В Мадриде дон Алехандро де Кабрера жил как гранд. Но шевалье де Тайе такой удачей похвастаться не мог. Даже если, как он бахвалился при каждом удобном случае, ему редкостно повезло с квартирой — за две комнатки на улице Красной голубятни он платил ненамного больше, чем его ближайшие друзья в Париже, гг. де Пейро и де Бенке, за свою квартиру в Сен-Жерменском предместье.

Эти господа и обнаружились у него в гостиной, когда, вскарабкавшись по узкой, но зато отдельной лестнице, Алехандро не глядя бросил шляпу на крюк в стене и сел на занимавший половину лестничной площадки ларь, чтобы снять сапоги.

— Будет неловко, если он не придет, — просипел Пейро. — Не можем же мы здесь  заночевать!

— Вы можете лечь на креслах…

Алехандро представил себе это, очень живо: невысокого сухощавого Пейро, кое-как уместившегося, подтянув мосластые колени под своим потертым плащом, на двух составленных вместе креслах, и длинного, худого Бенке, скрючившегося на тюфяке Алонсо. Выставить их мальчик, конечно, не сможет, да и сколько раз они уже проводили тут ночь! Правда, тогда он обычно звал обоих к себе в кровать, а сам довольствовался тюфяком и на следующее утро приказывал Алонсо стелить свежее и вытряхивать все, даже доски.

Именно поэтому Алехандро все-таки сбросил сапоги, надел домашние тапочки и, переступив порог гостиной, взял у Алонсо уже наполненный бокал — без зова мальчик не пришел, но глухим его это не сделало.

— Я сожалею, друзья мои, — сказал он на провансальском, — что вам пришлось меня ждать…

Гасконцы хором заверили его, что это все пустяки, совершеннейшие пустяки, и у них к нему совершенно пустяковое дельце, и Алехандро кивнул, отметив взгляды, которые они скрестили на Алонсо, и велел мальчику сходить в соседний трактир, проверить, как там его Орешек. Об ужине он ничего не сказал: было уже поздно и он не хотел, чтобы они оставались на ночь. Но знаком он указал Алонсо, чтобы тот позаботился о еде, и, когда мальчик вернулся, обоих незваных гостей уже не было.

— И каков урон? — осведомился Алехандро, отставляя бокал и придвигая к себе одну из двух потрескавшихся фаянсовых тарелок, которые он выставил на стол в ожидании. — Садись. Боюсь, мне опять придется отказаться от твоих услуг.

— Шевалье ведет чересчур роскошную жизнь, — отметил Алехандро, не скрывая недовольства. Позавчерашний пирог, не съеденный слугой еще вчера вечером — признак достатка, которого никак не могло быть у наемника не у дел, тот бы сам уничтожил его на завтрак. — Так вот почему они спрашивали, в чем мне повезло на этот раз!

Хотя ни Бенке, ни Пейро не отличались особым умом, деньги они считать умели. Повезло, что сам он списал этот вопрос на витавший вокруг него запах миндаля и вина, и рассказал про пожилую испанку. Но тогда он прикидывал, что она ему скоро пригодится — бедняку в сто раз труднее произвести хорошее впечатление на молодых девиц.

Ответа от Алонсо он не ждал, и тот не ответил, продолжая выставлять на стол их ужин — тоже не слишком подходящий для нищего шевалье. Может, по нему было видно, что их дела  изменяются к лучшему?

— От кого письмо, не сказали?

Ответа не последовало снова, и Алехандро в свою очередь не стал уточнять, что ответил Алонсо на вопрос гасконцев — или точнее, в какую форму он облек свой ответ. Дразнили мальчишку со скуки или и впрямь что-то подозревали? Вряд ли нормандец что-то разболтал, слишком стеснялся наутро, но выдать себя можно не только словами…

— Хочу, чтобы ты поступил в дом маршала де ла Форса. Для начала кем угодно — хоть вторым помощником младшего конюха. Потом… лучше бы в самом доме. Во-первых, осень, во-вторых, мне нужен кто-то, кто проследит за гостями.

В доме у него была уже осведомительница, но расспрашивать ее хоть сколько-нибудь подробно, не выдавая себя, он не мог. Алонсо будет проще: слуга может задавать товарищам любые вопросы, а мальчишка уже говорил по-французски более чем пристойно. В прошлом он пошел бы наниматься сам, но сейчас…

Закончив резать курицу, он разложил ее по тарелкам, грудку себе, остальное — Алонсо. Разломил хлебец пополам, отщипнул перо зеленого лука и раздраженно подумал, что он сам виноват — надо было пресечь все это раньше. А значит, сам дурак.

— Злюсь, потому что разбаловал я тебя, — буркнул Алехандро, глядя, как Алонсо управляется с курицей. Мальчишка, конечно, растет… ничего удивительного, что хлеба с чесноком и оливок ему не хватает, да и где в Париже возьмешь хорошие оливки, как дома? Еще и выдашь себя заодно… — Что в трактире сказал, почему пируем?

Деньги у мальчишки были, последние три дня дома Алехандро не ел — приходил далеко за полночь. И пирог мог остаться именно поэтому… Что же, Алонсо берег его для своего господина? А сам что? Дурак несчастный… И сам он — дурак, дед бы так не миндальничал.

Может, поэтому они и полезли к Алонсо с вопросами? Балованный, одет получше господина, мордочка миленькая… Ставший недобрым взгляд каталонца отмечал одну за другой все эти оставлявшие его прежде равнодушным мелочи. Carajo, не переодевать же теперь мальчишку в лохмотья! Впрочем, здесь не Испания, здесь доносить некуда, а если парень исчезнет… — Алехандро взглянул на свернутый в тугое кольцо лук и сунул его в рот — исчезнет и проблема.

Алехандро зажмурился и замотал головой. Как только можно не замечать такие очевидные вещи?

— Испанский священник в Париже? Что он здесь делал, у кого остановился? Ты понимаешь, как легко это проверить? А французский ты откуда знаешь? — Новая мысль заставила его выругаться. — И это дом еретиков, они не захотят католика, может. Как твой французский? Тебя еще спрашивают, откуда ты?

Ему самому потребовалось полгода, чтобы перестать отличаться от местных, но то был провансальский. Правда, он был младше. Но не так избалован. Жареная курица… Может, мальчишка был голоден. Если гасконцы пришли рано и сожрали его обед… то-то он на них зол…

Алехандро потянулся за луком, оставляя Алонсо разломленный, но нетронутый хлеб и так и не развернутую тряпицу с сыром.

- Так французский священник! - не сдавался Алонсо. - Я же по-французски плохо говорю. Подобрал сироту из милости. А священник - потому что надо же, что бы в дом взяли, голытьбу какую не возьмут. Вот только что еретики...

— Французский кюре не лучше испанского падре, — отрезал Алехандро и, снова свернув лук колечком, сунул его в рот. — Какого прихода? Где он тебя подобрал? Как ты попал во Францию?

- Ну  не знаю... Откуда мне про приход знать?.. - мальчик вздохнул. Потом посмотрел на дона Алехандро и снова хмыкнул. - А служил я у одного брави. Его наняли убрать кого-то, а этот кто-то его и укокошил. Чего не едите-то? Деньги есть...
Он встал, чтобы налить хозяину вина.

— Лучше, — одобрил Алехандро. Соврал, конечно, но мальчишка хотя бы начал думать. — А теперь давай хозяина попроще, чтобы от тебя не шарахнулись. Я бы на твоем месте поменьше врал.

Испанский браво, явившийся в Париж, чтобы кого-то убить, и сам павший от его руки. Ну, ладно, может, не так все плохо — может, наняли его уже здесь. Но, так или иначе, не самый внушающий доверие хозяин. И почему испанец? Как будто нельзя прикинуться гасконцем! Правда, в Париже был, конечно, риск нарваться на земляка, с ним это даже произошло — повезло, что он и язык, и окрестности Перпиньяна все-таки знал…

Алехандро запил горечь лука глотком вина и невольно поморщился — кислятина. Наверняка местное.

— Ох, Фонсо, — Алехандро указал мальчику на его стул. — Сядь. Ешь. И подумай. Подумай сам. Французский купец! Это же приличный дом. Тебя спросят, как его зовут, и что ты скажешь? Выдумаешь адрес? Вас разве мать не учила, что врать нехорошо? Почему это должен делать я?

Вопросы были риторические, что первый, что второй. И ответа Алехандро ждать не стал:

— Говори правду — все, какую можешь. Ты приехал в Париж с кузеном. С доном Фернандо де Кабрера, помнишь такого?

Первые полгода в столице они жили куда беднее, чем сейчас — спали вдвоем на одной кровати, деля комнату с еще двумя каталонцами, и ели хорошо если раз в день. Иногда Алехандро брал кузена на прогулки в Сент-Антуанское предместье или куда-нибудь еще подальше от их квартала, где они могли поесть вдоволь. Но по большей части они околачивались на окрестных улицах — болтали с другими каталонцами, проклиная испанцев, с которыми, однако, всегда были учтивы при встречах, и мечтая о том дне, когда Каталония вернет, наконец, свою свободу и все они смогут возвратиться на родину. Алехандро выдержал шесть с половиной месяцев — потом сообщил соседям по комнате, что вроде как нашел небольшую подработку, и они съехали.

— Дон Фернандо уехал из Парижа, а тебя не взял. Оставил тебе денег на жизнь, велел идти домой и ждать, а ты решил, что лучше будешь жить сам. Ты хороший парень, честный, пусть нашу хозяйку спросят. Бардем и Матеу подтвердили бы, но хозяйке веры больше будет.