Когда на главной и единственной улице Агульяны появился всадник на вороном коне в сопровождении двух пеших, мрачного парня лет двадцати и мальчика лет двенадцати, село только пробуждалось от сиесты, и единственной, кто обратил внимание на путников, была негромко тявкнувшая шелудивая собака, лежавшая, высунув язык, под дверью деревенской церквушки. Всадник — светловолосый и светлоглазый дворянин, одетый по-дорожному, но на испанский лад — глянул на убогое, облупившееся здание и внезапно спешился, не выпуская из рук хлыста.

— Подержи, минуту, — велел он мальчику по-каталански, бросая ему поводья, и стремительно вошел под кров божьего храма. Пробыл он там и впрямь не более минуты, по выходе снова вскочил в седло, и вся троица проехала дальше.

Дорога, две ухабистых колеи посреди пожухлой травы, вела на северо-восток, к возвышающимся вдали горным вершинам, и меньше чем через полчаса влилась в другую дорогу, чуть более торную, но столь же мало подходящую для гужевого сообщения и такую же пустую. На перекрестке всадник вдруг натянул поводья и спешился.

— Итак, дорогие кузены, — голос его зазвучал неожиданно жестко. — Здесь нас никто не увидит. Хороший конь, неплохая одежда, три кольца на пальцах, лучшая шпага, чем вы когда-либо держали в руках, набитые седельные сумки и двое вас против одного меня. А, и еще пропавший третьего дня отец. Если одному из вас пришла в голову блестящая мысль, что мертвым я удобнее чем живым, рискните.

Улыбаясь, он поднял обе руки перед собой и развел их в разные стороны, словно желал наглядно показать, что не вооружен.

Пабло, смуглый широкоплечий здоровяк на голову выше своего кузена, ответил младшему брату многозначительным взглядом и помотал головой.

— Что ж мы, лиходеи какие? — прозвучало это неубедительно. И он, словно сам это осознав, добавил: — Или дурные совсем?

— Это было бы глупо, — согласился Алехандро, пристально наблюдая за обоими. Расстояния хватало, чтобы успеть выхватить и шпагу, и кинжал — либо длинную дагу, открыто висевшую у него на поясе, либо стилет, который он носил в рукаве, в ножнах, пристегнутых к внешней стороне левого предплечья. У Алонсо оружия, похоже, не было вовсе, только обычный крестьянский нож за поясом, но у Пабло была наваха, и пользоваться он ей умел. — Назад вам после такого не вернуться, а на всю жизнь моего добра не хватит. Хотели бы стать разбойниками, уже стали бы. А лучшей службы вам не найти.

Это надо было сказать, потому что он был уверен теперь — о чем-то таком речь у них уже заходила. Недаром Пабло назвал такой поступок глупостью. Но был же еще их отец…

— А батька наш, — словно подслушав его мысли, прямо спросил Пабло, — что, с вашей помощью пропал?

— Нет, — сухо ответил Алехандро. — Я его и не видел даже. Мне уже потом отец Гарсиа сказал, что он меня искал.

Отец Гарсиа выразился яснее: «Разыскивал, чтобы убить», и трогательно клялся, что пытался дона Фернандо остановить и объяснял, что не затем приехал сеньор де Кабрера, чтобы завладеть домом покойного дона Лукаса. Алехандро ответил, что дон Фернандо его не нашел — может, одумался. Священник явно не поверил и был в этом, конечно, прав.

Было ли это честным боем? Алехандро не знал: может ли бой между солдатом и крестьянином быть честным? В долине все закончилось бы после первого удара, и дон Фернандо до конца дней своих щеголял бы шрамом поперек лба. Горы не прощают: Алехандро изучил со скалы каменистую лощину, в которую рухнул его противник, и даже спускаться не стал. Остался бы жив, кричал бы.

— Он пошел вас искать.

— И не нашел. В лесу легко заплутать.

Очень легко, особенно через пятнадцать лет, но Алехандро помнил куда больше, чем ожидал, и к дедову схрону вышел почти без ошибок. Пещерой, оказалось, до сих пор пользовались: от очага пахло двухдневной гарью, в тени у боковой стены были сложены какие-то тюки, а перед входом он нашел сломанную трубку — дед бы этому бездельнику голову оторвал. Алехандро ограничился тем, что начертил на земляном полу дедов знак, пусть подергаются, и назад пошел другой дорогой — на случай, если Фернандо ждали обратно.

— В лесу? — переспросил Пабло.

— В лесу.

— Заткнись, дурак, — буркнул Пабло, отталкивая брата за спину, и тоже опустил руку на рукоять ножа. При том, что в руке Алехандро появилась дага, его можно было понять. — То есть не нужно, да. Живым вы лучше. Да.

Алехандро не поверил. Трудно было поверить, у мальчишки глаза так и сверкали, и его старший брат притворялся немногим хуже.

— Обещайте, — предложил он. — Дайте слово идальго, что не станете причинять мне вред. Или убирайтесь обратно.

Пабло открыл рот, закрыл, а потом заорал:

— Вы что же себе думаете!.. Вы за кого меня держите!.. Да разве б я на службу к вам согласился пойти, если бы думал!.. Если б я думал, что вы моего отца!..

Алехандро вырвал шпагу из ножен, и Пабло сразу замолчал — даже шарахнулся, едва не сбив брата с ног.

— Ваше слово, — повторил Алехандро. — Или убирайтесь обратно. Нож в печень — не то, за чем я сюда приехал. Я не хочу то и дело оглядываться.

— Трусишь, — презрительно бросил Пабло.

— Ага. Можешь напасть сейчас. Можешь убраться. Можешь дать слово.

— Слово, — подумав, буркнул Пабло.

Алехандро мысленно выругался, потому что все равно не поверил. Солгать легко — он знал это на собственном опыте. Что-то он задумал, этот стервец, или вовсе не пообещал бы — слишком прост он был, из тех, кто данное слово держит.

Не надо было соглашаться.

К вдове он зашел на следующий день после того, как вернулся. Та не знала еще, что овдовела, хотя о Фернандо уже тревожились и падре уже спросил его, пряча глаза, не случилось ли чего между ними. Алехандро сказал, что ничего не знает, но вечером зашел к вдове и сделал вид, что не заметил, когда та шарахнулась от него, едва отворив дверь.

Он спросил дона Фернандо для отвода глаз, услышал, что его со вчерашнего дня нет, и пожал плечами. Жаль, сказал он, что не вышло повидаться с дядей, но так уж вышло. Завтра он уезжает, и пускай сеньор де Кабрера не беспокоится: не за наследством дона Лукаса он приезжал. Пусть сеньора возьмет этот кошелек, тут немного, но на новую крышу хватит — он видел с улицы, что крышу пора чинить.

Сеньора покачала головой: крыша не главное, семья ей стократ важнее, а теперь вот муж пропал, как она одна справится, если не дай Боже с ним что стряслось? Лучше бы великодушный родич не деньги дал, а кузенов своих пристроил, все ж родная кровь! Да хоть бы Алонсо — толковый парень, в монастыре учился, что ж ему пропадать?

Алехандро и опомниться не успел, как спорил уже о том, который из братьев ему больше подойдет, а из дома вышел и без кошелька, и с обязательством хоть как-то двух кузенов пристроить. Проще всего было бы вернуть их матери, но совесть не позволяла — если они не уйдут сами.

Теперь стало ясно: не уйдут. Ночью решили зарезать?

Он подумал, не потребовать ли слова и у мальчишки, но это было бы уже себя не уважать. Придется нынче ночью не спать.

— Поехали, — сказал он вслух и снова поднялся в седло.

Почти сразу за перекрестком начинался лес — сперва солнечный, затем темнее, и, не проехав и лиги, Алехандро спешился у крошечной придорожной часовни — грубо вырезанная из дерева статуэтка святой Барбары и две сложенных шатром доски над ней вместо крыши. Алехандро бросил мальчишке поводья и опустился на колени перед святой, чувствуя на себе острый недоверчивый взгляд Пабло и напряженно прислушиваясь к каждому шороху, пока кузен не преклонил колени рядом с ним.

Тогда он встал, подождал, пока братья не окончат молитву, и свернул с дороги в лежавшую по левую руку чащу, ведя лошадь в поводу.

— Эй, — позвал вслед Пабло. — Это… Вы куда?

— Пойдем, — Алехандро обернулся к братьям и ухмыльнулся через плечо, зная, какое впечатление производит эта его ухмылка — холодная и опасная. — Я еще не забыл настоящие пути через эти горы, дон Пабло.

Это был пряник, этот «дон», но кузен, похоже, не заметил:

— Это как? — он даже обернулся к младшему брату за поддержкой. — Это… Мы же по дороге должны идти.

Алехандро улыбнулся. Это была его особая улыбка, холодная и не достигающая глаз. Он помнил, как дед улыбнулся так погонщику мулов, требовавшему, чтобы караван вышел ночью, и как тот отступил так быстро, что даже споткнулся.

«Будет ливень, — со спокойной снисходительностью объяснил тогда дед. — По некоторым тропам не стоит ходить в ливень. Не если вы настаиваете…»

«Как скажете, дон Лукас, — гонор торговца как рукой сняло. — Как скажете».

— Я водил людей через эти горы, еще когда вы пачкали пеленки, дон Пабло, — с почти издевательской вежливостью сказал Алехандро. — И у меня нет никакого желания встречаться с таможенниками. Ни на той, ни на этой стороне.

— Вы что-то везете? — на лице гиганта, гладко выбритом сегодня и украшенном тонкой полоской свежего пореза у левого уха, опаска сменилась любопытством, а в черных глазах впервые мелькнуло выражение, отличное от настороженности. — Серебро?

— Бумаги, — покачал головой Алехандро, краем глаза наблюдая за обоими. Поверят ли?

Пабло нервно облизнул губы, поспешно вытер рот рукавом и, перехватив взгляд младшего брата, пнул его в лодыжку.

— Бумаги? — недоверчиво переспросил он. — А чего ж тогда не по дороге? Туда нам, дон Алехандро.

Он указал на восток и даже сделал шаг в нужном направлении, словно надеялся приманить кузена за собой. Алехандро, однако, покачал головой.

— Если вам туда, нам не по пути.

Он решительно повел лошадь дальше под сень деревьев, высматривая дорогу по едва заметным следам — по переломанным веткам ежевики там, где проходили люди, по оттащенному в сторону стволу обрушившейся в бурю сосны, по склону с отдаленно знакомыми очертаниями и наконец по смутному ощущению — тому самому, самому верному чутью проводника. И оно же, это чутье, заставляло его идти так, чтобы лошадь оставалась между ним и его спутниками.

— Пошли, — буркнул Пабло и первым заторопился следом за кузеном.

Дикая яблоня у входа в пещеру, которую Алехандро помнил саженцем, выросла и переплелась ветками со старой липой, которая не изменилась ничуть и так же тянула в сторону огромную высохшую ветвь — и на ее коре по-прежнему видны были следы от поводьев. Привязывая Каштана, Алехандро украдкой наблюдал за своими спутниками. Те выглядели растерянными и усталыми, и тем важнее было не выдать, что он сам тоже устал. Отвык — и от ходьбы, и от гор.

— Там есть родник, — сказал он мальчишке и взмахом руки указал на север. — А в пещере должно быть ведро. Займись. Дон Пабло, как у вас с одеялами?

Гигант, с облегчением сбросив с плеч увесистый заплечный мешок, похлопал по нему рукой.

— Я разожгу костер? — предложил он.

— Внутри, — предупредил Алехандро и пошел расседлывать лошадь, пока Пабло топтался на месте, оглядываясь по сторонам.

— Хворост нужен, — громко сказал он наконец. — Эй, малой! Пошли!