Намек был очевиден, и Алехандро почти готов был пожалеть Меррье. Заслужить неудовольствие хорошенькой девушки неприятно всегда. Но добиться этого там, где пытаешься достичь прямо противоположного — неприятно вдвойне.

— Я посочувствовал бы господину Свану… Сванту… или Свату? — в серых глазах каталонца заискрился смех, — уже за то, что он носит такое сложное для нашего уха имя. Но в сочетании с кривым носом… неудивительно, что у него испортился характер!

— Это не извиняет его грубость, — живо возразил Меррье. — Грубость можно не только увидеть, но и услышать, мадемуазель.

— А еще унюхать, — с деланной серьезностью проговорил Алехандро, улыбаясь второй девушке. — И нащупать, конечно.

Меррье ответил латинской фразой, в которой человек, более образованный чем Алехандро, с некоторым усилием опознал бы "Quod erat demonstrandum".

Алехандро ответил девушке улыбкой, в которой не было и намека на его горячее желание свернуть Меррье шею. На мадемуазель Катарину отсебятина гасконца явно подействовала, и пусть ее сестра не выглядела задетой, каталонец не хотел произвести дурное впечатление ни на одну из шведок.

— Я буду грустен как Ниобея, — пообещал он, вовремя вспомнив один из уроков античной мифологии, преподанный ему в Брюсселе очаровательной белокурой дамой, от которой у него остался на память золотой медальон. В медальоне был и локон, такой же золотой, но стоивший во всех отношениях меньше. Взгляд его сделался на миг острым — волосы обеих шведок были почти того же оттенка — но мелькнувшая в его серых глазах сосредоточенность мгновенно уступила место новой улыбке. — Хуже — как Адам, изгнанный из рая. Надеюсь, вы простите мне мои грехи? И прошедшие, если они были, и будущие, если они будут? Неужели я сказал "если"? Когда.

Он представил себе на миг, поднимая глаза на девушку без имени, как его губы скользят по нежной коже в вырезе ее корсажа, и глаза его потемнели.

— А я не вижу за собой никакой вины и не намереваюсь провиниться, — отрезал Меррье, настороженно покосившись на соперника. — Мадемуазель… Катарина, верно? Какое бы наслаждение ни доставляла мне беседа с вами, я страшусь, что наш невинный разговор может быть неправильно понят.

— И непременно будет, — промурлыкал Алехандро. — Особенно если вы будете называть мадемуазель по имени. Во Франции так не принято, знаете ли. Другое дело Испания.

Ему самому пришлось этому учиться — никогда не использовать личные имена, особенно с мужчинами. Это могли неправильно понять, или, что хуже — понять правильно.

— Я буду более чем счастлив оказать вам эту небольшую услугу, — воскликнул Меррье и бросил на соперника исполненный триумфа взгляд. Когда Алехандро безмятежно улыбнулся в ответ, в глазах гасконца появилась настороженность, и, шагнув уже к главному зданию, он заколебался. — А вы, шевалье?

— Я буду счастлив скрасить дамам время ожидания, — отозвался каталонец. — Они, сдается мне, не п-пуританки, в отличие от вас, и не считают, что несколько минут, проведенных в обществе дворянина на виду у всех, могут повредить их репутации. Нет, конечно, я могу оказаться столь невообразимым негодяем, что меня не остановит ни честь, ни неудачный выбор места, ни здравый смысл, но и в этом случае…

— Я остаюсь! — перебил Меррье, снова сделавшийся мрачным как туча.

— Остается одно, — притворно вздохнул Алехандро, учтиво предлагая руку той шведке, имя которой он до сих пор не знал. — Пойти вместе. Я такой негодяй, что тоже не рискну оставить их в вашем обществе… или его в вашем?

Он улыбнулся теперь и мадемуазель Катарине. Не пуританки, но протестантки — он едва успел поправиться.

[indent] На Кристину чувство опасности действовало иначе. Это было так захватывающе — по крайней мере, пока ей ничего на самом деле не угрожало. Если бы беседа в саду с двумя французами была неприлична, господин де Меррье как-то дал бы им понять, он был такой… правильный. Как Улаф — он бы сам им сказал и еще бы отчитал, чего доброго!
[indent] Пойти с ними в особняк… Тут она не знала, но думала, что еще можно было. Это было рискованно, но больше потому что ей хотелось взять шевалье де Тайе под руку. Это было бы, может, чересчур, потому что это было опасное желание — он так улыбался, что у нее по коже бежали мурашки — и она точно знала, что если бы он захотел ее поцеловать, она бы не высвободилась сразу, а если он сделает это при всех… Мария объяснила ей как-то в порыве откровенности, что мужчины бывают неблагоразумны, даже совсем взрослые, и ей очень повезло, что рядом были другие люди…
[indent] Кайса решила все за них, и от этого Кристина испытала разом разочарование и облегчение, но на сестру все-таки посмотрела с упреком.
[indent] — Это прекрасная мысль, — согласилась она. — Хотя дракон был бы лучше.
[indent] В сказке принцесса обещала бы какое-нибудь вознаграждение за выполненное поручение, но они были не в сказке и это тоже было бы чересчур. Обещать так точно.

- Благодарю вас, месье, но для нас помощь святого - это было бы слишком. К счастью, наши просьбы гораздо скромнее, чем те, что требуют такого высокого вмешательства, - выпалила Катарина.
Она сама была потрясена не столько длиной фразы, сколько скоростью, с которой ее составила. Или она уже однажды где-то слышала что-то такое, сказанное какой-нибудь другой фрекен или даже фру? В любом случае Катарина знала, что сейчас главное - не дать Кристине сказать что-нибудь такое, что почему-то сделает невозможным их уход.
- И не притворяйтесь, - строго обратилась она к месье де Тайе. - Чтобы узнать наше имя, вам вовсе ничего не нужно, кроме как спросить любую горничную в доме. Но если вам так приятнее, то я вам сама назову его, когда увижу свой любимый сундучок со всем его любимым содержимым в нашей гостиной. Обещаю.
- Меня зовут Кристина, - серые глаза ее сестры лукаво сверкнули. Как каждый, кто учил французский, она не раз повторяла эту фразу - чаще многих, потому что они дразнили ей бедного месье Болленже, который и через три года не научился различать близнецов. - Так! Теперь вы сможете потратить все ваше любопытство на поиски нашего любимого сундука. Ищите и обрящете!
Месье Болленже охотно цитировал Священное Писание, но месье Болленже был гугенотом, а их собеседники… Кристина смущенно опустила взгляд и отступила назад, готовая устремиться под защиту матушки.