Вечером после эпизода Chacun son Tours. 18 марта 1629 года, утро.
La mujer y el vidrio siempre están en peligro – Женщина и стекло всегда в опасности (испанская поговорка)
Отредактировано Теодор де Ронэ (2019-12-30 15:58:10)
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » La mujer y el vidrio. 18 марта 1629 года, вечер
Вечером после эпизода Chacun son Tours. 18 марта 1629 года, утро.
La mujer y el vidrio siempre están en peligro – Женщина и стекло всегда в опасности (испанская поговорка)
Отредактировано Теодор де Ронэ (2019-12-30 15:58:10)
Эмили представила месье Бодри с миской в руках и чуть не хихикнула. Однако, становилось все интереснее. Ронэ знал мадемуазель де Гурне. Ронэ знал месье Бодри. Месье Бодри был братом мадам де Пьерфит. И боялся бретера. Не значило ли это, что миссия некой не очень умной графини, совсем не сложная и не требовавшая особых усилий — ведь Эмили уже узнала все, что надо: мадам де Пьерфит не писала мадемуазель де Гурне, потому что это не нравилось ее мужу — обычное дело! - была лишь прикрытием для чего-то другого, более важного? И тогда... тогда понятно, почему Ронэ ее догонял. Вовсе не потому, что она была ему нужна... И это было совсем уж обидно, потому что означало, что он совсем за нее не волновался, и прощать его было нельзя... Вот бы заказать его ему же самому! «Сколько вам заплатить, чтобы вы повесились?» Но ничего, она еще найдет способ отомстить... Мадам де Бутвиль лучезарно улыбнулась:
- Господин де Ронэ уже забыл про тот камзол. Ведь правда, кузен?
Мадам де Пьерфит смотрела очень пристально. И бретер мысленно выругался.
– Учитывая, что я о нем только что вспомнил, мадам… Нет.
– Я больше не буду! Я… я вообще не… Клянусь!
Теодор закатил глаза. Монсеньор будет в бешенстве. Подумать только, он гадал, не зря ли взял с собой мадам де Бутвиль! Мог бы сообразить, дурак несчастный, что два кардинальских агента в одном городе должны быть связаны.
– Не будете, – заверил он. И, увидев, как помертвело лицо судейского, поспешно поправился: – Потому что тут нет миски. Право, не думаете же вы, что я приехал из Парижа, чтобы поминать позапрошлогодний суп? Мадам, вы позволите нам с месье Бодри побеседовать без свидетелей? Чтобы…
– Нет! – хором воскликнули брат и сестра.
Эмили едва не открыла от удивления рот. А потом хмыкнула:
- А вы вовсе при нем не ешьте, и все будет хорошо. И даже если вы будете есть — господин де Ронэ при мне на людей не бросается, честное слово! Чтобы не подавать плохой пример.
– Один бессовестный злодей, – заговорщицким тоном сообщил Теодор. – Любил бросаться на людей,
Но, чтоб не стать дурным примером,
Он прибегал к разумным мерам.
Муж и жена оба посмотрели на него как на умалишенного.
– Честное слово, – взмолился Бодри. – Я ничего!..
– Тихо! – не выдержал бретер. Наступила тишина. Крайне настороженная с двух сторон. И недоумевающая с третьей. На мадам де Бутвиль он смотреть не стал. – Месье де Пьерфит, слово дворянина, я не собираюсь причинять этому человеку какой-либо вред в вашем доме. Вам хватит моего слова? Или мне следует выйти на улицу, дождаться его и поговорить с ним там?
– С-сударь… – пробормотал Пьерфит. Выглядел он совершенно ошарашенным. И его можно было понять.
– Я рад, что вы верите слову дворянина. На пару слов, месье Бодри?
Судейский вцепился в спинку ближайшего кресла. С видом человека, чьи пальцы не разожмет даже смерть.
- Вам надо пообещать, что вообще не причините вред этому человеку, - мадам де Бутвиль с интересом рассматривала судейского. Чего он так боялся? Нет, Ронэ часто можно было бояться, учитывая его род занятий... Значит, какие-то дела их связывали раньше... Но чертов бретер ведь ни за что не расскажет! Эмили обвела взглядом присутствующих и мило улыбнулась. - Господин де Ронэ всегда держит слово. Но господин Бодри, если вас так смущает необходимость беседовать с господином де Ронэ наедине, быть может, вам будет легче, если я буду присутствовать при разговоре?
Конечно же, мадам де Бутвиль понимала, что Ронэ этого не захочет, но почему бы не поддразнить его лишний раз? В конце концов, он опять поступил нечестно: если у него было задание, он должен был рассказать. Она же рассказала!
– Мадам, – Пьерфит опомнился наконец от своего недоумения, – право… Я в толк взять не могу, почему… почему наедине… и вообще?..
Последние слова он проговорил уже глядя на бретера и без всякой уверенности.
- Понятия не имею, - почти весело отозвалась мадам де Бутвиль. - Но с господином де Ронэ бесполезно спорить, проще уступить.
– Спасибо, – саркастически откликнулся Теодор. Ответа на вопрос хозяина дома не было и у него, и он запоздало сообразил, что идея была скверной: – Простите, в этом и в самом деле нет никакой необходимости.
– Вы приехали от господина д'Эффиа! – воскликнул Пьерфит. Бодри издал горлом какой-то звук, но его зять не обратил внимания: – По тому самому делу!
Теодор мысленно обозвал Бодри очень дурными словами. Потому что послание, которое он передавал в прошлый раз, было от д'Эффиа.
– Нет, но…
– Извольте, – Пьерфит не слушал. – Извольте, мы дадим вам такую возможность. Мадам, прошу вас следовать за мной.
– Сударь… – начала его жена. И Пьерфит бесцеремонно взял ее за руку, вынудив подняться на ноги с недоуменным восклицанием.
– Разговаривайте, – велел Пьерфит. Дернул плечом в ответ на невнятный возглас Бодри. – Но помните, вы обещали!
– Сударь! – возмутилась мадам де Пьерфит. – Мой брат!
– Мадам де Бутвиль позаботится, чтобы с ним ничего не случилось, – пообещал бретер. – Ведь правда, мадам? Я не подам вам дурного примера?
- Кто же знает? - пожала плечами Эмили. - Но я искренне надеюсь, что не подадите. Иначе вам самому потом стыдно станет. А уж если я тем примером воспользуюсь...
Бодри слова мадам де Бутвиль явно не успокоили. Но, дернувшись уже к выходу из гостиной, он замер как испуганный кролик. Потому, верно, что Теодор мягко поднялся на ноги.
– Присядьте, – попросил он. – Это кресло и так никуда не убежит. Но если вы его придавите сверху, оно перестанет дрожать.
Бодри задрожал еще сильнее. Но, когда бретер снова указал на кресло, покорно сел. И за супружеской четой закрылась дверь гостиной.
– У вас есть вопросы, мадам? – спросил Теодор, возвращаясь на место.
Вопросов у мадам де Бутвиль было много, надежды получить на них ответы — мало. Но отчего бы не попробовать?
- Конечно, есть. Мне крайне любопытно, отчего вас так боится господин Бодри. И что происходит.
Она не стала спрашивать, по какому «тому самому» делу приехал Ронэ — Бодри явно считал, что они с бретером заодно.
– Не ко мне вопросы, – бретер посмотрел на нее как на дурочку. – Впрочем, они и так не ко мне.
Бодри ответил преисполненным муки взором. И промолчал.
– Тогда спрошу я, – предупредил Теодор. И ответ последовал тут же:
– Клянусь… я… я заканчиваю. Я уже скоро!
Первым порывом Эмили было спросить Бодри, что именно он заканчивает. Она посмотрела на Бодри, потом на бретера, потом снова на Бодри. Было обидно, что ее использовали втемную. Но портить игру Ронэ все же не следовало, хоть и очень хотелось - это же была не только его игра. И мадам де Бутвиль ласково обратилась к судейскому:
- Ну вы уж поторопитесь... пожалуйста...
Бледные глаза Бодри наполнились слезами. И на мадам де Бутвиль он уставился как на воплощение надежды.
– Мадам, я… я… А если… если?..
Слова хлынули из него бурным потоком. И, как всякий бурный поток, этот тащил за собой всяческую ерунду. Признание в потере какой-то бумажки. Признание в том, что сестра поделилась тайной с мужем – прозвучавшее отчего-то донельзя фальшиво. Клятвы в вечной преданности господину кардиналу в общем и целом и месье д'Эффиа в частности.
– Я его почти уже уговорил!.. Почти! Еще немного! Если бы… если бы… – он умолк и воззрился на мадам де Бутвиль с безмолвной мольбой о помощи.
- Если бы что? - голос молодой женщины звучал ласково, а лицо выражало участие.
– Если бы… если бы… – робко повторил Бодри. – Если бы месье де Ронэ… ну, если бы он, как тогда… намекнул… месье де Пьерфиту…
– Что именно месье де Ронэ должен намекнуть? – с нескрываемым сомнением в голосе осведомился бретер. – Что месье д'Эффиа им недоволен?
Это не могло быть правдой, конечно. По словам самого же судейского, Пьерфит узнал о делишках зятя случайно, от жены. Которая писала мадемуазель де Гурне – эту сторону дела Теодор понимал еще меньше. Но уточнять не решался, боясь прервать откровения Бодри неосторожным словом. Оставляя расспросы мадам де Бутвиль, у нее получалось. А он был согласен пугать и дальше.
– Что… что… – на Бодри было противно смотреть. – Чтобы он помог.
Как ни старалась мадам де Бутвиль не подавать виду, она была растеряна и совершено не представляла, что делать дальше. Всплыл внезапно месье д'Эффиа — что могло связывать его с этим слюнтяем? Эмили никогда до сих пор не видела плачущих мужчин (не считать же кавалеров, жеманно промокавших глаза кружевным платочком после чтения особенно чувствительных стихов), и потому чувствовала себя донельзя неловко. Проклятый бретер знал, но ничего прояснять не собирался.
- Разве господин де Пьерфит может отказать вам в помощи?
– Он… он… Он уже, – внезапно решился Бодри. – Я просил, правда! А он не хочет! Говорит, что это не женское дело!
По губам бретера скользнула усмешка. Но он промолчал.
- Но почему же не женское? - удивилась мадам де Бутвиль.
Бодри заметно растерялся. И принялся объяснять – что-то о доме, детях, дурном влиянии, но только не мадемуазель де Гурне, а… а… Тут же запутался, пытаясь не задеть мадам де Бутвиль. Попытался снова – почему-то заговорив о Гипатии. Тут Теодор не выдержал:
– А с Евы вы начать не хотите?
Судейский побледнел до синевы. И, сбиваясь и шмыгая носом, принялся каяться. Что подсчеты вел не он, а его сестра – всегда вела, с самого начала. Что это она заметила ошибку, о которой он сообщил д'Эффиа. Что у нее так голова работает: она смотрит на цифры и видит ответ, вот сразу. А он просто судейский. Она ему… она не помогала, она все делала. А потом она захотела большего.
Он вытер рукавом лоб и перевел молящий взор с бретера на мадам де Бутвиль.
- А почему нет, если она все и делала? - спросила Эмили, так и не поняв, о чем речь. Помимо всего прочего, она не знала, кто такая Гипатия...
– П-п-п…
Ответа на этот вопрос у Бодри явно не было. И он начал объяснять снова – так же сбивчиво. Но что-то начало наконец проясняться. Мадам де Пьерфит – тогда еще мадемуазель Бодри – увидела у брата стопку накладных, забытые его приятелем, который служил у губернатора.
Бретер молча кивнул. Губернатором Турени был месье д'Эффиа.
Бодри даже не заметил, что она смотрит. А она пролистала накладные и сказала, что поставщики мошенничают. И указала где – в трех местах. Потом объяснила – что итог не сходится. А потом написала это объяснение. А Бодри его подписал и отправил губернатору.
– Тогда, два года назад? – к этому времени Теодор и думать забыл про мадам де Бутвиль.
Оказалось, раньше, но ненамного. Месье д'Эффиа написал в ответ. И предложил умнику просмотреть еще ведомости. За вознаграждение, конечно. Большее, чем все жалование, которое тот получал в конторе. Кто бы сумел отказаться? Бодри и не отказался – спросил сперва Мари-Луизу, она согласилась помочь. Но потом…
– Захотела большего?
От его тона Бодри вжался в спинку кресла. И начал, сбиваясь, объяснять, что он ничего не хотел. Что она же его сестра. Что он согласился. После приезда месье де Ронэ – он же согласился? Все же стало хорошо?
- А теперь нехорошо? - мадам де Бутвиль все так же не понимала. Нет, понимала теперь, причем здесь д'Эффиа. И что, наверное, господину де Пьерфит такое занятие жены не по нраву. Хотя не очень ясно, почему. И Эмили искренне восхищалась мари-Луизой — подумать только, такой талант! Но отчего Бодри так боится бретера?...
Бодри снова шмыгнул носом. И снова начал объяснять – и уже почти внятно. Что он согласился на требование сестры – та хотела завести знакомство в Париже с какой-нибудь умной дамой. Он написал д'Эффиа и солгал – придумал, что ему по кое-каким причинам необходимо посылать отчеты через сестру. И что им нужен предлог – переписка с дамой. И тогда появилась мадемуазель де Гурне. И почти два года все шло хорошо. Д'Эффиа посылал им много бумаг, у них были деньги – не богатство, но все же.
– Пока вы не скопили достаточно для приданого? – полюбопытствовал бретер. Но без улыбки, и судейский принялся объяснять, что это совсем другое дело, это ее наследство от матери, он и не думал даже, что кто-то на Мари-Луизу позарится, но Пьерфит… а он не подумал, но конечно же, он ее муж… а они этими деньгами распоряжаться не могли, это было ее приданое…
Так вот почему Шере была важна переписка мадемуазель де Гурне! То есть не Шере, конечно... И Мари-Луиза нравилась ей все больше и больше, такая умница! Но отчего никто на нее бы не позарился, она красивая, и материно наследство в приданое... Наверняка ведь потратили они его!..
- И Пьерфит потребовал приданое, а у вас той суммы нет, и Мари-Луиза захотела больше денег за услуги?
– Она хотела все! И этот ее муж! – страх был позабыт, и судейского переполняло возмущение. – Они хотят всю плату! Хотя без меня у нее ничего бы не было!
– Было бы приданое, – предположил бретер. И Бодри снова скукожился.
– Н-нет, это не… Это не то… Не в том дело… но… Сударыня, – он снова обернулся к мадам де Бутвиль, – это же… ну согласитесь! Она же женщина! Девушка! Никто бы не стал ей платить! Ей бы никто такое бы и не предложил бы!
Бодри обратился за помощью не по адресу. Конечно, мадам де Бутвиль знала, что в этом мире, мире мужчин, никто не предложил бы девушке такую работу. Просто никто бы не подумал, что девушка на такое способна. Но разве это справедливо?! В книге мадемуазель де Гурне говорилось, что женщины совсем не глупее мужчин, да Эмили и сама это знала!
- Не предложил бы, пока о ней не знали, а теперь предложат, - пожала плечами графиня. - И это будет только справедливо. А как вы думаете, кузен?
Ронэ, помнится, признавал ум и за дамами из салона маркизы де Рамбулье, и за мадемуазель де Гурне. Правда, он считал глупой одну конкретную молодую графиню... но что взять с негодяя?!
– Я думаю, предложат, – ни малейшего сочувствия к Бодри Теодор не испытывал. – Если в конечном итоге расчеты делает женщина, то ваше посредничество дела не меняет. Разве что…
Лукавый огонек в его взгляде выдавал его с головой. Но Бодри попался:
– Разве что?..
– Разве что без вашего посредничества она станет вести себя неразумно. На что, похоже, она вовсе не способна.
Проигрывать всегда неприятно. Проиграть женщине неприятно вдвойне. Но если ты такой не один, то еще можно поверить, что дело все же не в тебе.
– Способна! – Бодри все же проявил сообразительность. Но сообразительность весьма ограниченную. – Вы же видите!..
– Все причины заключить обратное, – безжалостно отрезал бретер. Но поддался затем искушению: – Или нынешнее ваше задание не похоже на предыдущие?
– Э-э-это. Это канал, – на унылом лице Бодри читалась очевидная работа мысли. – Канал. Канал. Между Сеной и Луарой.
– Да, – согласился Теодор. – От этого кто угодно потеряет голову.
– Вот! – обрадовался судейский. – Да! И еще ее муж! Он тоже!
– Теряет голову?
Пьерфит, как выяснилось, не хотел, чтобы его жена изучала счета поставщиков и вела расчеты. Какое отношение это имело именно к каналу, объяснить Бодри так и не смог. Но расспрашивать Теодор не стал.
– Он передумает, – пообещал он. И посмотрел на мадам де Бутвиль. – Некоторые дамы прекрасно умеют уговаривать.
Эмили ответила ему откровенно недоумевающим взглядом. С чего это он решил приписать ей подобное умение? Кого она уговаривала? Его — точно нет, и не просила ни о чем, просто старалась убедить в том, что свое дело она все равно сделает, и лучше не мешать, а помочь.
- Ну что вы, Теодор, в плане уговоров мне с вами никогда не сравниться! - мадам де Бутвиль не смогла удержаться от того, чтобы не съязвить. Хотя методы Ронэ тоже мало походили на уговоры.
– Мужчин я так не уговариваю, – промурлыкал бретер. И Бодри, испуганно глянув на мадам де Бутвиль, поспешно опустил взгляд. И только стрельнул в ее сторону глазами, когда Теодор продолжил: – У вас есть еще вопросы, мадам?
Вопреки обыкновению, в его тоне и взгляде не было сейчас и намека на иронию.
- Пожалуй, нет, - тяжело вздохнула Эмили, почувствовав накатившую усталость. Она узнала, почему не Пишет мадам де Пьерфит. И даже то, что она не пишет. И, пожалуй, что надо сделать, чтобы Мари-Луиза снова стала писать мадемуазель де Гурне. Но сейчас хотела есть и спать.
– Радуйтесь, – посоветовал Теодор судейскому. – Благодарю вас за содействие, господин Бодри, можете быть свободны. До поры до времени.
Он указал на дверь. Бодри, глянув на него исподлобья, бочком-бочком выбрался из комнаты. И Теодор, вздохнув, направился к поставцу мореного дуба, на полке которого стоял серебряный графин.
– До чего же гнусный человечишка, право.
Мадам де Бутвиль смерила его презрительным взглядом.
- Ничем не хуже вас, дорогой кузен.
Теодор, уже отворив дверцу поставца, обернулся.
– Мадам, – с обманчивой мягкостью проговорил он, – придержите язык. Это был долгий день. А если господин де Пьерфит бросится на вашу защиту, его вдова не пожелает более помогать господину д'Эффиа и ваша поручение здесь останется невыполненным.
- А-а, - протянула Эмили, - Вы теперь станете меня бить при каждом удобном случае? Вам понравилось? Конечно, что взять с человека, который очень красиво негодует, а потом прячется за спиной женщины.
– Я прихожу к выводу, что понравилось вам, – оставив дверцу поставца открытой, бретер подошел почти вплотную к молодой графине, глядя на нее сверху вниз. – Но я предпочитаю другие развлечения, мадам.
Мадам де Бутвиль незаметно выдохнула, не очень убедительно сказав себе, что его не боится, и как можно тверже глянула на бретёра снизу.
- К примеру, врать.
– Нет, – Теодор искренне надеялся, что его голос звучал ровно. Но не слишком в это верил. – Врать я как раз не люблю. Но поскольку вызвать вас за оскорбление я не могу, придется выпороть. У меня нет никакого желания настраивать хозяйку дома против господина кардинала, она ему еще пригодится, поэтому я оставляю вам выбор: извиниться немедленно или мы сию минуту покинем этот дом. Через окно, если вы не захотите чинно выйти через дверь.
Навязанная ему роль ему категорически не нравилась. И мужа мадам де Бутвиль он понимал все лучше. Если тот не пользовался своим правом поучить жену уму-разуму, возможности с ней справиться у него явно не было.
Может, если ее не напугает порка, она хотя бы не захочет уходить неведомо куда посреди зимней ночи? Что за новая бредовая мысль ее посетила?
– С чего вы взяли, кстати, что я вру?
Эмили куснула нижнюю губу. Ронэ явно бесился... И так ему было и надо, если бы... Нет, мадам де Бутвиль ни за что не хотела повторения безобразной сцены — а она ни за что ему не подчинится, пусть и понимает, что бретер с ней справится, но должен же он знать, какой он мерзавец! Она снова глянула на Ронэ снизу. Ужасно беспомощное положение, и встать некуда — негодяй стоит слишком близко. Оставалось только изо всех сил изображать стойкость и презрение.
- А разве нет? Вы прекрасно знали о Бодри и его делах с д'Эффиа. И вы, или тот, кто вас послал, нуждались в письмах мадам де Пьерфит. Только вас бы в этом доме не приняли. И как удобно было послать вперед глупенькую даму, сунуть ей умную книжку, внушить, что всему виной самодур-муж, которому не по нраву идеи мадемуазель де Гурне. А дело вовсе не в идеях, а в деньгах! И как ловко потом сыграть роль благородного спасителя молодой дурочки, чтобы с ней вместе попасть туда, куда надо. Вот только не надо было изображать заботу! Можно было рассказать с самого начала, и риска было бы куда меньше, и Бадремон бы остался цел.
Эмили отвернулась. Все же самое обидное было то, что она снова обманулась в дружбе Ронэ...
- Я знала, что вы можете предать, но не думала, что умеете лицемерить.
Теодор, до сих пор вносивший свой вклад в разговор то недоуменным «Я?!», то не менее ошеломленным «Что?», обрел наконец дар речи:
– Мадам, вы… – в кои-то веки здравомыслие взяло верх. И от привычного эпитета он удержался: – Вы меня переоцениваете. Как бы я мог устроить вам кучу пьяных недоумков в трактире?
Если бы он не провел столько времени в обществе графа де Рошфора, возможно, это прозвучало бы убедительней. Но он знал – как. И не мог об этом не подумать – еще не закончив фразу.
- Ну... - слегка растерялась Эмили, - эти... Они могли сами... Ей не пришло бы в голову, что такое можно подстроить.
– Именно, – голос бретера сочился сарказмом. – Благородное спасение, значит, случайно вышло. Я еще подождал подольше. В трещину в ставнях подглядывал, не иначе, чтобы момент не пропустить. А сам к Бодри я не поехал, потому что… Почему я не поехал к Бодри, если я знал всю подоплеку? И что я выиграл, когда убеждать Пьерфита все равно предстоит мне? О, это так важно для задушевного разговора такого рода, чтобы рядом стояла молодая дурочка, хлопала глазками и говорила нежным голоском: «Но господин де Пьерфит же не станет спорить?» Или чего такого полезного вы можете добавить, чтобы он переменил мнение? Из умной книжки что-нибудь процитировать?
Мадам де Бутвиль действительно захлопала глазками. И покраснела. И голосок ее звучал если не нежно, то достаточно жалобно.
- Я... простите...
Теодор несколько мгновений смотрел на нее. Потом махнул рукой и повернулся к поставцу. Без особой причины – наливать себе в отсутствие хозяев дома было бы непростительной наглостью. Как бы ему ни хотелось выпить.
– Я рассказал вам все, что знал об этом деле, – дверцу все же стоило закрыть. И он ее закрыл. – Все, что думал, что знаю. Я был в Туре пару лет назад – выполнял поручение монсеньора. Когда это ничтожество начало юлить в первый раз. Я не мог даже предположить…
Он сделал паузу, глядя на искусно вырезанные на дверце виноградные грозди. И осознавая, что проболтался. «Монсеньора».
– Может, – признал он наконец, – я должен был предположить эту возможность – что это дело связано с тем. Но это всего лишь тот же город!
Снова повисла пауза. А потом он улыбнулся.
– Вам же не поручали ничего делать? Только разобраться?
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » La mujer y el vidrio. 18 марта 1629 года, вечер