Для постороннего взгляда течение жизни под крышей дома дона Херонимо оставалось прежним, неторопливым и размеренным. Но скрытые течения уже набирали силу, а кое-где прорывались на поверхность, тщательно, впрочем, обтекая самого дона Херонимо, так что все, что он мог видеть, собираясь со своими домочадцами за столом, это обманчиво-жизнерадостные буруны на волнах.

- Вы так налегаете на перепелок, донья Асунсьон, уж не грядет ли благая весть?
- Нынче сыро, донья Роза, может быть, приказать принести вам шаль?
- Не заскучали ли вы по плантациям, Антонио?

Все колкости произносились с любезными улыбками, которые не слишком хорошо удавались старой деве, донье Розе. Ее губы, казалось, навечно сложились в гримасу неодобрения, так что при малейшей попытке изобразить что-то иное боюзгливо кривились, делая лицо женщины еще более неприятным. Иное дело дон Антонио – как его уже привыкли величать слуги, почтительно кланяясь или игриво надувая губы, это зависело от пола и возраста оных. Иное дело донья Асунсьон, в совершенстве овладевшая искусством лить яд, сохраняя при этом вид самый ангельский. Не сговариваясь – некоторые вещи не требуют сговора – они принялись изводить донью Розу всеми возможными способами. В основном, заботой, намекая на то, что возраст доньи Розы уже столь почтенен, что и сквозняк ей вреден, и вино тяжело, и слишком остры блюда – отчего ей не приготовили блюдо поделикатнее? Донья Роза, оскорбленная до глубины души, старалась в долгу не остаться. Постепенно и слуги оказались вовлечены в это противостояние, разделившись на два лагеря. И лишь дон Херонимо ничего не замечал, вполне довольный и своей жизнью, и сыном, и красавицей-женой.

- Госпожа, госпожа!
Сесилия, служанка, настойчиво трясла донью Асунсьон за плечо, прерывая утренний сон – самый, как известно, сладкий, в котором она с красавцем-иезуитом уносилась на корабле куда-то далеко, и ветер пел в парусах свою песню, и его губы были так близко... «Я хочу вам кое в чем признаться», - прошептал он, и вот, извольте, из-за Сесилии она никогда не узнает, в чем Рене хотел ей признаться...
- Госпожа, тут такое произошло!
- Пожар?
- Хуже, - со всей уверенностью заявила сообразительная рабыня. – Дора зашла в комнату дона Антонио, а потом выбежала из нее с криками и помчалась к донье Розе.
- С криками?
- С ними.
- И что же она могла там такого увидеть?
Дора дважды была замужем, так что у доньи Асунсьон не было ни единого предположения, что же такое увидала служанка в мужской спальне, чтобы вылететь оттуда, да еще с криками.
- Я побежала за ней.
- Молодец, - одобрила испанка, садясь на кровати, одергивая подол ночной рубашки. Сна, разумеется, больше ни в одном глазу не было.
- Я подслушала!
- Умница.
- Дора увидела на груди у дона Антонио языческий медальон!
Служанка истово перекрестилась, донья Асунсьон истово перекрестилась на всякий случай тоже. Дело было серьезное...
- И что донья Роза?
- Закричала, что дон Антонио язычник, и она всегда это знала, и она сейчас пойдет к дону Херонимо, и его сожгут как колдуна.
- Дона Херонимо?
- Нет, его сына.
- Пошла?
- Побежала, донья Асунсьон!

- Дон Антонио, это я!
Не тратя время на стук, донья Асунсьон вошла – да что там вошла, вбежала в спальню пасынка.
- Послушайте меня, это очень важно. У вас есть что-то... талисман, амулет? Дора, служанка, говорит, что видела у вас что-то языческое, есть? Давайте сюда, быстрее, быстрее, может быть, от этого зависит ваша жизнь!

- О Дева Мария, - воззвала к Пречистой взволнованная донья Асунсьон, право же, обычно ее день начинался не столь волнительно. А тут и злая донья Роза, и колдовские амулеты, и Тито, чья скромность была прикрыта весьма скудно, всего лишь полотенцем.
Правда, она и сама была одета неподобающе, тем более, для визита в спальню пасынка. Только и успела накинуть на ночную сорочку распашное домашнее платье, в волосы, заплетенные в косу, уже рассыпались прядями по плечам. Но что поделать, нужно было действовать, и действовать быстро.
- Давайте же, снимайте… это… вот это снимайте, сейчас сюда придет дон Херонимо!
Тут уже не до соблюдения приличий – что сказать, донья Асунсьон не могла позволить своему заклятому врагу восторжествовать и выставить в дурном свете дона Антонио. Избавившись от бастарда брата за кого она примется? Разумеется за супругу дона Херонимо. Кто-то бы, возможно, сказал, что донья Асунсьон преувеличивает опасность положения – во всяком случае, для себя. Но только в том случае, если бы этот кто-то ничего не смыслил в женских войнах, тихих, но беспощадных.

Так что донья Асунсьон собственноручно сняла с шеи Тито злосчастный амулет – ах, замолить бы потом этот грех прикосновения! К амулету, разумеется, не к красивому пасынку.
- И вот. Это было у вас на шее. Это увидела служанка. А почему она испугалась – вы понятия не имеете. Вы добрый католик, ваша совесть чиста и пусть будет стыдно тому, кто на вас наговаривает.
В спешке донья Асунсьон схватила из своей шкатулки старый серебряный медальон – маленький ковчежец с нитями из пояса одной монахини, жившей в монастыре Пресвятой Девы Асунсьон лет сто назад и известной праведными делами.
- Я пока спрячу это… этот амулет. А потом вам придется его сжечь, иначе сожгут вас! Все, мне нужно бежать, пока…
Но увы. Уже было поздно.
- Что вы такое говорите, донья Роза, - гремел на весь дом голос дона Херонимо. – Что за ужасные обвинения? Мой сын…
- Ваш сын язычник и я вам это докажу!

В глазах красавицы-испанки отразилось ее незавидное будущее – в лучшем случае монастырь. А скорее всего изгнание первым же кораблем обратно, в Испанию… Что подумает дон Херонимо, обнаружив ее в спальне своего сына? Своего практически голого сына, да и она не слишком-то одета… Что она скажет мужу? Мой благородный сеньор, не верьте глазам своим?
- Спрячьте меня, - зашипела она, оглядываясь по сторонам. – Ради всего святого….
Но, как назло, Тито была отведена не самая просторная спальня в доме, и в ней не было сундуков, ниш, балконов и прочих полезных мест, куда можно было бы спрятаться даме. Попавшей в неловкую ситуацию. Разве что…
Застонав, донья Асунсьон забралась под кровать, и замерла там, в неприятном соседстве с ночным горшком.

Донья Роза торжествующе распахнула дверь.
- Войдите и убедитесь сами, брат мой, узрите, какую змею вы пригрели на своей груди, оказали честь, назвав своим сыном! Ваш бастард, это порождение дурной крови, колдун и язычник и доказательство – его амулет! Кто знает, может быть, он уже навел порчу на всех нас!
Дон Херонимо вошел в комнату – донья Асунсьон, лежащая на полу, имела счастье полюбоваться его потертыми мягкими туфлями без задников, а еще черными башмаками доньи Розы, и вот когда она пожалела, что не может превратиться в змею. Так ы подползла сейчас, так бы и ужалила эту мерзкую старую ведьму.
- Дай мне это, Антонио, - сурово распорядился дон Херонимо, указуя перстом на медальон. – Раскрой и дай. Обвинения более чем серьезны. Надеюсь. Ты сумеешь оправдаться.

Донья Асунсьон, затаившаяся под кроватью, отдала бы свои новые серьги только чтобы поучаствовать в той сцене в роли зрительницы и полюбоваться на физиономию доньи Розы. Но увы, она могла лишь слушать, да еще любоваться босыми ступнями Тито и домашними туфлями мужа, не слишком-то занимательное зрелище. Впрочем, судя по разговору, все что по плану – донья Роза ахала и охала, но никто уже не торопился записывать Антонио в колдуны и еретики. Скоро все успокоятся, разойдутся, и тогда она сможет выбраться из-под кровати и незаметно пробраться к себе. Придется как-то объяснить, отчего она осталась в своей спальне, пока весь дом трясло, как в лихорадке. Но можно оправдаться головной болью. Головной болью – как знает каждая мудрая женщина – можно оправдать все, что угодно…

Крышку медальона дон Херонимо отколупывал не без злорадства. Он мало походил на описание, которое ему дала сестрица, чтоб ее разорвало, вечно сует свой нос куда не следует. Но стоило уже закончить с этим делом, и дать своим домочадцам урок, нет – сердито окинул он взглядом сына, который хлопотал над теткой нагой, паки ветхозаветный Адам. Донья Роза должна уже перестать наговаривать на его сына а Тито должен уяснить, что тут не плантации! Для чего, дьявол и преисподняя, существуют рубашки?

- Плесни на нее из кувшина, - довольно грубо посоветовал он пасынку. – Сразу придет в себя.
- Нет, - взвизгнула донья Роза, сдирая с лица мокрое полотенце, кое-как поднимаясь на ноги, при этом совершенно безжалостным образом впиваясь локтями и коленями в пышное тело Доры. – Пусть он оденется, во имя всего святого! Пусть он оденется!
Крышка медальона, наконец, соизволила поддаться и открылась под пальцами дона Херонимо…
- Значит, ужасающая, мерзкая харя, - сипло проговорил он, и лицо его приобрело благородный ярко-красный оттенок, точь в точь как тот отрез атласа, который он прикупил по случаю для дорогой Асунсьон. – Какого дьявола, Тито? Какого дьявола, сестрица? Что это за шутки?

Действительно, подумала Асунсьон, зажимая себе нос, чтобы не чихнуть. Действительно, какого дьявола? Содержимое медальона вполне невинно, хоть в церковь с ним ходи, а голос у мужа такой, как будто он увидел что-то невообразимое. Но невообразимое вот оно, зажато у нее в руке – господи, прости, я прочитаю сто Отче наш…. Не для себя же стараюсь, для ближнего своего, все, как ты заповедовал.
А дон Херонимо ткнул медальоном прямо в лицо своей сестрице – на случай, если она вдруг сделалась близорука.
- Что это, а? Кто это? А, донья Роза кто это?
- Я… Ах!

Ах – согласилась с сестрой мужа донья Асунсьон. Еще какой ах! Как же она так оплошала… Ну да, у нее в шкатулке лежал медальон с портретом доньи Розы. Он попал к ней вместе с драгоценностями, которые дон Херонимо передал своей молодой жене после свадьбы. Кажется, это предназначалось для жениха, донья Асунсьон тогда до глубины души удивилась тому факту, что кто-то мог желать взять этот розан в жены. А теперь, значит, он… Ну да, действительно, ужасающая, мерзкая харя…

- Тито! Антонио! Извольте объясниться! Почему вы носите на груди портрет доньи Розы?
Донья Асунсьон только вздохнула – такого она предусмотреть не могла. Теперь все зависит от Тито и его находчивости.

Отредактировано Асунсьон Домингес (2021-11-01 16:49:47)

Донья Асунсьон, пожалуй, посочувствовала бы Доре – не ходить ей больше в любимицах доньи Розы – если бы та не была такой мерзкой жабой, под стать своей хозяйке. Когда испанка только появилась в этом доме, Дора из кожи вон лезла, чтобы показать молодой женщине, что хозяйка тут донья Роза. Донья Асунсьон всегда была готова простить обидевшего ее, но только после того, как тот получит по заслугам…
Пожалуй, тревожиться было не о чем. Дон Херонимо, как истинный идальго, ненавидит сплетни, женские склоки, и донья Асунсьон умело играла на этом, предоставляя донье Розе всю неблагодарную работу – та ныла, жаловалась, изводила брата нравоучениями. Молодая жена же только улыбалась и со всем соглашалась – ну не ангел ли, прочувствованно вздыхал дон Херонимо. Ангел же боялась лишний раз пошевелиться в своем убежище – не дай бог пропустить хоть слово.

- Мне все ясно, - безапелляционно заявил дон Херонимо. Вы, моя дорогая сестрица, должны лучше следить за своими вещами и своими служанками! Я устал от вашей желчи! Я хочу покоя в собственном доме!
Век бы слушала – умилилась донья Асунсьон.
- Но я видела, - хнычет Дора.
- На плантацию, - проревел дон Херонимо, потеряв остатки терпения.
- Но она видела…
- Еще одно слово, сестрица, и вы тоже отправитесь жить на плантацию!
- Дон Херонимо, - старый слуга-дворецкий выбрал крайне неудачное время, чтобы появиться пред очами своего хозяина.
- И тебя на плантацию!
- Письмо с плантации, дон Херонимо.
Дон Херонимо бросил безделушку сестре.
- Убирайтесь. Видеть вас не хочу. А вы, сын мой…
Голос дона Хернимо смягчился.
- Если для вашего спокойного сна нужно скупить все образки во всех церквях Гаваны – бог в помощь, у нас хватит на это денег, вы мой сын, а не нищий! Зайдите ко мне после полудня, обсудим ваше содержание. Только не забудьте одеться.

Шаги, звук закрывающийся двери. Донья Асуньсон выждала еще недолгое время, а потом решилась выползти из-под кровати. Она и рада бы была сделать это как можно изящнее – но уж как вышло. Отряхнувшись от пыли, она подняла на Тито смеющиеся глаза.
- Отлично разыграно, дон Антонио! Блестяще, просто блестяще. Клянусь, я думала, что взяла образок, но так спешила… Впрочем, от этого ваш маленький спектакль только выиграл. Враг полностью повержен.