В Тур карета въехала с самым началом сумерек, когда шпиль собора еще горел закатным пламенем. И Теодор прильнул к окну, с каждым поворотом колес все острее вспоминая свой прошлый визит. Мадам Тиссье с ее страстным взглядом. Мадам де Сен-Савен – вернулась ли она? Месье де Мирво. Рансар. Бодри, с его глазами побитой собаки. Он оставил в этом городе немало врагов.

Эглантина, сморенная долгой дорогой, мирно посапывала в уголке кареты. И не проснулась, когда Теодор ее окликнул.

– Тем лучше, – решил он, касаясь руки мадам де Бутвиль. Которая, кажется, тоже задремала. – Мадам, Господь не даст вам детей, если он сперва лишит вас мужа. Во всяком случае, в этом браке. Молитесь за него тоже.

Он оставил шторку поднятой. И невольно отстранился, узнав дом, мимо которого они ехали.

– Кстати, вам что-то говорит такое имя – Рансар?

Если она его знала, он себя выдал. А если не знала – почему?

Эмили открыла сонные глаза и проговорила удивленно:
- Я всегда за него молюсь... - она вздохнула. - И за вас, когда вспомню. Хоть вы того не стоите.
Она слегка потянулась  и тоже посмотрела в окно.
- Почти приехали, да? Я знаю Ронсара. То есть не его, а его стихи, конечно. У вашего книготорговца была книга. А Рансара не знаю, не слышала.

Теодор не сразу нашелся с ответом. Мадам Пети тоже говорила, что молится за него. И ему точно так же становилось неловко.

– Если вы станете просить святого Мартина о детях, в то время как ваш муж не с вами, – сказал он наконец, – это может произвести странное впечатление. Да и к чему просить его о детях?

Карета остановилась. Заскрежетала, опускаясь, подножка. И бретер, по-кошачьи потянувшись, выбрался наружу.

Дом казался небольшим: всего два окна на фасаде и только два этажа. Но дверь была дубовой, а молоток на ней – бронзовым. И толстенький лакей, отворивший на стук, выглядел совершенно довольным жизнью.

– Госпожа графиня де Люз, – громко оповестил один из форейторов. – К госпоже де Пьерфит.

Лицо лакея озарилось угодливым восторгом.

– Извольте… – он бросил на бретера быстрый взгляд и почтительно поклонился карете: – Пожалуйте внутрь, ваша милость. Я госпожу сию минуту оповещу.

Теодор помог выйти мадам де Бутвиль. Вслед за лакеем проводил ее в гостиную, куда тут же принесли свечи. И не успел сказать ни слова, прежде чем в комнату стремительным шагом вошел высокий плечистый мужчина средних лет.

– Жорж де Пьерфит, – отрекомендовался он. – Мадам де Пьерфит спустится сию минуту. Счастлив свести знакомство, мадам.

Счастливым он не выглядел. Скорее, крайне раздраженным.

При упоминании короля Пьерфит заметно смягчился. Но вновь нахмурился, едва прозвучало имя мадемуазель де Гурне.

– Гурне? – повторил он с нескрываемым отвращением. И недоверчиво посмотрел на бретера. – Вы ее знаете?

– Не в библейском смысле, сударь, – Теодор примостился на ручке кресла своей мнимой кузины. – Разумеется.

– О! О! – Пьерфит был явно ошарашен. И, опустив на миг глаза, снова взглянул на мадам де Бутвиль. – А… а вы… не знаете?

– Кузина столько говорит, что несложно ее не услышать, – ответил за нее Теодор. Мадемуазель де Гурне, узнав, что мадам де Бутвиль едет в Тур, сперва пожелала с ней познакомиться, а затем попросила ее отдать за нее визит вашей супруге.

– Что?

Откровенная растерянность на лице хозяина дома сменилась сомнением, когда дверь гостиной отворилась, пропуская невысокую белокурую молодую женщину с большими голубыми глазами. Которые она скромно опустила долу, переступив через порог.

– Моя супруга, – с нескрываемой гордостью проговорил Пьерфит.

Теодор соскочил на пол и снял шляпу.

Оказавшись в объятиях мадам де Бутвиль, мадам де Пьерфит словно закоченела. И сказала, глядя по-прежнему в пол:

– Я вас не знаю. Вас мадемуазель де Гурне послала? Ко мне? Я ее очень уважаю. А месье де Пьерфит о ней дурного мнения.

Пьерфит плотно сжал губы. И с тем же еле сдерживаемым раздражением указал на один из свободных стульев:

– Садитесь, мадам. И вы, сударь, – он взглянул на бретера, – присаживайтесь.

Молодая женщина молча устроилась на самом краешке стула. Сложила руки на коленях. И Теодор, занимая предложенное ему место, подумал, что монсеньор – или тот из его людей, кто отправил сюда мадам де Бутвиль – тревожился не зря. Что-то в этом доме было не так.

– К вам, – уточнил бретер. – Потому что вы женщина.

Пьерфит снова рассмеялся, а его жена вновь нахмурилась.

– Почему вы так говорите, господин де Ронэ? Это она вам сказала «нет» на один раз больше чем нужно?

– Сохрани боже!

– Она сделала вам что-то дурное?

– Нет, – признал бретер. Хоть и с некоторой неуверенностью в голосе.

– Она сделала что-то дурное кому-то, кого вы знаете лично?

– Н-нет.

– Тогда вы просто злословите?

– Дорогая моя… – пробормотал Пьерфит.

– Я только излагаю свое мнение, мадам, – на молодую женщину Теодор больше не смотрел. – Мы с мадемуазель де Гурне оба не лучшего мнения друг о друге.

– Но всякое мнение должно быть на чем-то основано, – Мадам де Пьерфит столь же упорно не поднимала глаза. – А если…

– Моя дорогая, час уже поздний, – перебил ее муж. – Ваши гости, верно, хотели бы отдохнуть с дороги. Может, перекусить?

– Но господин де Ронэ назвал мою подругу…

– Моя дорогая!

– …«злобной старой девой», – она словно не слышала. – Вы же говорили, что это похвально – защищать своих друзей. И ее подруга тоже ее защищает, значит, это правильно.

Пьерфита откровенно передернуло. А его жена на миг подняла глаза. В которых бретер, как ни искал, не нашел и тени улыбки. Одно лишь раздумье.

– Мадам, – очень вежливо спросил он. – Я не слушал ваше мнение?

Пьерфит явно понял правильно. И заметно напрягся. Но вмешаться не успел.

– Вы слушали, – удивилась его жена. Похоже, совершенно искренне.

– Потому что я склонен слушать разумное мнение, – объяснил Теодор. И не смог не добавить: – Даже если это мнение женщины.

Мадам де Пьерфит посмотрела на мадам де Бутвиль. С таким же отстраненным любопытством. И Теодор с изумлением обнаружил, что фигура у нее изящная, а черты лица – весьма правильны. Многие сочли бы ее красивой женщиной. Но его не покидало ощущение, что он имеет дело с говорящей статуей.

- Значит, вы признаете, что мадемуазель де Гурне совсем не злобная? - тут же вмешалась Эмили.

– Вовсе нет, – парировал бретер. – Но…

– Сударь! – взмолился Пьерфит. – Вы ее не переспорите! Ее никто…

– Но я не пытаюсь никого переспорить, – очень мягко возразил Теодор. – Зачем, когда мадам де Пьерфит со мной согласна?

Пьерфит вытаращил глаза.

– Д-да?

Мадам де Пьерфит повторила недоумевающим эхом.

– Разумеется. Вы согласны, что я вас слушаю. Но вы никогда не разговаривали с мадемуазель де Гурне, а значит, знаете ее хуже чем я. Ваша супруга на редкость разумная женщина, сударь, и не спорит с очевидным.

На этот раз слов не нашлось ни у жены, ни у мужа.

Теодор в очередной раз мысленно признал, что сделал глупость. Брать мадам де Бутвиль с собой решительно не следовало. И даже напомнить ей, что сама она с мадемуазель де Гурне не знакома, он не мог. Или мог?

– Это из-за вашего дурного характера, мадам. На месте господина де Пьерфита именно сейчас я бы перестал подыскивать повод спросить, нет ли у вас при себе письма для мадам де Пьерфит от мадемуазель де Гурне, столь вы на нее похожи.

– Ну, что вы, – пробормотал, смутившись, хозяин дома. – Я вполне верю…

– У вас есть для меня письмо? Рекомендательное? – уточнила мадам де Пьерфит. И безыскусно добавила: – А то я даже не знаю, как вас зовут…

Повторение оказались кстати. Потому что и Теодор, и хозяин дома, осознав свой промах, одновременно попытались представить и представиться. Отчего понять, что именно они сказали, не представлялось возможным. А поскольку право заговорить первым они вежливо предоставляли друг другу, мадам де Бутвиль назвалась раньше.

– Шевалье де Ронэ, – повторила хозяйка дома. И зачем-то прикрыла рукой левый глаз. – Меня зовут Мари-Луиза.

Она распечатала письмо. А Пьерфит прокашлялся.

– Мы будем счастливы, если вы воспользуетесь нашим гостеприимством, – врать он умел даже хуже бретера. – К сожалению, со дня на день мы ждем визита моей кузины…

Мадам де Пьерфит подняла голову от письма.

– Мадам де Бутвиль может разделить комнату с Франсуазой. Как хорошо, что вы назвались, мадам, мадемуазель де Гурне об этом не пишет.

– Моя кузина, – неохотно объяснил Пьерфит. – Вы… вы можете, конечно, остаться. На ночь.

– Мы вам более чем признательны, – заверил бретер. – Я обещаю вам, что мадам де Бутвиль будет вести себя прилично. Она умеет.

Отчего-то хозяина дома это обещание явно не порадовало. Скорее, смутило.

– Я… Мы… – стук дверного молотка прервал его. И, просияв, он кинулся к выходу из гостиной.

– Это Анри, – невозмутимо сообщила его жена. – Он обещал зайти сегодня.

Пьерфит будто не услышал. Выбежал из комнаты. И бретер осведомился вместо него:

– Анри?

– Мой брат Анри, – молодая женщина сложила письмо и посмотрела на мадам де Бутвиль. – Мадемуазель де Гурне ничего про вас не пишет. Как странно.

Теодор подумал, что грех был вряд ли, а вот опасность… Зачем-то же она была нужна монсеньору, эта странная дама?

– Я не сказала, что это грешно, – возразила мадам де Пьерфит. – Но это опасно. Для… для моего душевного мира. И нашего спокойствия.

– На улице тоже может быть опасно, – усмехнулся бретер. – Леса упадут, ветром продует. Так что же, не выходить? А мадемуазель де Гурне опасна разве что тем, что вам захочется ей поверить.

– Да, – неожиданно подтвердила молодая женщина. – Именно это и говорит мой муж. И мне не следует даже думать…

– Не надо думать, – ехидно согласился бретер. – Кем вы хотите быть? Екатериной Сиенской? Или может, Теклой?

Что-то из книжки мадемуазель де Гурне он запомнил. И если и вспомнил сейчас, как аббат Годо предлагал ей завести вдобавок к кошке собаку и воспитать из нее Хюсдена, то повторять этот совет не стал. Только улыбнулся воспоминанию.

– Разве ее величество королева Мария, – лицо хозяйки дома снова окаменело, – такая скверная правительница, что мужчины отказывают женщинам в даже тени ума?

– Хуже своего сына она быть не может.

Наверно, это был неправильный ответ – мадам де Пьерфит снова растерялась. И весь разговор был неправильный – когда он не мог ни согласиться, ни возразить. Но к счастью, снаружи послышались шаги. И дверь распахнулась.

– Прошу вас. – проговорил Пьерфит, входя следом за новоприбывшим – средних лет мужчиной с обширной плешью, бегающими глазками и угодливой улыбочкой потомственного судейского. – Позвольте представить – мой шурин… Что такое?..

Судейский встретился глазами с Теодором. И сделался белее мела.

– Добрый вечер, Анри, – сказала мадам де Пьерфит. – У нас гости.

– Да, – перебил ее муж, – да, я уже сказал. Вы… что-то случилось?

– Н-нет, – на брата мадам де Пьерфит было жалко смотреть. – М-месье де Ронэ? В-вы… я… я не… Д-добрый вечер. Мадам.

И вот тогда Теодор его вспомнил. И чуть не выругался вслух. Бодри. Красавица-графиня.

– Мой шурин, – повторил Пьерфит. – Месье Бодри.

Отредактировано Теодор де Ронэ (2020-01-09 20:38:15)