Париж, конечно, за прошедшие два года не изменился (как и за предыдущие три), но гораздо больше имеет значение, как изменился ты. В первый раз Улаф оказался здесь, будучи еще почти юным и довольно легкомысленным. Во второй раз он несколько подостыл к слишком бурному времяпровождению, однако тяга к нему все-таки давала себя знать.
Ну а теперь... а теперь Улаф чувствовал себя как человек, на планы которого Парижу и остальным, в общем-то плевать, потому что у всех есть планы на него. Оказывается, весьма неплохо, если от тебя ждут, как это было раньше, приличного поведения, потому что ты сам, в конце концов, волен распоряжаться им. Но это выясняется только теперь, когда - о, ужас! - ты уже сам требуешь чего-то от себя, а с собой договориться сложно, обмануть - невозможно, сбежать - смехотворно.
Находясь в статусе кузена и учителя французского, сопровождающего двух юных барышень, любопытных, как бельчата, и отважных, как ежики, сражающиеся со змеей, Улаф старался быть безупречным, что иногда его забавляло, а иногда оставляло странное впечатление нереальности происходящего. Но все-таки получалось. Он рано ложился спать, вставал тоже рано и сопровождал дочерей риксканцлера Швеции и их мать везде, куда они только хотели попасть. Подумывая о том, как ему лучше представить себя прочим, чтобы не выдать своих целей и быть по возможности незаметным для тех, чьей деятельностью является подозревать и проницать, Улаф выбрал себе роль скучающего молодого человека без определенных целей, ну или цели которого ясны, понятны и просты, как майский дождь в Сконе. В посещении лавок он тоже усердствовал и накупил пуговиц, пару десятков локтей кружева, чтобы сделать манжеты более пышными, на парижский манер, и заказал пару шляп и узкие перчатки.

Гостиная во флигеле, где собирались гости маршала де ла Форс, а точнее, его супруги, и где они принимали гостей, а точнее, мадам де ла Форс, сегодня была заставлена дорожными сундуками. Прибыл, наконец, из Кале оставшийся багаж. Первый же открытый, как оказалось, хранил шкуру белого медведя, в которую Улаф, рядом с фрёкен сам терявший в возрасте и хорошо, что не в сообразительности, тут же облачился.
- Пусть волочатся, может, я прихрамываю, - сообщил Улаф, опускаясь на четвереньки и накидывая грустную морду зверя себе на лицо. - Как думаешь, если я отдам этот браслет прямо вот так, визгу будет много?

— Доброе утро, мадам! — не сговариваясь, хором пропели сестры. — Это вам, в подарок!
Они дружно указали на витязя в медвежьей шкуре, так же дружно рассмеялись, а потом Кристина начала рассказывать хозяйке дома о белых медведях. Правды в этих историях было меньше половины, но неправда была подана в виде легенд и нянькиных страшилок — в конце концов, тролли и гримы все остались дома и не смогли бы при всем желании ничего сделать двум барышням, рассказывающим про них небылицы.
— …и тогда фоссегрим сказал ему… — Кристина глянула в окно и перебила сама себя: — Ой, смотрите! Кайса, смотри! Это не фоссегрим?
Разумеется, у привлекательного мужчины, стоявшего на дороже в саду и смотревшего прямо в их окно, в руках не было ни скрипки, ни, на худой конец, дудки, и по возрасту он немного не подходил, но волосы у него были белокурые, а за спиной у него журчал фонтан, для фоссегрима это главное.
— Может быть, и нет. Даже наверное нет. Все фоссегримы остались в Швеции, а здесь местные и совсем другие духи.
Катарина говорила так, что было понятно: ей было бы приятно встретить кого-то неизвестного, а не думать, что кто-то приплелся сюда из родных мест. Ну не для того же они уехали?
— Посмотри, Кикки, я впервые здесь вижу кого-то, у кого волосы точно такие, как у нас.

Отредактировано Кристина (2020-08-22 23:48:59)

- Небогатый и честолюбивый... прямо как наш Улаф, - хихикнула Катарина на ухо сестре, пользуясь тем, что кузен водружал шкуру белого медведя на руки слуги мадам де ла Форс, но тут же стала серьезной и исправилась. - Но наш Улаф, конечно, очень хороший.

- Очень хороший, - прошептала в ответ Кристина - правда, совсем другим тоном. Сарказм у нее еще получался плохо, но она очень старалась. - Вот если бы он не заставлял нас быть такими же хорошими…

- Пусть заставляет, - пожала плечами Кайса. - Мы ведь что-нибудь всегда придумаем.

Хорош или плох молодой человек за окном, как и другие, о ком говорила хозяйка дома, увы, сказать точно было нельзя. Но зато интереснее - точно, потому что были совершенно незнакомы. И вообще здесь столько еще интересных знакомств! Подумав о них, Катарина подумала о наряде, лучшем, в котором принято знакомиться, сразу вспомнила о том, что никак не может найти, и снова расстроилась.
- Мое любимое платье куда-то делось. Сундука нет!
Может, в сундуке было еще что-то важное, но даже если и да, то его Кайса пока не хватилась.

- Это был волшебный сундук? - предположила ее сестра. - Это не тот, который с бронзовым уголком? У того была ужасная морская болезнь, может, он сбежал от нас, как только ступил на сушу?

- Это был сундук с моим любимым платьем! - Катарина надула губы. - А это не повод для шуток. Даже не знаю теперь, в чем я пойду, когда нас, наконец, куда-нибудь пригласят.

- Я отдам тебе мое любимое платье! - в порыве сочувствия воскликнула Кристина, огляделась и невежливо указала пальцем на нужный сундук. - То, голубое. То есть… Улаф! Ты о-о-очень хороший…

В уголках ее рта притаилась готовая вот-вот прорваться улыбка. Когда они были маленькие, они так и начинали все свои просьбы, и теперь это стало их общей шуткой.

Кристина взглянула на Улафа с неподдельным упреком. Можно подумать, у него от них одни неприятности! В Лондоне, между прочим, он был сам виноват, они его ни о чем таком не просили!
— Я всего-навсего хотела тебя попросить сходить в особняк, — с достоинством произнесла она. — И попросить управляющего разобраться, не отнесли ли туда наш сундук — по ошибке, конечно. Мама же просила нас самим туда не ходить… но если ты не хочешь…
Она выразительно посмотрела на сестру. Разумеется, они не собирались бегать за французскими офицерами, маме совершенно не нужно было это запрещать, и что могло статься с их репутацией? Это же была Франция, кто дома будет знать?

Кристина проводила Улафа легкой гримаской, которая, если бы он ее увидел, его бы непременно насторожила.
— Если бы Мадо была тут… — тоном заправской заговорщицы сказала она.
— К тому же нам запрещено ходить в тот дом, но не запрещено гулять рядом с ним... Ой, Кикки, — спохватилась вдруг Катарина, — а если нам потом скажут, что мы могли бы пожаловаться на отсутствие сундука самой мадам де ла Форс, когда поедем с ней на прогулку?
— Но платье же нам нужно сейчас! — даже самый задиристый гасконец не смог бы вложить в свои слова столько благородного негодования. — Мы подождем на дорожке… саму мадам де ла Форс, конечно.

— Не знаю, в том ли оно виде, чтобы можно было надеть его прямо сейчас, — с сомнением покачала головой Катарина.
Было понятно, что, скорее всего, нет. Но надо же было хотя бы попытаться! Поколебавшись недолго между благоразумием и тайным желанием надеть именно это платье, Катарина все-таки выбрала второе.
— Пойдем. Но только быстро!
Последнее слово было данью желанию проявить осторожность и благоразумие.

Отредактировано Катарина (2020-09-02 11:58:09)

Вид у сестер, когда они выходили из флигеля, был подозрительным. Настолько, что если бы рядом оказался заинтересованный наблюдатель, то он бы сразу понял, что дело нечисто. Но никакого наблюдателя не было. Как показали дальнейшие события, его роль вообще принадлежала самим сестрам.
Выходить в маленький сад особняка им не запрещалось, и это Катарину и беспокоило. Отсутствие запрета не всегда означает разрешение. Как правило, оно означает, что тот, кто придумывает правила, дал маху и о чем-то забыл. В таком случае запрет выдается сразу же после обнаружения оплошности, так что надо очень хорошо подумать прежде, чем воспользоваться лазейкой, часто работающей только один раз. Катарина никак не могла решить, достойна ли причина того, чтобы воспользоваться отсутствием такого запрета. Платье было, конечно, очень желанным, но, возможно, надеть его тут же не получится. Да и найдется ли оно?
Сделав несколько шагов по дорожке, Катарина услышала голоса и, остановившись, схватила сестру за руку. У фонтана, скрытого от них раскидистой вишней, кто-то был.
- Ты слышишь? - громким шепотом спросила она сестру. - Они там что... ссорятся?
— Мы должны им помешать! — план сложился в голове Кристины сразу, не хватало лишь уверенности, что он сработает как надо. — Как ты думаешь, это из-за нас? Какая жалость, что шкуру мы уже отдали!
Дома им просто хватило бы показаться! Конечно, они не его величество, чтобы обещать казнить того, кто выживет, но мужчины, если они настоящие благородные дворяне, не станут проливать кровь на глазах у женщин.
— Из-за нас? — удивилась Катарина. — На твоем месте я бы на это не расс... в смысле вряд ли. Но нам лучше и впрямь показаться. Правда в таком случае уходить нам никуда нельзя. Ведь стоит только скрыться из вида, и все начнется снова... Ну, пошли.
Времени на объяснения не оставалось, и Кристина только раздраженно дернула плечом, выныривая первой из-за мощного ствола. Как бы хорошо близнецы ни понимали друг друга, иногда разница в темпераменте давала о себе знать.
— Боже мой! — воскликнула она с ужасом, который прозвучал немного наигранно, как бы она ни старалась. — Господа, вы не должны! А который из вас за меня?
Можно было уже давно, наверное, привыкнуть к прыти сестры, но Катарина часто умудрялась запаздывать. Вроде только что она первой сказала "Пошли", а вот уже на пять шагов и несколько слов позади сестры. От слов Кикки она очень смутилась и даже немного покраснела.
— Моя сестра шутит. Она всегда шутит, когда очень испугается. А от ваших слов и намерений, — Катарина сделала вид, что сердится, — очень легко испугаться.

Сестрам было не привыкать видеть изумление при их появлении. Честно говоря, производимый эффект им до сих пор нравился, особенно если был причиной реакции, которую можно бы было счесть бурной и забавной. Но теперь он был еще и кстати, потому что опешившие мужчины, конечно, никак не могут драться.
- Пожалуйста, не надо гасить трубку! - воскликнула Катарина.
Она поверила, что именно курение могло стать причиной ссоры, а значит надо поскорее сказать, что ничего дурного в нем нет, тогда и спорить мужчинам будет не о чем. Вера в силу женского мнения в вопросах этикета была у нее наивной и беспрекословной.
- Наш отец тоже очень любит курить трубку, и нам кажется, что это очень... очень ему идет.
- Это очень мужественно, - поддержала Кристина. - И полезно для здоровья! В отличие от шпаги.
Улыбки у сестер были немного разными, но руки они друг другу протянули совершенно одинаковым жестом.

Такое единодушие уже должно было обезоружить ссорящихся, но требовался еще один, последний аргумент, который поставил бы точку в злых намерениях.
- Вы сказали, что если бы спорили, кто первая парижская красавица, то сейчас бы спор был закончен, - совершенно без всякого стеснения напомнила Катарина, глядя поочередно то на одного мужчину, то на другого, как будто заявление принадлежало обоим и было высказано ими хором. - И кого бы из нас вы назвали?
Это был, конечно, запрещенный прием, но тем приятнее было уже в который раз задавать вопрос самым невинным тоном и смотреть на того, кому он был задан, как он будет выходить из неудобного положения.

При словах брюнета Катарина нахмурила брови и посмотрела сердито. Его ответ был таким неправильным, что он вообще не мог рассчитывать на снисходительность и тем более симпатию. Как бы брюнету понравилось, если бы ему сообщили, что есть некто, с кем его не отличить? Вот точно бы решил драться, и даже пяти пар близнецов не было бы достаточно, чтобы остановить его.
— Мы очень даже отличимы, — наставительно, как отчитывающая малыша нянюшка, сообщила Катарина глупцу. — И не видеть этого гораздо хуже, чем курить трубку.
— Во-первых, Катарина старшая, — поддержала ее сестра. — А во-вторых, она гораздо умнее и наклоняет голову вправо, когда задает вопрос. А я влево.
В это, кажется, даже отец верил — хотя с ним никогда нельзя было сказать точно.