- Я медленно бегаю, - тихо отозвался Шере. Это тоже была правда, и одна из тех причин, по которым он не попытался сбежать еще до начала переговоров. Одна, но она была тоже.

- Как бы мне господа гвардейцы голову потом не оторвали, - озабоченно сказал Винсент, подходя ближе, - за непочтительное обращение.

- Напомни им, что они спасали не только нас с тобой, - засмеялся Шере. В горле все еще стоял ком, и его смех, как и голос звучали оттого слегка неестественно. - Или я сам напомню.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Слова благодарности Шере произнес уже обычным своим голосом и ничего не стал объяснять, а спрашивать никто не стал - о привычке этого кардинальского секретаря возвращаться во дворец среди ночи гвардейцы были осведомлены, и если г-ну де Комону было любопытно, отчего в этот раз к нему пришлось бежать на помощь, или если он хотел бы указать, сколь опасна была эта привычка - а то и насколько не устраивает гвардейцев необходимость покидать свой пост ради черт знает кого - то говорить этого вслух он не стал. В чем бы ни было дело - в присутствии ли Реми или в том зимнем приключении в Сен-Манде - Шере этому только радовался и тихо надеялся, что гвардейская благодарность продержится как можно дольше, прежде чем сменится естественной неприязнью.

Прямые свои обязанности г-н де Комон и присоединившийся к нему почти сразу г-н д'Онси, впрочем, тоже не забыли, и поэтому до дворца они шли очень быстро и к главному входу, где гвардейцев уже ждал дежурный сержант. При виде Шере он изобразил на лице стоическое долготерпение и отвернулся - совсем чуточку, чтобы это не помешало ему поздороваться с Реми. Винсент, до сих пор учтиво помалкивавший, вошел вслед за ними в огромный и совершенно темный вестибюль и замер, когда Шере остановился, едва пройдя несколько шагов.

- Поднимешься? - спросил он, даже в темноте угадывая, что Реми совсем рядом. Понятно было, что не появилось у него вдруг какое-то новое дело, если из дома он выбежал вдогонку за Шере, но Винсент все равно испустил глубокий вздох и, спорить можно было, взглянул на хирурга с глубокой укоризной.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере пошел дальше, мысленно радуясь мраку, скрывавшему его разочарование. Глупое разочарование - ничего Реми не забыл, и чему тут было огорчаться? Что он предупредил одного друга, прежде чем убежал за другим?

А тот, кстати, хорош - не заметил, что Реми даже нож не взял.

Из-под некоторых дверей на чердаке сочился слабый свет, но до своей комнатки Шере дошел бы без труда и в полной темноте, и так же без труда наощупь нашел на прибитой к стене у двери деревянной полке коробочку с огнивом и масляную лампу. Нащупав их, однако, он помедлил, не спеша высекать огонь.

- Ты хочешь, чтобы я попробовал ему помочь?

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

- Реми…

Шере изо всех сил стиснул коробочку - так крепко, что острые края врезались в ладонь, и он опомнился, ощутив боль.

Что он мог сказать? "Реми, я все равно боюсь"? "Реми, я не могу"? "Спасибо, я не хочу"? "Давай, только чур, я не буду раздеваться, а еще мне становится дурно от одной мысли, и ты вообще как-нибудь не дотронься до меня нечаянно, а то мало ли, можешь заметить, что у меня под одеждой корсет"?

- Я знаю…

Он попытался высечь искру, лампа едва не опрокинулась, но он каким-то чудом успел ее подхватить. И нельзя было зажигать свет, он не справился бы сейчас с лицом.

- Я… не хотел мешать.

В конце концов, должен же быть какой-то прок от правды?

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

- Реми…

Он сказал бы, что нигде не остается на ночь, но это было бы неправдой и притом неправдой очевидной - Реми знал про миледи… про Анну.

Анны больше не было.

Шере до боли, до соленого вкуса во рту закусил губу, пытаясь справиться еще и с этим, это всегда было как удар в лицо: ее больше нет. Она была совсем не тем, что он думал - не тем, что он хотел думать или хотел верить, и глупо было думать иначе, но всякий раз, когда он вспоминал, ему становилось невыносимо больно. Хотя - почему невыносимо? Он вполне себе выносил, даже не плакал уже.

- Может, я лягаюсь во сне, - сказал он, стискивая коробочку с огнивом. - Ужасно. Или болтаю очень много. Секреты, которые никто не должен знать - которые и я не должен знать, на самом деле.

С голосом он почти справился, но лицо - он чувствовал себя так, словно вместо лица у него была каменная маска. Или может, деревянная. Маска безнадежности, а может - злости. "Реми, я не могу".

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

- Я… я не ходил один.

Чистая правда, и такая же чистая случайность - а если бы Винсент не решил ни с того ни с сего составить ему компанию этой ночью? Если бы с ним не было Реми - потому что будь они вдвоем, стал бы Винсент звать на помощь? Мог бы и молча убраться, когда посоветовали. Мог вздумать подраться… И в любом случае, не о том говорил Реми - одеяло еще это… Предложение, которое нельзя принять - но хотя бы не надо отказываться.

Он попытался высечь искру, но руки слушались плохо и ничего не вышло. Нельзя было высовываться, а он в этот раз еще и попрыгал. Конечно, теперь он знал, кто ведет свою игру - знал точно, потому что один из убийц говорил как немец - или точнее, эльзасец.

- Что значит врач от бога, - сказал он. - Спасаешь от смерти уже просто тем, что приходишь.

Искра вспыхнула и погасла, почти ничего не осветив.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Ставни чердачного окошка были закрыты, и в комнатушке было темно как… нет, не как в могиле, наверно, но обычное это сравнение отозвалось сейчас дурным предчувствием. Мерзавец, за спиной которого он прятался, мог защитить почти от всего, но от безумной, нерассуждающей ненависти, соединившейся со столь же откровенно тупой алчностью, защиты не было. Чем он эту ненависть вызвал - Шере не имел ни малейшего представления, а объяснять болвану, что тот не на то сделал ставку, было уже поздно - да и не единственный он такой был и будет. Сегодня, однако, у него появилась надежда - было бы только время!

Времени, однако, могло не быть - а сидеть сиднем в Пале-Кардиналь он мог не больше, чем отказаться от всего, чего ему удалось добиться. О, Реми был прав - не надо было соваться на улицу ночью, но далеко ли оставалось до того, как на него нападут и днем? Сколько же времени они караулили?

Новая волна страха нахлынула на него, сметая все мысли, леденя душу, и оттого на вопрос Реми он ответил не сразу, снова справляясь с голосом и с чувствами:

- Не хотел мешать, я же сказал. Ты мне что, не веришь? Я узнал, что у тебя Фарж, и ушел. О чем нам разговаривать… глупо звучит, да? В общем, я никогда не знаю, о чем говорить при посторонних. Только всякую ерунду. Это тебе он друг, а мне…

Шере прикусил язык, пока не наболтал совсем уж лишнего.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

- С ума сошел? - возмутился Шере. Это было настолько глупо - что Реми сказал, что слов не хватало, а ведь и отмахнуться было нельзя, и согласиться для виду - тоже, с него станется самому попросить, и что с этим тогда делать? Никто же не знает, и не объяснить… Бывший мошенник - это еще кое-как приняли, пусть даже мошенники бывшими не бывают, мало ли зачем он монсеньору нужен, и никому дела особо нет, отчего он по ночам бродит - дела монсеньора, но если хоть кто-то за ним потащится… - Даже не думай, или ты и мне навредишь, и монсеньору, и… Черт возьми, Реми, я что - ребенок, по-твоему? Или барышня какая? Я знаю, что делаю, и… Не лезь, понял?

Это было не надо говорить, но в том-то и было дело, что Реми был немного прав - самую малость, потому что нельзя было, конечно, с собой посторонних таскать, но все-таки прав, потому что если бы Винсент не вызвался сам пойти… Это было, на самом деле, из-за Фаржа, конечно, хватило бы у него ума иначе кого-нибудь с собой взять, или Реми бы сам с ним пошел, или они бы до утра проболтали и не в первый раз бы, но с тех пор, как Фарж этот опять приехал…

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.

Шере снова ударил кресалом по кремню, и снова безуспешно - хорошо хоть не промазал. Это было настолько несправедливо, и Реми настолько не понимал!..

- Во-первых, - сказал он, - зачем, ты думаешь, я монсеньору нужен, если не ради моего влияния? Именно там, именно ради того, что я делаю? Во-вторых, ты меня все равно похоронишь - не на улице зарежут, так повесят. Черт, Реми, если бы ее не убили, Анну, в тот же день или на следующий. В-третьих, у меня есть…

"Сын", - чуть не сказал он, едва успел прикусить язык. Причина, по которой он не мог сделаться бесполезным. Каждый месяц он ходил по краю бездны, а когда он спросил, можно ли ему снять комнатку где-нибудь рядом с дворцом, г-н Бутийе запретил - очень мягко, даже сочувственно, и попросил подождать возвращения монсеньора, и объяснил, что он очень нужен в Пале-Кардиналь…

Новый удар, целый сноп искр просыпался на трут, и на нем замерцали два алых глаза.

Подпись автора

Никто.
И звать меня никак.