А в Сен-Жерменском предместье эпидемия. Я знаю, что это лишнее, только ты бы хлеб разный пока не ел. С мукой что-то не то. В Пале Кардиналь, наверное, такого не привезут, а вот булки на улицах... Пирожки...
- Да ну! - не поверил Винсент. - Это от хлеба эти… миазмы, да? Или колдовство? Небось на мельнице костной муки добавили! Это который же мельник? Кто у них там, не старик Жене? Эх, слышал я…
Шере поймал Реми за рукав и потянул за собой.
- Доктор же сказал, ведьмы.
Барнье собрался было объяснить, но вовремя сообразил и сделал вид, что закашлялся. Не то, чтобы Винсент мог лично отправиться громить мельницу, но слухи пойдут, и мельник пострадает ни за что...
- Ведьмы, - мрачно согласился он, позволяя себя тянуть. - Давно я в Париже настоящего суда над ведьмами не видел и надеялся уже, дурак, что и не увижу.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Я видел, - сказал Шере. - Только не в Париже и не суд, конечно - только казнь. Там его и не было, суда. Просто собрались и…
- Забили? - подотставший Винсент догнал их и пошел рядом.
- Сожгли. Загнали в дом, подперли двери, чтоб не выбралась, и запалили.
- А что она сделала?
Шере пожал плечами. Столб дыма он заметил издалека и сперва как последний дурак прибавил шагу, а потом подумал про разбойников и чуть не полез в кусты, но горело только в одном месте и криков слышно не было, и он пошел дальше не спеша, прислушиваясь и приглядываясь. Но дорога была пуста, у проделанных в частоколе ворот не было ни души, и дом он увидел как раз, когда рухнула крыша - и тихо было по-прежнему, как если бы онемели не только столпившиеся вокруг пожара крестьяне, но и все живые твари в деревне: собаки, коровы, ослы…
- А ведь и не пискнула же, - удивленно проговорила кряжистая старуха в драной шубейке. - Ни она, ни отродье ее.
- А и здравствуйте, господин хороший, - расплылась в улыбке дебелая молодуха, первой заметившая незнакомца. - Небось перекусить где ищете?
Ветер донес из огня запах жареного мяса, и Шере через силу улыбнулся.
- Да, спасибо. Случилось что? - он кивнул на горящий дом. И уже через четверть часа узнал больше, чем на самом деле хотел, и поэтому не видел сейчас причин пересказывать Винсенту, что та ведьма наслала мор на деревенское стадо - да и спорить было можно, что Реми не поверит.
Никто.
И звать меня никак.
Барнье побледнел, стиснув зубы, и если первого при свете факела было незаметно, то второе - да, так заиграли желваки на его скулах. Он отлично представлял себе, как это было. Знал.
- Вот за это я и не люблю... - сказал он несколько шагов спустя, самую малость не договорив. - За лицемерие. И привычку выбирать из заповедей подходящие по случаю.
- Господин доктор! - ужаснулся Винсент.
- "Не судите", - ответил Барнье, на ходу переведя с латыни. - "И не судимы будете".
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
"Так никто и не судил", - подумал Шере, но высказывать это вслух поостерегся - слишком хорошо он знал Реми, чтобы не догадываться, как тот может ответить, а Винсент, как бы хорошо он ни умел держать язык за зубами, пока дело касалось г-на капитана, может решить, что душу он губить не согласен - и тем более ради безбожника-хирурга. Поэтому Шере дернул Реми за рукав, а Винсент, помолчав, сказал:
- Ну, я человек простой, а только по мне так в Библии правильно сказано, вчера как раз слышал на проповеди: ведьму не оставляй в живых.
- А ты когда-нибудь сам колдовство видел? - с любопытством спросил Шере, не давая Реми и слова вставить. - Настоящее только, чтоб своими глазами?
- А то! - оживился Винсент. - Вот у нас в деревне была одна бабка, так она кровь умела заговаривать, вот ей-богу. Был один мужик, полоснул себя косой по ноге - ужас что творилось. Хорошо бабка Марта рядом была - руки на него наложила и как забормотала!.. Я малой был, а и то помню, так я напужался - ни одного слова не понятно. Ну, кровь и остановилась. Но она потом сразу Ave Maria читать стала, так что это все правильно было.
Никто.
И звать меня никак.
Барнье тяжело вздохнул.
- Дай руку, покажу.
Слуга глянул на него с подозрением, будто подозревая очередную шуточку.
- Доминик, и ты глянь, может, интересно будет.
Хирург взял Винсента за предплечье, чуть поддернул рукав, открывая запястье, и нащупал бьющуюся жилку.
- Приложи пальцы. Чувствуешь? Вот там у тебя кровь бежит. И стучит, потому что сердце ее толкает. А если я нажму вот здесь... - он положил пальцы свободной руки своей жертве повыше плеча и цепко сжал. - Видишь? Уже не стучит. Потому что я пережал. Тоже вроде как руку наложил, да? И в чем здесь колдовство?
Он выпустил добычу, махнул рукой.
- Я нашим гвардейцам показывал, куда что накладывать.
Он так и сказал, "нашим".
- Когда ранят, полезно. А Ave Maria - это потом уже. Бабке - самое оно... Чтоб не сожгли по дурости.
Его ранила эта тема, и это было видно, но он кое-как скрывал.
- А вот вы, когда режете, молитвы читаете? - вдруг спросил Винсент.
- Иногда, - буркнул Барнье.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- Зато потом - сразу несколько, - не выдержал Шере. - И за выздоровление, и за упокой. Ну что ты, право? Сапожник, когда подметку чинит, читает? А ты? Когда режешь, читаешь?
Винсент даже поперхнулся от возмущения.
- Это ж!.. Господин Шере, это ж совсем…
- …другое дело, - согласился Шере. - Работа, да? И господин доктор только свое ремесло правит. Только лучше многих. Ты убиваешь, он лечит.
Винсент возмущенно засопел, недовольный, по-видимому, таким описанием его места в жизни, но Шере решил не обращать внимания:
- А еще? Еще колдовство видел?
Слуга открыл было рот, чтобы что-то сказать, но его перебил Барнье:
- Я видел.
Винсент уставился на него, забыв сомкнуть губы.
- А?
- Под Ларошелью. Ночью. И... еще несколько раз. Два или три. Только я все равно думаю, что это не настоящее колдовство. Я просто не могу это объяснить.
Хирург покосился на Доминика.
- Фарж, наверное, сможет. Но я его не спрашивал.
- Расскажи! - взмолился Шере. Возможно, не стоило расспрашивать о подобных вещах при Винсенте, но раз Реми сам об этом заговорил… Нет, все равно глупо было - и спрашивать, и защищать, и уж точно радоваться так, что Фаржу Реми об этом не рассказывал, хотя и думал, что тот может объяснить - для Реми это было очень неожиданно, не спросить, обычно он хотел знать все и сразу, а потом еще и то, что ему не сказали, а про это не рассказывал… И поэтому еще Шере слегка замедлил шаг - потому что не хотел, чтобы они уже пришли, и потому что с ними двумя это было почти безопасно, и потому что он страшно соскучился - и сказал еще раз: - Расскажи.
Никто.
И звать меня никак.
Некоторое время врач собирался с мыслями. А потом попросил:
- Только никому. В первый раз я вообще... У меня чуть мир в голове не перевернулся. А потом я понял, что просто не могу пока объяснить. Под Ларошелью одна бабка была... Винсент, ты должен помнить. Я у нее козье молоко брал для раненых. Зашла она как-то ко мне в палатку, а там на столе как раз солдат лежал. В сознании, болтал даже. Она с порога возьми и скажи мне тихонько - не жилец, мол. Я посмеялся, ранение легкое, жить и бегать, только зашить хорошо, а она серьезная такая - не старайтесь, говорит, ваша милость, не будет он...
Барнье замолчал и продолжил только через несколько шагов.
- Умер он через два дня. Не от раны, застрелили его. Откуда она знала? Потом еще приходила. Один раз только ошиблась. С Кавуа.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
- И хорошо, что ошиблась, - сказал Шере, а сказав, подумал, что и в самом деле хорошо: г-на капитана было бы жалко, и не только потому что с ним можно было иметь дело - едва ли не с единственным из известных Шере дворян. Он понимал - тоже, пожалуй, единственный - что человеку может хотеться не служить, даже за самую щедрую награду, а что-то решать. Или что ему может быть любопытно, хотя вряд ли Шере стал бы так возиться с этим письмом из одного любопытства.
- Это не колдовство вовсе, - разочарованно сказал Винсент. - Это она провидица была, так бывает. Наша бабка Марта тоже так предсказывала - только не смерть, слава Богу, а так, по мелочи. За вещами потерянными к ней ходили, найдется, не найдется. И вот представьте себе - хомут у одного пропал, новехонький, так она сказала, что найдется, и что? За мешками поехал, в соседнюю деревню - и там у мужика свой хомут и увидел. Крику было! Но отбил!
- Хомут это не так загадочно, - сказал Шере, но слегка рассеянно, потому что он изо всех сил прислушивался. За пол-квартала до Пале-Кардиналь между домами слева был узкий проход, где легко можно было затаиться парижскому отребью в ожидании припозднившегося прохожего, и оставалось до этого прохода меньше десятка шагов, и Шере, пусть и не был провидцем, был отчего-то уверен, что там кто-то ждет. Конечно, вряд ли дело было в его делах на дне, кто бы откуда узнал, что он будет сегодня возвращаться так поздно, но все же…
Сердце сжалось в дурном предчувствии, и Шере невольно схватил Реми за рукав и потянул к себе.
- Пистолет, - шепнул он Винсенту и тут же услышал щелчок взведенного курка - но не спереди ли?
Никто.
И звать меня никак.
- Факел, - шепотом сказал Барнье, делая шаг к своему молодому другу и привычно загораживая его плечом. Пистолета при хирурге не было, даже ножа он не взял, но подраться он тоже был далеко не дурак.
"И близко не умный", - хмыкнул про себя врач. Вот взял бы с собой хоть дубинку!.. В прихожей ведь стояла, только руку протянуть!
На улицах, когда хотят убить - убивают. Когда хотят ограбить, начинают все-таки с разговора. Хотя и не всегда... Но во втором случае шансы были.
Винсент и так стоял с пистолетом, моментально шагнув в сторону от спутников, в глубокую тень.
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Шере поспешно ткнул факелом в груду отбросов у ближайшей стены, и по улице тут же пополз зловонный дым. Спереди во мраке раздраженно цыкнули зубом, а затем что-то звякнуло и скрежетнуло.
- Слухайте, парни, - сказал сиплый мужской голос, - разговор есть.
Судя по шорохам, их было несколько человек, но понять, сколько именно, у Шере не получалось - не меньше троих, потому что по обе стороны улицы угадывались уже какие-то тени, а голос доносился спереди. Вряд ли больше пяти, но пять это было уже много…
Теплая рука коснулась его пальцев, вынимая из них погасший факел.
- У нас к одному вашему дело только, - продолжил голос. - Слышь, Дорогуша, ты тута? Поговорить надо.
Шере вспомнил про свои ножи и повернул особым образом запястья, прижимая их к телу и отпуская спусковые пружины, и две теплые рукояти мягко легли в его ладони.
Никто.
И звать меня никак.
- Ну так и говорите тут, - сказал хирург с характерным произношением портовых кварталов Монпелье. - Если очень надо.
В сторону он не отступил, только поудобнее перехватил дубинку, в которую превратился факел. Винсент молчал, совершенно растворившись во мраке.
- А если нет, так первому, кто сунется, прилетит свинцовый привет, - вежливо добавил Барнье на тот же манер. - И я штопать не буду. Так что, в первый ряд есть желающий?
Впереди ненадолго повисло молчание.
- Не груби, красавчик, - сказал затем тот же голос, выдавая тем самым, что либо у говорившего зрение было как у рыси, либо он успел запомнить голоса. - Жалко будет - эдакую смазливую мордочку да попортить. Может даже свинцом, а?
- Кароч, - сказал другой голос - уже с немецким выговором. - Красавчик и дылда пущай убирайтесь, нам не нужно. Помрете трое иначе.
- Ты даже не представляешь, что сделает капитан де Кавуа за своего хирурга, - хмыкнул Барнье. - Особенно ежели возле Пале Кардиналь что случится. Это ж чертям тошно станет. Но это потом.
Улица сзади, похоже, еще была свободна, и он думал, послушается ли Доминик. С него сталось бы возражать. И думал еще, что уличная шпана редко умеет стрелять - порох и пули дороги. Но и шпана бывает разная. Пол-квартала до Пале Кардиналь...
По-хорошему, секретарю надо было во дворец. Но с той стороны дорога была закрыта.
Барнье левой рукой нащупал за спиной Доминика. Не совсем понял, что именно нащупал, но на миг сжал и отпустил, слегка отталкивая его. И резко шепнул:
- Беги!
Разум, единожды раздвинувший свои границы, никогда не вернется в границы прежние.
Шере шарахнулся, ощутив на груди ищущие пальцы, и едва не выронил кинжалы из вмиг ставших скользкими и ослабевших рук. Одно бесконечное мгновение - и прикосновение исчезло, на смену ему пришел знакомый шепот, но в глазах было уже темно, воздуха не хватало, и он отчаянно стиснул кулаки, борясь с дурнотой. Нельзя!..
- Эй, гвардия! - заорал вдруг Винсент во всю силу своих легких. - Комон, д'Онси, Норак! На помощь, гвардейцы!
Это было правильно, Шере и сам об этом думал, когда мог еще думать, и не стал - потому что выдал бы себя криком, и почти разучился повышать голос, и на его призыв могли не ответить… но имена, они поймут же?..
Бежать! Только он и стоять-то едва мог, прижимая к груди руки с бесполезными этими кинжалами.
- На пом-…
Впереди полыхнуло, грохот выстрела разорвал ночную тишину, голос оборвался, и у Шере перехватило дыхание.
"Винсент?" - он только шевельнул губами.
Послышался грохот сапог, топот башмаков, но Винсент не упал, не было слышно падения, и Шере, ослепленному вспышкой, показалось даже какое-то движение сбоку и впереди, откуда доносился голос фламандца, и это было очень хорошо - потому что Винсент, конечно, не был врачом г-на де Кавуа, но и за других своих людей г-н капитан имел обыкновение расплачиваться, а виноват в этой истории был, как ни крути, сам Шере.
С этой мыслью он окончательно пришел в себя, хотя бежать было уже никуда не надо.
Никто.
И звать меня никак.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Безумие и смерть в одном флаконе. Конец марта 1629 года