Приходу графини Анна-Мария была рада по разным причинам, главным из которых являлось утешение заждавшейся матушки, да и просто увидеть еще раз Эмили было весьма приятно. Правда, на лице юной графини сейчас отчетливо просматривались следы недавно пережитого сильного волнения. Пока матушка вела приличествующую случаю светскую беседу, у Анны-Марии была возможность подметить очевидные детали на то указывающие. Видимо, беседа с месье де Ронэ оказалась не слишком приятной, а может и вовсе огорчительной. Предполагать причины дело неблагодарное и скользкое - можно ненароком напраслину возвести на человека, пусть и в мыслях, да и что за радость обдумывать столь сомнительные вещи. Бывшая послушница, по обыкновению, начала корить себя за то, что поддалась уговорам медоворечивого месье и согласилась устроить эту сомнительную встречу. Как же так получается в жизни, что желая людям добра, невольно оказываешь им медвежью услугу? Хотя с другой стороны, если бы она не согласилась, настойчивый шевалье все равно искал бы встречи, и, кто знает, как все могло обернуться. А здесь, в присутствии стольких свидетелей, как надеялась Анна-Мария, репутация молодой графини нисколько не пострадала. Но все же, как досадно, что Эмили расстроена, несмотря на доброжелательный тон и очевидное расположение к мадам Розье, которая все же не удержалась от соблазна и осторожно попыталась выяснить причину огорчения Эмили, что, конечно же, не укрылось от ее всевидящего ока. Впрочем, все оказалось напрасным, светская учтивость  оказалась надежным щитом и слава Богу.
 
Через некоторое время, после соблюдения всех светских церемоний, матушка вдруг заторопилась за отваром, в чем Анна-Мария усмотрела замысел оставить их вдвоем с графиней, видимо, надеясь, что с ней молодая женщина  будет откровенней. И, когда они остались вдвоем, Анна-Мария, повернувшись к мадам де Бутвиль, понизила голос, чтобы за дверями никто ничего не услышал. На всякий случай.
- Эмили, шевалье вас обидел? - и не было в голосе ни тени любопытства, зато во взгляде ясно читалось сочувствие и тревога.

Она сама виновата... Обычно брать вину на себя предпочитают люди, желающие кого-то защитить, вольно или невольно.  Столь юная женщина и, несомненно, искушенный в разного рода делах опытный мужчина. И, конечно же, она сама виновата, разве могут быть сомнения! Видимо, очень непросто складываются их взаимоотношения - то родственники, то нет, то идут на встречу, то "сама виновата" и как результат  немалые огорчения Эмили. Сама Анна-Мария была склонна  винить шевалье, который не скован столькими обязательствами как молодая замужняя женщина, да еще столь знатная,  он не мог этого не понимать и все же подвергал ее риску. Впрочем, собственное мнение девушка оставит при себе, графине и так сейчас нелегко, к чему еще добавлять ненужных сожалений. Хорошо бы помочь Эмили успокоиться, тогда она обретет возможность трезво поразмыслить.

- Месье де Ронэ утверждал, что вы не навестили нас раньше по причине того, что ваш супруг ограничивает вашу свободу и также не дает видеться вам с шевалье, что вы, прошу прощения,  несчастливы в браке. Он очень беспокоился о вас, не имея никаких известий, и умолял устроить эту встречу. Обещал все устроить, лишь бы эта встреча состоялась.
Память у Анны-Марии была отличная и она надеялась, что ничего не упустила.
- Да, еще он говорил, что должен точно знать, что вам не нужна его помощь и выглядел при этом взволнованным.

Зато, кажется, понимала Анна-Мария. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы сообразить - речь идет о влюбленности. Отношение месье де Ронэ девушка не взялась бы оценивать, кто знает влечение ли это, забота или просто охотничий азарт, но что касается Эмили, то ее растерянность намекала на некое смятение чувств определенного толка. Самой Анне-Марии не доводилось испытывать что-либо подобное - сердце ее никогда не начинало биться чаще при звуке чьего-то голоса и дыхание не прерывалось от чьего-то взгляда, напротив - сердце всегда билось спокойно, дышалось ровно, голова никогда не терялась. Стремления испытывать все эти симптомы бывшая послушница у себя никогда не обнаруживала, да и слава Богу.
 
В Эмили же, на ее взгляд, угадывалась некоторая пылкость, видимо, столь притягательная для мужской части человечества, к тому же у графини очаровательная внешность и душевная чистота. Опасная смесь. Но что совсем огорчало Анну-Марию - одиночество Эмили и невозможность кому-либо довериться по столь щекотливому делу. Сама Анна была в этих вопросах не сведуща, да и неловко касаться столь деликатных вещей, тем более никто и не просит. И все же  хотелось помочь.

- Прошу меня извинить за мою, возможную нескромность, но мне очень хотелось бы помочь вам, - все так же тихо проговорила девушка, - и поэтому, как мне кажется, сначала лучше подумать о том, как вам объяснить супругу встречу с шевалье. Слуги обязательно доложат,  к тому же не известно в каком свете. Ничего нет хуже подозрений и потери доверия. Мне думается, лучше опередить злые языки.

- Осуждаю? - удивленно вскинула темные брови Анна-Мария, - что вы, Эмили, это не мой удел, к тому же и без меня найдутся охотники кидаться камнями, а я не желаю смешиваться с этой толпой. Да и в голову, по правде говоря, не пришло.
  А пришло совсем другое - удивление от того, что Эмили захотелось чтобы мужчины подружились! Очаровательная наивность, что и говорить. Законный супруг и заботливый... друг. Подружиться! Кажется, с мадам де Бутвиль никогда не бывает скучно, право слово. Насколько хватало понимания Анны-Марии в таких вопросах, мужчины совершенно не склонны делиться своей добычей и собственностью, а вот покуситься на чужой лакомый кусок всегда готовы, в большинстве случаев. И если эти обоюдные интересы подпитываются  непоколебимым упрямством, то скорее всего в конце концов зазвенит сталь. И если мужчины желают драться, то никакая сила не может помешать, тем более сам предмет спора.

- Скажите, Эмили, - в спокойном обычно взгляде бывшей послушницы вдруг мелькнула потаенное любопытство, - это уже случалось? Вас связывали в подобном случае?
Анна-Мария вдруг подумала, что нисколько бы не удивилась такому случаю. Кажется, юная графиня имела некоторую склонность попадать в сложные ситуации. Всяк, у кого есть такая привилегия, борется со скукой как может - кто вышивает, кто сплетничает, кто платья меняет, а Эмили... находят приключения, и на вкус Анны-Марии, это куда интереснее.

- Быть связанной должно быть очень неприятно и неудобно, - немного поразмыслив, заметила Анна-Мария, - и, конечно, я согласна - глупо драться там, где этого можно избежать, но, кажется, мужчины считают иначе и тут нам ничего не поделать - так устроена жизнь, люди делают много глупостей, потом их отмаливают, потом снова делают.

Девушка, оживившись, взглянула на Эмили: - Может быть наша роль заключается в том, чтобы этих глупостей стало поменьше? Хотя как удержать мужчину, который желает драться? Он может спросить женщину, чего она хочет, но все равно найдет повод для драки. И, наверное, вы правы, разумнее не  рассказывать супругу о встрече, чтобы не давать тот самый повод.

Тут Анна-Мария вздохнула: - Хотя кто знает, как оно в жизни лучше, - и, словно отвечая каким-то своим мыслям, вздохнула, - то ли замуж, то ли монастырь.

Анна-Мария озабоченно вздохнула: - Если бы вы знали, Эмили, сколько за последние месяцы я размышляла на эту тему. Некоторые бы даже сочли, что женщине непозволительны столь долгие раздумья, того и гляди цвет лица испортится, - улыбнулась девушка.

- С отрочества я готовилась полностью посвятить себя служению Господу. И это не то, чтобы умереть, конечно, а обрести другую жизнь, отрекаясь от прошлой. И сомнений у меня не было, а теперь... Я вдруг подумала, не слишком ли я самолюбива, увлекаясь только собственными желаниями. А ведь у матушки я одна, и не легкомыслие ли то, что я готова лишить ее материнского счастья. Она так хлопочет обо мне, так желает устроить мое замужество, что меня стали одолевать сомнения.

- Только за противного я все одно - не пойду, - губы Анны-Марии сжались в упрямую полосу, - и уж тем более за мерзавца, но за такого матушка меня и сама не отдаст. Но, видите ли, Эмили, меня никогда особо не волновало мужское присутствие, мне никогда  никто не нравился, в том смысле, что... вы понимаете о чем я. Может Господь не одарил меня способностью к пылким чувствам. Может оно и к лучшему, кто знает.

- Да Бог с ними, с пылкими чувствами, - Анна-Мария аккуратно расправила складки юбки и подняла глаза, - мне никакие мужчины не интересны, я никогда не думала о замужестве, полагая, что моя стезя это монашество, но в последнее время меня стали одолевать сомнения, я оказалась на распутье и совершенно пока не знаю какую дорогу выбрать.
 
Бывшая послушница не стала говорить,  что вдруг стала замечать у матушки новые морщинки, проблеск серебряных нитей в волосах, пока еще совсем незаметных, что временами становилось так жаль матушку, которая всеми силами старалась устроить жизнь своей дочери. И былая уверенность в выбранном пути вдруг отчетливо пошатнулась. Ах, кто бы подсказал что делать и о чем молиться. Вдруг мягкая усмешка тронула губы девушки.
- Я вообще запуталась...

Прикосновение Эмили было легким и очень трогательным. Сдержанная по своей натуре, Анна-Мария сама бы не осмелилась таким образом проявить дружеское участие, тем более к даме, занимающей столь высокое положение, хотя видит Бог, обаятельная Эмили умеет расположить к себе. Сама Анна-Мария этим искусством не владела совершенно, да и, признаться, вовсе не огорчалась по этому поводу, считая это качество для себя и своей жизни совершенно излишним, но у мадам де Бутвиль это получалось так естественно, что, пожалуй, неудивительно, что не только супруг, но и шевалье оказался очарован графиней.

- Знак? - взгляд девушки тоже оживился, - может быть, только вот понять бы какой, но рассуждаете вы совершенно разумно. Торопиться не нужно в принятии столь важных решений, а, потом, глядишь,  Господь еще какой знак подаст.
- И еще я хотела бы сказать, - несколько смутилась Анна-Мария, - если вам вдруг понадобится помощь, всякое же бывает, вы смело можете на меня рассчитывать, - добавила она уже твердо.