Эжени, привыкнув доверять мужскому мнению, молча кивнула. Звучало убедительно, и она направила белую лошадку следом за конем мушкетера, зябко кутаясь в накидку. Для истинной дочери Юга ночь была слишком холодна. Хорошо еще, что руки можно было греть на конской шее.
Они с Портосом выехали на поляну с разных сторон, и утоптанную дорожку из конских следов пришлось еще поискать, да так, что Эжени не была уверена даже, чей это след - ее или мушкетера.
А под пологом леса стояла почти кромешная тьма. Правда, кони что-то различали в ней, ступая медленно и осторожно. Где-то закричала ночная птица, и по спине прошлась холодная лапа страха.
Говорить не хотелось, легкий мороз прихватывал за щеки. Один раз им почудились голоса, но они звучали так далеко и так странно, словно кто-то нараспев бормотал старинную песню, что Эжени упросила мушкетера туда не ехать.

- Мы заблудились, да? - спросила она, казалось, целую вечность спустя, когда кони не вынесли их к дороге, зато впереди показался овраг.

Несколько томительно долгих мгновений Портос вглядывался в снег под копытами. Признавать очевидное не хотелось, но увы - этого оврага он точно не пересекал. Хотя бы потому, что на галопе непременно свернул бы здесь шею.

- Боюсь, что да, - сознался он наконец. - Кажется, мы где-то потеряли след.

- Давайте вернемся, - робко попросила южанка. - Туда... Туда, где кладбище.

Под открытым небом было чуть светлее.

- Разожжем костер, и, может, люди принца найдут нас, если выйдут на свет.

Думать о том, что их никто не ищет, совсем не хотелось. И без того было боязно. А костер обещал тепло и некоторый уют, ну хоть какой-то.

- Вы же сможете? Костер?

Наверное, это был наивный вопрос, но Эжени не успела прикусить язык. Само вырвалось.
Ронэ смог бы, он служил в артиллерии и здорово управлялся с порохом, а Портос? Надо думать, по службе мушкетеры ничего не поджигали.

- Господи, Портос, - невольно рассмеялась Эжени, любуясь другом. - Вы сильны как герои древности.

Надо было признать, что бояться чего-то рядом с добродушным гигантом было затруднительно. Даже в ночном лесу.
От костра веяло теплом, вокруг уже подтаивал снег, и веселое пламя разбрасывало вокруг отблески света.
Эжени, вспомнив, что она все-таки дочь солнечного, но очень самостоятельного Юга, попросила мушкетера расседлать лошадей, раз уж им предстояло ждать до утра, и вскоре незадачливые путники устроились у огня на седлах.
Это было настоящее приключение, и пусть оно обещало быть коротким (и слава богу!), мадам де Вейро жалела сейчас только о том, что рядом не было Эмили (которой все это наверняка понравилось бы!) и Ронэ. Второе объяснений не требовало.
Бретер удивил ее, немного озадачил, и вся внезапность его предложения мешала чувствовать себя безмятежно, и Эжени снова и снова мысленно возвращалась к его словам. И поэтому, может быть, спросила Портоса, к которому давно относилась так же, как к родному брату (что, несомненно, возмутило бы Армана до глубины души):

- Скажите, друг мой, только не смейтесь... Если бы вы однажды собрались жениться, какой бы она была?

Эжени с благодарностью приняла флягу и отпила немножко, глядя в огонь. Пляшущие над ветками языки пламени настраивали ее на философский и задумчивый лад.
Мужчины могут выбирать. Она теперь, слава богу, тоже могла. И чего ей было желать? Того, что муж оставил в наследство лично ей, хватило бы на достойную жизнь, даже если бы поместье вдруг перестало быть прибыльным. Искать богатого мужа?.. Тогда уж знатного.
Беда в том, что она и тщеславной не была. И у нее был Ронэ, ее бретер... Который любил Эмили, пропадал неизвестно куда на много недель и даже не писал, и вот теперь предложил замуж.
Если бы это значило, что Ронэ станет бывать дома чаще и больше времени проводить с ней! И писать. Или хотя бы предупреждать, что должен уехать.
Но брак меняет женщин, а не мужчин.

- Она будет такой, - пообещала Эжени мушкетеру, с улыбкой возвращая ему флягу. - И она будет красива, потому что, как бы ни мудра была ваша почтенная матушка, вы любите красивое.

Она помнила, как ценит Портос изящную вышивку или сложные узоры белых, всегда накрахмаленных кружев. Он был модником, и те же кружева они не без удовольствия обсуждали не раз.

- Когда-нибудь вы будете счастливы, Портос... - вздохнула молодая женщина. - А я... думаю о совсем неподобающих вещах. И желаю того, чего не должна желать. Мне нестерпимо хочется отплатить злом за зло. Нет, не спрашивайте, умоляю вас, я не скажу ничего больше. Но потом... Может, я найду монастырь.

Она подумала вдруг и о том, что Ронэ считал Клейрака другом. И не простил бы ей, должно быть...
Сердце билось неровно, смертельно хотелось поверить бретеру и чувствовать себя такой же счастливой, как в его объятиях в трактире, в первые минуты, когда она видела его глаза и слышала голос, и он... он же был честен, и так обнимал ее, что хотелось пообещать ему все на свете. И сдержать слово.

Эжени посмотрела на него; в темных глазах отразились отблески костра. Кажется, она улыбалась.
Когда-то она думала о том, что можно использовать новых парижских знакомых в своих целях; сейчас и цели изменились, и... Мертвых не вернешь, а погубить судьбу молодого блестящего мушкетера было легче легкого. Южанка не сомневалась в том, что он искренне постарается помочь, но для человека с таким открытым сердцем это было опасно вдвойне.

- Я не могу, Портос... - тихо сказала она, наморщив лоб в попытке подобрать слова. - Я никогда не смогу... Нет, забудьте. Только скажите... Пообещайте, что никогда не будете думать обо мне дурно. Даже если узнаете, что я совершила что-то очень плохое.

Она замолчала, продолжая хмуриться. Сердце, в самом деле, просило двух совершенно разных вещей, и то, что она не могла считать своим долгом и считала, то, что никогда не было долгом женщины, давило как надгробный камень. А то, чего она на самом деле хотела... Оно оказалось вдруг так близко. Протяни руку, закрой глаза и будь счастлива.

Портос так точно озвучил то, о чем она думала в последние недели, что Эжени невольно вздрогнула и крепко сжала губы так, что они превратились в узкую полосу.

- Можно.

Странная убежденность звучала в ее голосе, жесткая, словно чужая, но южанка тут же тряхнула головой и протянула руку за флягой.
Кто мог ей помочь, кто стал бы ей помогать? Арман, который служил кардиналу? Ронэ, который с Клейраком дружил? Друзья?
Она, избалованная заботой сначала отца, потом мужа, и знавшая о человеческой жестокости только по рассказам, чувствовала себя в Париже так, словно ступала по битому стеклу. Именно здесь она впервые поняла, чего на самом деле стоит обманчивая свобода и как дорого за нее приходится платить.
Рассказ Армана о колдуне она выслушала со смешанными чувствами. И, поняв, что для него на этом все закончено, больше с братом не заговаривала. И, понимая все и смиряясь с этим, все же не хотела его видеть. Может, потом...  Когда-нибудь.

- Ла Фер? - повторила она, очнувшись, и весело фыркнула, живо напомнив графиню де Люз. - Господи, нет! Он... нахал и дурно воспитан, но самое большое его прегрешение в том, что он настойчиво зовет меня замуж. За это не убивают...

Она задумчиво покачала флягу в руке и сделала большой глоток. А потом уточнила:

- Женщины не убивают. Подождите, я знаю, что вы скажете!.. - она еще улыбалась, но думала все-таки, что надо замолчать, потому что вино оказалось довольно крепким. А может, это от волнения и усталости?..

- Вы скажете, что мне нужно замуж. За какого-нибудь порядочного человека, желательно с титулом. Моя матушка тоже так говорит. Но муж мне точно не позволит... Кхм... А если вдруг позволит, то это тоже как-то неправильно... Ой-ей. Не слушайте меня, Портос, это вино и я пьяна. Никому не рассказывайте!

Эжени улыбалась, подбрасывая веточки в огонь. Мушкетер ошибался. Мужчина, который действительно мог ей что-то запретить, ехал сейчас по другой дороге, охраняя принца и принцессу. У него не было прав ни брата, ни мужа, но в правах ли суть?

- Я была хорошей женой, - с грустной улыбкой сказала она. - Может, не лучшей, но хорошей. Я не Эмили, друг мой, это она смелая и отважная, а я... Я очень любила наш дом. Там остался мой сын, у нас есть сад и лошади, и... Неважно.

Молодая женщина отвернулась. Впрочем, ненадолго. Она вспомнила про седельную сумку, в которой всегда держала цукаты, и тут же полезла туда в поисках мешочка, но Портос ее отвлек.

- Брат? - в темных глазах сверкнула молния. - Да. Хорошо... я скажу вам, Портос. Немного. И забудьте об этом сразу же, обещайте. Вы и вправду мне как брат, я хотела бы иметь такого брата... То, что заботит меня, касается господина кардинала. Теперь понимаете? Я не говорю, что Арман струсил, он не трус, и он сделал все, что мог, только... Этого недостаточно. Вы мушкетер короля, вы не станете винить меня за нелюбовь к Его Высокопреосвященству.

Мешочек с цукатами отправился к Портосу. Себе южанка оставила горсть засушенных яблок. Есть не хотелось, но так было безопаснее. Когда жуешь, не успеваешь ляпнуть лишнее.

Эжени уже успела пожалеть о том, что вырвалось у нее в запале, но было поздно. Она скормила мушкетерскому коню еще кусочек яблока и принялась гладить бархатную любопытную морду, улегшуюся на плечо.
Конь тепло дышал и трогал губами ее ухо.

- Спасибо, - тихо сказала южанка. - Его имя защищает человека... убившего одного моего родственника.  Это сложная история... Я считаю его убийцей, я никогда этого не докажу, но я знаю, что права.

...Потому что мужчина должен защищать и оберегать, а не делать то, что делал муж Катрин, не допуская к ней ни родню, ни врачей, но окружив ее странными и страшными женщинами в монашеской одежде.

- Страшная смерть и загубленная душа, Портос. Не проговоритесь. Я только...

Вино, зимний лес, костер и тишина вынуждали ее говорить, но если бы не участие, с которым мушкетер ее расспрашивал, она бы сдержалась.

- Я не исправлю того, что исправить нельзя. Но хоть что-то.

Вдалеке затрещали сучья, и мадам де Вейро обернулась. Слышались голоса.

- Портос! Это... это люди принца? Вы слышите?