"Изменяя, женщина ищет лучшее, а мужчина - новое" (с)
Яд подсыпают в любимый напиток. 18 мая 1629 года
Сообщений 1 страница 13 из 13
Поделиться22020-02-03 02:16:20
"С тобой, - говорят в Испании, - хоть на хлебе с луком". Марина, когда сбегала с Антонио, готова была и на хлеб без лука, и на лук без хлеба, но была совершенно уверена, что не пройдет и полгода, как у них будет и вино, и мясо. С доном Хосе так отчего-то не выходило — наверно, потому что дон Хосе был идальго, гордый как ястреб, сидящий на самой верхней ветке, а ястребы хлеб и лук не любят. Вот и выходило как-то не так, середка на половинку — устроить прием они могли, но только человек на шесть, с вином, но только с анжуйским, с музыкой, но только с одним скрипачом. Это было не главное, объясняла Марина мужу, главное — это то, что они любили друг друга. Они держались за руки, глядя друг другу в глаза, а потом начали смеяться и целоваться как безумные, и все было прекрасно — до тех пор, пока она не думала о Фарахе.
Марина не думала о Фарахе, но глаза ее потемнели от гнева, когда, отвлекшись на миг от беседы с чрезвычайно любезным, пусть и глуповатым доном Мигелем, она вдруг обнаружила, что мужа в гостиной нет. Опять!
Дон Хосе приемы терпеть не мог и не считал, что с их помощью можно чего-то добиться — Марина уже отчаялась ему объяснять, и ничто не помогало. Она бы успокоилась, он ведь понимал, что ей это было важно, и позволял ей экономить и устраиваться и изворачиваться, чтобы приглашать гостей — но потом он вдруг исчезал вот так, не предупредив, и все, он все-таки ее не любил!
Она ничего не сказала, конечно, и подождала еще немного, для верности, потом еще немного, а потом подошла к скрипачу.
— Vous merveille, — сказала она, старательно подбирая слова. — Merveille. Merci.
Скрипач ответил смущенной, но настороженной улыбкой — думал, наверно, что у него сейчас чего-то попросят. Марина улыбнулась в ответ.
Это было глупо, что она собиралась сделать, она сама знала, что глупо, но у нее уже кружилась голова, словно она не пригубила едва из своего бокала в самом начале вечера, а пила не переставая. Он был немолод, этот скрипач, и беден, но у него были такие волшебные черные глаза, усталые, но полные скрытого огня, и длинные, изящные пальцы, и взгляд его то и дело возвращался к ней, и Марина, чувствуя этот взгляд то лопатками, то плечом, то даже губами, поднимала глаза в ответ и, ощутив новую вспышку пламени, прокатывающегося от горящих век до скрытых под тремя юбками бедер, с нарочитой неторопливостью отводила взор, небрежным жестом поправляя то соскользнувший на обнаженное плечо светло-каштановый локон, то обрамлявшее высокую грудь кружево. Он сфальшивил еще пару раз, этот скрипач.
— Moi, — Марина задумчиво пососала кончик пальца и кивнула — о, самой себе, не иначе! — Moi vous payer. Plus tard.
Скрипач не фальшивил, но играл уже непонятно что, и Марина улыбнулась снова — нежно-нежно, она стояла спиной ко всем, никто бы не мог это увидеть, голова у нее шла кругом, а во рту было горячо и сухо.
— Plus tard, — обещала она и положила руку на струны, рядом со смычком. — Вы должны отдохнуть. Ведь правда, донья Менсия?
Донья Менсия, супруга дона Мигеля, недовольно поджала губы.
— Вам с ним ужасно не повезло, донья Марина, — лицемерно вздохнула она, — французы совершенно не музыкальны. Вы думаете, это от усталости?
— Если я попрошу вас сыграть, — самым сладким голосом сказала Марина, — то вы же не подумаете, что это от отчаяния?
Дон Мигель, услышав, подошел и тоже стал ее уговаривать, донья Менсия играла на лютне, которую всегда брала с собой, а потом ломалась по полчаса, и Марина сказала, что сходит за ней, а сама побежала на чердак. Искать было не надо, она сразу пошла в отгороженную хлипкой дощатой перегородкой комнату прислуги, и скрипач был уже там, он и горничная с ужасным именем Жюли, он жевал что-то, и Марина, едва встретившись с ним глазами, указала девушке на дверь.
— Madame, — начала та.
— Вон, — хрипло сказала Марина по-испански и шагнула навстречу скрипачу. — Ты…
Он все понял правильно, французский был не нужен.
Вы чудо. Чудо. Спасибо... Меня. Меня Вам платить. Позже
Отредактировано Марина де Мендоса (2020-02-03 16:06:14)
Поделиться32020-02-03 05:10:03
Фарах стоял у оконной ниши в прихожей, так, чтобы ему было видно любого, приближающегося к крыльцу, но его самого при этом не могли бы заметить снаружи. От стены тянуло сыростью. Местные жители, наверное, даже не чувствовали ее, но Фараху весь этот город напоминал на ощупь змею, затаившуюся в тени.
В его каморке наверху наверняка было теплее. Далиль, поселившийся за перегородкой, поставил посреди своего закутка жаровню с углями. Любопытная служанка, вздумай она засунуть туда нос, решила бы, что мориск просто мерзнет после горячего южного солнца. Хозяин и Фарах знали, что Далиль согревает не себя, но остальных посвящать в это было незачем.
Вечером можно будет подняться туда, где теплее. Но пока Фарах оставался на своем посту, следя, чтобы никто не мешал отдыху хозяев.
Сверху доносились звуки музыки, но они не заглушили ни тихих шагов на лестнице, ни скрипа отворившейся двери. Фарах на мгновение замер, узнав и поступь, и шорох одежды, и дыхание. Он обернулся, устремив взгляд на дона Хосе.
Господин приблизился, улыбаясь. Фарах почувствовал прикосновение горячих пальцев к своей ладони.
- Ты мерзнешь здесь? Твоя рука совсем холодная.
Это прозвучало как утверждение, а не как вопрос, и Фарах не стал отвечать. Сырого дыхания камня он больше не чувствовал.
- Как твой друг? Освоился в новом доме?
Уголок рта Фараха едва заметно дернулся. Он сам не мог бы сказать, улыбка это была или презрительная гримаса. Далиль, которого он то ли из прихоти, то ли из жалости не дал добить своим людям, не был ему другом - по крайней мере, там, в пустыне. А теперь, в этом городе, полном врагов, и в доме, где водятся двуногие змеи, сама ненависть окружающих не только сблизит, но и сроднит их.
- Он осваивается, господин.
Голос Фараха звучал негромко и глухо, чтобы его не могли услышать ни с лестницы, ни из кухни. Осторожность вошла у него в привычку, и он говорил тихо даже тогда, когда речь шла о чем-то обыденном.
Дон Хосе улыбнулся. Фарах ждал расспросов или распоряжений, но его господин молчал, стоя рядом и рассеянно глядя в окно. Фарах знал, что ему не по душе пирушки, которые так радовали его женщину. Ради ее прихотей он терпел то, что ему претило.
Фарах готов был стоять рядом со своим хозяином столько, сколько тот захочет укрываться от надоевших гостей. Но острый слух, привыкший улавливать любые изменения вокруг, заставил его насторожиться.
Фарах поднял голову.
- Господин, - произнес он. - Музыка стихла.
Отредактировано Фарах (2020-02-03 05:11:30)
Поделиться42020-02-03 18:26:23
Дон Хосе кашлянул — даже спустя несколько месяцев холодная парижская зима еще не до конца разжала хватку на его горле.
— Это благословение, — сухо проговорил он. — Он слишком долго терзал наши уши. А донья Менсия всегда заставляет по часу себя уговаривать. Нам дарована передышка. Как она это терпит?!
Это был крик души, пусть и очень тихий. "Она" — это была Марина. Они оба, муж и жена, были музыкальны, оба любили театр, и дон Хосе знал, что любую фальшь — в музыке ли, в речи ли — его жена улавливала так же чутко, как Фарах любую угрозу.
— И зачем? — еще тише добавил он.
Дом поскрипывал, как древний старик, всеми суставами. Из-за плотно закрытой кухонной двери доносился исступленный стук ножа — там трудилась, наверняка ругаясь себе под нос, кухарка Луизон. Тикал над головой древоточец. Застонала ступенька лестницы между вторым и третьим этажом. Взвизгнули дверные петли на чердаке, и Жюли затопала вниз, бормоча что-то невнятное, но злое — но хотя бы на ту гнусную ступеньку не наступила, привыкнув, как они все, перешагивать через нее. Пара бутылок анжуйского — одна ступенька.
Поделиться52020-02-03 23:44:58
Скрип ступеней становился все громче, ему вторил стук деревянных башмаков. Шаги бухали так тяжело, словно это какой-то неуклюжий джинн ненароком забрел в человеческое жилище. Но вместо зловещего великана появилась служанка, еще более угрюмая, чем обычно. Дон Хосе скользнул по ней безразличным взглядом и отвернулся к окну. Он не видел той откровенной неприязни, с которой она скосилась на Фараха. Проходя на кухню мимо закутанной в черное фигуры, она осенила себя крестным знамением. Фарах презрительно отвернулся: на него повеяло запахом вина. Вряд ли служанка сделала больше пары глотков, и для ее хозяев такая порция наверняка осталась бы незамеченной. Но Фарах, не выносивший аль-кухуль, сразу учуял это мерзкое дурманящее пойло.
Служанка скрылась на кухне. Оттуда послышались сварливые голоса: то ли они с кухаркой ворчали друг на друга, то ли вместе перемывали кости гостям и соседям без разбору. Дон Хосе встрепенулся.
- Надо бы подогнать Луизон, - пробормотал он. - На сегодня ей еще хватит работы.
Он направился к кухне. Фарах проводил его взглядом. Он еще не освоился полностью с обычаями, принятыми во Франции, и все-таки сомневался, что человеку такого положения, как его господин, позволительно было самому понукать кухонную прислугу. Но кого бы дон Хосе мог послать вместо себя? Загляни на кухню Фарах или Далиль, кухарка плеснула бы в свои котлы помоев и заявила бы, что это нехристи сгубили ее блюда.
К тому же у Фараха были свои обязанности, и сейчас для них настало время.
Смолкшая музыка и откровенная досада на лице служанки наводили на мысль, что наверху что-то пошло не так, как задумывалось. Фарах повернулся и направился к лестнице.
В отличие от служанки, он двигался почти бесшумно, становясь на самый край ступеней. Поднявшись на второй этаж, он заглянул в гостиную, не переступая порога.
Гости напоминали пестрых кур, бродивших по ковру и бестолково клюющих ворсинки в поисках зерен. Но скрипача нигде не было видно. И что самое странное, не было и госпожи.
Куда же они могли деться? Вниз ни тот, ни другая не могли пройти, разминувшись с Фарахом. Оставалось лишь искать их наверху.
Одна из женщин, щебетавших в гостиной, кокетливо вертелась перед своим кавалером. В какой-то миг, жеманно склоняя голову к плечу, она внезапно вздрогнула: ей померещилась странная черная тень у порога. Но мгновение спустя она растерянно заморгала: в дверях никого не было.
Фарах шел вверх по лестнице. На этаже, где располагались спальни господ, он задерживаться не стал: это было бы чересчур большой дерзостью. По крайней мере, пока что. И он все той же бесшумной поступью поднялся на чердак.
В той части помещения, где ютились они с Далилем, царила тишина. Его бедный товарищ, наверное, спал, пытаясь хотя бы в сне отрешиться от мрачных мыслей о своей доле. Но с другой стороны слышалась какая-то возня.
Фарах замер, глядя на перегородку. Ни кухарки, ни служанки там сейчас быть не могло.
Поделиться62020-02-04 23:32:24
О том, что за ней могут наблюдать или что ее могут подслушивать, Марина даже не задумывалась. Служанка получит мелкую монету, потом. Все остальные… Она не думала обо всех остальных — она вообще ни о чем сейчас не думала, тая под ласками скрипача и возвращая сторицей поцелуи — с привкусом жгучего перца, анжуйского вина и шоколада.
Комнатушка была мала — в ней едва хватало места, чтобы расстелить ночью два тюфяка — и, начав целоваться посреди нее, любовники почти сразу оказались у стены — по сути, всего лишь деревянной перегородки, делившей надвое жилую часть чердака. Побелка с нее давно осыпалась, доски покривились, и горничная с кухаркой, в тщетной попытке не то украсить их убогое жилище, не то проявить скромность, повесили на стенку ветхую шпалеру, на которой лишь самый острый взгляд мог различить очертания девы в зеленом, державшей в руке не то ночной горшок, не то отрубленную голову Иоанна-Крестителя. Вылезшие из драпировки нити цеплялись за заколки в волосах Марины, каштановые локоны расползались из прически, и, смахнув их с лица, она тотчас вплетала освобожденные пальцы в кудри скрипача, сладко жмурясь и подаваясь навстречу всем телом, чтобы вновь оказаться прижатой к стене.
— Belle, — шептал срывающийся голос, и Марина всхлипывала в такт, выдыхая в ответ: — Ты. Ты.
Он замер внезапно, запрокинув голову и поднимая взгляд от ее глаз к черным потолочным балкам, и Марина рванула его к себе.
— Нет, — прошипела она, цепляясь за его плечи. — Еще!
Отредактировано Марина де Мендоса (2020-02-04 23:33:45)
Поделиться72020-02-05 14:51:06
Фарах стоял, не шелохнувшись, только глаза вспыхнули так, что казалось, будто они по-кошачьи светятся в полумраке. В душе он готов был ворваться за перегородку, перерезать глотку этому облезлому шакалу, а потом задушить эту выгоревшую на солнце гиену, так, чтобы у неё посинело все лицо, чтобы ничего не осталось от её хваленой красоты, которая должна принадлежать только господину, тогда как на неё набрасываются безродные псы. От гнева стало тяжело дышать. Знала бы эта женщина, что только благодаря господину живёт на этом свете! Если бы она не принадлежала дону Хосе, Фарах утопил бы её в ближайшей реке. Тем более что местные реки хороши для хранения таких тайн. Пожалуй, они были тем немногим, что Фараху нравилось на дождливом пасмурном севере.
Скрип ступеней вывел Фараха из оцепенения. Он обернулся.
Дон Хосе, удивлённый исчезновением сначала жены и музыканта, а потом и раба, поднимался на чердак, чтобы узнать, в чем дело.
Он остановился, не дойдя пары ступеней до площадки. Фарах видел, как менялось выражение его лица. Недоумение на краткий миг сменилось растерянностью, а потом черты дона Хосе исказили боль и гнев. Он покачнулся и всем телом подался вперёд. Рука метнулась к левому бедру, но пальцы беспомощно схватили воздух. Конечно: он же не принимал гостей, будучи при шпаге!
Отсутствие оружия не остановило бы дона Хосе, но его удержал Фарах. Пальцы с железной силой сдавили локоть господина. Для раба это была беспримерная дерзость. Но для телохранителя не оставалось другого средства уберечь хозяина от беды.
Дон Хосе повернулся к Фараху. Его лицо побледнело так, будто никогда не видело солнца. Взгляд был полон изумления и почти мальчишеской горькой обиды. Он не понимал, ни почему его предали так бесстыдно и гнусно, ни почему ему не дали отомстить.
- Он не должен быть ни зарезан, ни задушен в вашем доме, господин, - еле слышно прошептал Фарах, придвинувшись к хозяину вплотную. - Доверьтесь мне - и этот шакал не доживет до ночи, но никто не догадается о том, что его было за что убивать.
Отредактировано Фарах (2020-02-05 14:51:49)
Поделиться82020-02-05 20:56:03
Понимание проступило на лице дона Хосе как талая вода сквозь расколовшийся лед: медленно, темным потоком. Краски жизни вновь вернулись на его щеки, а на губах возникла неторопливая, сдержанная улыбка.
— Он не мой гость, — даже голос его звучал теперь ровно, и лишь капли пота на лбу выдавали, что спокойствие это было не вполне естественным. — Вообще не гость, если уж на то пошло.
Это прозвучало бы как возражение для человека, знавшего дона Хосе хуже, чем Фарах, однако испанец почти сразу же высвободил руку уверенным движением опытного бойца и в свою очередь подхватил раба под локоть.
— Сделай что должно, — произнес он по-арабски — с акцентом, но правильно — чтобы тут же добавить, не глядя на Фараха: — С ним.
Он первым вошел в жарко натопленную каморку и, не обращая, казалось, больше внимания на то, что происходило вокруг него, уселся в угол и прикрыл глаза, как если бы надеялся, что, не видя, и не услышит.
Отредактировано Провидение (2020-02-05 21:17:59)
Поделиться92020-02-06 00:08:06
При первых словах дона Хосе в глазах Фараха сверкнула радость. Он прекрасно понял суть сказанного: на шакала не распространялся священный закон гостеприимства. Его смерть не ляжет позором на кров, под которым она его настигнет.
Но улыбка, едва появившаяся на губах Фараха, сразу померкла. Дон Хосе даже в такую минуту боялся за жизнь своей женщины. Даже после такой бесстыдной измены запрещал сделать с ней то, что на родине Фараха совершили бы за гораздо меньшие грехи. Хорошо. Он заберет только одну жизнь. Но мучения причинит обоим. Это удастся сделать, если поспешить.
Он на несколько мгновений зашел в отведенный ему уголок чердака, а потом последовал за господином. Далиль не спал. Он сидел в углу, прислонившись к стене, и с растерянным видом вскочил при виде гостей.
Посреди закутка стояла жаровня; от горящих углей исходило призрачное красноватое свечение. Тусклые отблески углубляли морщины на смуглом худом лице Далиля, заставляя его казаться значительно старше своих лет.
- Мне нужно то, что ты привез, - обратился к нему Фарах.
Далиль бросил встревоженный взгляд на господина, но тот сидел, не шелохнувшись, и будто не видел и не слышал ничего вокруг.
- И быстрее, - произнес Фарах уже резче.
Далиль, не говоря ни слова, шагнул в угол, на несколько мгновений почти скрывшись из вида в темноте. Когда он снова появился в неровном пятне света, в его руках была небольшая деревянная шкатулка, покрытая резьбой. Витые узоры так хорошо скрывали маленькие отверстия в крышке, что непосвященный человек не заметил бы их.
Фарах принял шкатулку у него из рук, сдвинул защелку и откинул крышку.
На тонком слое песка, устилавшем дно, сидел скорпион светло-золотистого цвета. Почувствовав, что остался без укрытия, он резко вскинул хвост с изогнутым жалом.
Фарах перекинул просторный край рукава через руку, сделав некое подобие перчатки. В другой руке он держал тонкий металлический шип, который только что взял в своей каморке. Примерившись, он быстрым движением схватил защищенной рукой скорпиона за середину хвоста и вытащил из шкатулки.
Маленькое животное отчаянно изгибалось, пытаясь вывернуться или уцепиться за что-нибудь клешнями. Прочно удерживая его, Фарах повернулся к жаровне.
У Далиля вырвался судорожный вздох. Фарах замер, бросив на него взгляд через плечо.
- Ты же знаешь, я не убью его.
Далиль молчал и не двигался, но лицо его исказилось так, словно к горящим углям тащили его самого. На миг Фараха кольнула совесть. Он вырвал из родного края человека, обязанного ему жизнью, вызвал его сюда, где вокруг не было никого, кроме врагов, и теперь собирался причинить боль одному из тех крохотных существ, которые тот любил. "Я не убью его", - повторил он уже себе самому, и, не глядя больше на Далиля, склонился над жаровней.
Он подносил руку все ближе к углям. Скорпион бился все сильнее. Фарах уже чувствовал жар сквозь ткань, когда на конце изогнутого жала выступила капелька яда. Фарах мгновенно отвел руку от жаровни и прижал к жалу металлический шип. На остром кончике тускло заблестела влага.
Фарах бросил скорпиона в раскрытую шкатулку, и Далиль тотчас подхватил ее, как женщина подхватывает пошатнувшуюся колыбель. Он с беспокойством заглядывал внутрь, и на миг Фарах ощутил некое подобие зависти. Далиль мог исцелять тех, кого любит, а он, Фарах Аль-Акреб, умел только убивать за того, кто ему дорог.
Но времени на раздумья не оставалось, и Фарах, сжимая в руке отравленный шип, бесшумно выскользнул из каморки.
Отредактировано Фарах (2020-02-06 00:10:21)
Поделиться102020-02-06 08:53:48
Неверный свет оставленной в чердачной каморки лампы расплывался багровым пятном под опущенными веками Марины, а влажный воздух душного майского вечера мерцал на ее раскрасневшихся скулах тоненькой пленкой пота. Дыхание, срывающееся с ее пересохших губ, вторило каждому движению скрипача, а тот, также тяжело дыша, но и наслаждаясь, казалось, каждым всхлипом слившейся с ним в объятии женщины, чуть отстранился и оскалился, когда она потянулась за ним — снова.
— Belle, — прохрипел он, и затем, в ее приоткрытый рот: — Marine.
— Еще, — Марина опять вцепилась в его предплечья, трепеща уже от ощущения грубой ткани под своими пальцами. Порой, выбирая, она ошибалась, но не в этот раз, и волшебное, дурманящее ощущение беспредельной свободы захлестывало ее с головой — не меньше, чем наслаждение.
— Marine, Marine… — это был уже стон, а потом он сказал что-то еще, что она не поняла — может, что больше не может, а может, что она опьяняет как вино — но он вскинул руку, ловя выбившуюся из ее прически косу и ладонью пришпиливая ее к шпалере, не позволяя любовнице больше ускользать от его поцелуев, и она зажмурилась снова — до алых вспышек под веками, ловя каждый миг страсти и вдыхая, как драгоценнейшие благовония востока, запахи их любви, смешанные с исступленным шепотом: — Marine, Mari…
Голос сорвался, скрипач отпрянул, Марина рванулась за ним, но едва устояла на ногах, когда он отшатнулся снова, поднося к лицу правую руку — почти к самым глазам.
—Еще, — повторила Марина и, когда он что-то сказал, повторила вновь: — Еще?
Она не приказывала больше, она умоляла, и скрипач, подчиняясь, подался к ней всем телом, касаясь губами ее губ, ее скулы — кончиком пальца, и опять замер, мрачнея и снова таращась на свою руку.
Это было так страшно и так внезапно, что Марина тоже замерла, глядя на него с уже неподдельной тревогой.
— Милый… — слово легко слетело с ее уст, — что случилось? Quoi?..
Скрипач ответил что-то, что она не поняла, разжимая руки и бледнея, и гримаса на его лице сделалась вдруг совершенно ужасной, так что Марина шарахнулась — и тут же налетела на стену, бежать было некуда.
— Милый, — повторила она, уже со страхом.
Скрипач покачнулся, хватаясь за грудь скрюченными пальцами и царапая ее так, будто пытался разодрать на себе одежду, а потом вдруг рухнул к ногам Марины, цепляясь ногтями за скользкий шелк ее платья, и она, не удержавшись, упала на колени перед ним, а он захрипел, извиваясь на полу, как раздавленный червяк, и Марина, выдернув юбки из его слабеющей хватки, вскочила и опять отшатнулась к стене.
— Ma…
Стекленеющие, исполненные невыразимой муки глаза музыканта встретились с ее глазами, и Марина, не выдержав, закричала.
Поделиться112020-02-06 17:04:22
Стоны, вздохи, шорох одежды и невнятное бормотание, доносившиеся из-за перегородки, сейчас не вызывали у Фараха такого отвращения, как несколько минут назад. Сейчас он был охотником, заставшим добычу врасплох.
За перегородкой горела то ли лампа, то ли свеча. Сквозь щели можно было разглядеть силуэты двоих людей. Глаза Фараха едва заметно сузились от досады: блудливая гиена была гораздо ближе к нему, чем её возлюбленный... Ведь она не может больше называть таким словом своего супруга? Она утратила это право. Но воля дона Хосе защищала её надёжнее любых стен, и Фарах замер, дожидаясь другой жертвы.
Долго ждать не пришлось. Ладонь музыканта прижалась к стене. Сквозь зазор между досками выбились два-три длинных волоса. И Фарах, вонзая шип в щель, мысленно послал это проклятие не только музыканту, но и хозяйке.
Рука отдернулась от стены, будто обожженная. Фарах отступил на шаг. Он прислушивался к происходящему и решал, как лучше поступить дальше.
Если музыкант окажется достаточно крепок, можно вернуться к Далилю. В его резных шкатулках найдётся ещё два-три маленьких существа, чей яд закончит начатое дело.
За перегородкой происходило что-то странное. Послышался хрип. Фарах улыбнулся, подумав, что ему, возможно, больше не придётся причинять Далилю новых огорчений. Достаточно будет на пару минут остаться с музыкантом с глазу на глаз — и госпожа, своими глазами видевшая начало припадка, никогда не догадается, что её любовника попросту придушили.
Из-за перегородки раздался пронзительный крик. Почти сразу за спиной Фараха послышались шаги. Он обернулся и встретил почти спокойный взгляд дона Хосе, вышедшего из каморки Далиля.
Отредактировано Фарах (2020-02-06 17:05:18)
Поделиться122020-02-07 11:42:05
В дверях возник знакомый мужской силуэт, и Марина, все еще зажимая себе рот руками, не помня себя бросилась к нему.
— Хосе…
Дон Хосе выбросил вперед руку.
— Ваше платье требует внимания, сеньора, — холодно сказал он. — Спуститесь к себе и приведите его в порядок. Я понимаю ваше потрясение… человеку стало дурно. Я объясню гостям, что вас вызвала служанка и вы… лишились чувств.
— Он, он… — голос Марины срывался, но в ее взгляде читалось восхищение. Он был великолепен сейчас, ее муж, тот, кто очаровал ее в Гранаде, и даже ледяной тон его голоса не охладил ее восторга. — Он?..
— Я позабочусь, — дон Хосе отступил чуть в сторону, освобождая жене дорогу к лестнице. — Ступайте.
Марина скользнула к двери, но мимо мужа не прошла и, напротив даже, шагнула к нему вплотную. Он был в бешенстве, она чувствовала это, и именно поэтому не спешила сбежать.
— Скажи "ты".
Пальцы дона Хосе сжались в кулаки, в черных глазах мерцало отраженное пламя масляной лампы, и Марина, с вызовом вздергивая подбородок, чувствовала себя сейчас тем самым огнем, что горел во взгляде ее мужа. У него не было шпаги, но у него был кинжал, а у нее… у нее не было ничего, только яростный взгляд.
— Идите в спальню, сеньора, — прошипел дон Хосе, — или я за себя не ручаюсь.
Марина не шелохнулась. Каждая жилка в ее теле трепетала как гитарная струна, сердце колотилось быстрее даже, чем несколькими минутами ранее в объятиях скрипача, и, не сводя с мужа глаз, она улыбнулась и чуть дернула головой — не кивок, а наоборот.
— Иди же!
Марина сдернула свою кружевную шаль с висевшего на стене у двери распятия и вылетела из каморки. Краем глаза заметив во мраке снаружи особенно черную тень, она обнажила зубы в издевательской усмешке, чем-то сродни тому оскалу, которым одарила мужа, и, стуча каблуками, прошла к лестнице.
— Сюда, — нетерпеливо позвал дон Хосе.
Оглядываться Марина не стала, спускаясь с нарочитой неторопливостью, пусть с каждым шагом безумный кураж отступал и на место ему возвращался ужас. Что случилось? Они были там оба, дон Хосе и его раб, поверенный его ужасных тайн, их хранитель и соучастник, опасный как гадюка и скользкий как тающая в кулаке сосулька. Почему, почему она согласилась молчать? Ради Хосе, да, но Господи!.. его бессмертная душа! И он умер, скрипач, он умер в ее объятиях, и, как бы она ни храбрилась, в глубине души она знала, кого и что в том винить.
Поделиться132020-02-07 17:00:30
Дон Хосе обменялся с Фарахом только быстрым взглядом, прежде чем скрыться за перегородкой. Его жена, выскочившая оттуда через несколько мгновений, при виде раба ощерилась, как собака, у которой из пасти вырвали кусок мяса. Она бросилась вниз по лестнице, и Фарах, прислушивавшийся к её шагам, услышал, как изменилась её поступь. Она начинала понимать, что случилось, или думала, что это понимает, а позже, когда чужие уйдут, на дом опустится ночь и наступит тишина, она останется наедине со своими воспоминаниями, с чувством вины и со страхом.
Фарах наконец сдвинулся с места и вошёл в каморку служанки.
Дон Хосе заканчивал приводить в порядок одежду покойника. А в том, что на полу лежал мертвец, не было сомнений. Для немолодого человека, так бурно предававшегося греху с чужой женщиной, да ещё в доме, где его могли застигнуть в любую минуту, одного укола оказалось довольно. Маленький друг Далиля отлично справился с работой.
Дон Хосе выпрямился и шагнул к Фараху. Протянул было руку, но замер, не желая прикасаться к нему после того, как трогал мертвеца.
— Ступай к себе, Фарах, — тихо сказал он. — Сейчас сюда прибежит прислуга. Ты позже узнаешь, насколько я благодарен тебе.
Фарах молча поклонился и вышел.
К Далилю он заглядывать не стал. Прошло слишком мало времени, чтобы спрашивать о здоровье его маленького друга.
Он свернул в свою каморку, сел, прислонившись к стене, и прикрыл глаза. С лестницы донесся дробный топот деревянных башмаков, и по губам Фараха скользнула улыбка, лёгкая, как след змеи на песке.
Отредактировано Фарах (2020-02-07 17:00:51)