[indent] Жизнь двух юных шведок в последние дни была не менее пасмурна, чем небо на осеннем пейзаже в отцовском кабинете в Фонё. Мама дурно себя чувствовала — или только сказала, что дурно себя чувствует, кроме ее слов ничто ее болезнь не выдавало! — а без нее сестры вынуждены были день-деньской сидеть в четырех стенах. А мадам де Ла Форс, которая могла бы за ними присмотреть, с недавних пор совсем не выезжала и только устраивала приемы у парадной постели. Двух мадемуазель Оксеншерна на них, конечно, приглашали, но это же совсем не то же самое!
[indent] Кристина ни за что бы себе в этом не призналась, но ее досаду на вынужденное безделье усиливали воспоминания о шевалье де Тайе. Со времени свадьбы она два раза встретила его в гостях, и в последний раз даже наедине. Какой-то паж сказал Кайсе, что ее зовет матушка, и непременно одну, она ушла, и тут откуда ни возьмись появился шевалье де Тайе. И он опять ее узнал — правильно узнал! Они обменялись только несколькими словами, ничего неприличного, но у нее от его шуток захватывало дух. И он обещал, что она скоро увидит его снова… и вот, пожалуйста, все заболели!
[indent] Сегодня у мадам де Ла Форс было непривычно шумно: один из ее гостей привел сразу четырех музыкантов, которых сестры сразу после первой пьесы прозвали Петухом, Котом, Псом и Ослом. Осел был особенно на себя похож, такое у него было длинное тоскливое лицо, но и Пес тоже — он был дворянином, поэтому вел себя свободнее и смеялся так, будто лает. Кот играл на скрипке, с ним тоже все было ясно, оставался только Петух, который играл на теорбе, но после третьей пьесы, когда он признался, что петь не станет, Кристина извинилась и сбежала, сославшись на головную боль — музыку она на самом деле терпеть не могла. Ей было, конечно, немного неловко, что она бросает Кайсу, но Кайсе-то нравилось!
[indent] Поднимаясь к себе, она думала, что надо будет договориться с Марией, чтобы в следующий раз та пошла бы погулять в саду. Тогда можно сесть у окна и подать ей знак, а тогда она пришлет записку, что мама хочет ее видеть — вот, есть же и от шевалье де Тайе польза!
[indent] Улыбаясь, Кристина отворила дверь их с Кайсой комнаты и чуть не завизжала — внутри кто-то был!
[indent] — Ой! Это ты! — воскликнула она, узнав Алонсо. — Ну, слава Богу!
[indent] Облегчение было кратковременным, и на смену страху пришло возмущение. Это же была их спальня! И вдруг там оказался посторонний! Почти мужчина! И вид у него был такой, такой… неправильный! Она открыла уже рот, но, спохватившись, приняла строгий вид, почти как мама.
[indent] — Что вы здесь делаете, позвольте спросить?

[indent] Если житейской мудрости у юной шведки еще не набралось, то со здравым смыслом дело обстояло куда лучше. Собственно, голосов здравого смысла у нее неожиданно оказалось сразу три. Первый, обладавший неоспоримым сходством с голосом фру Боот, ахнул при виде бумажного прямоугольничка, и осыпал девушку целым градом советов — записку надо было не брать!.. нет, взять и немедленно идти к маме!.. нет, схватить мальчишку за ухо и вести его к маме вместе с запиской!..
[indent] Второй голос, тут и гадать было нечего, был голосом Улафа. «Конечно, дорогая моя кузина, — согласился этот голос, — я понимаю ваше желание прочитать эту записку, но как вы собираетесь потом объяснить сломанную печать? Возведя поклеп на ни в чем не повинного мальчишку? Разумеется, — тут же поправился внутренний голос, — я далек от того, чтобы полагать его невинным младенцем…»
[indent] Третий голос был голосом Кайсы. Или, может, самой Кристины, голоса у них также были одинаковые. «Совсем незнакомый человек! — радостно сказал этот голос. — Совсем незнакомый, но хороший и благородный!»
[indent] «А вдруг он что-нибудь украл?» — добавил четвертый голос. Это был голос Марии, и от него Кристина решительно отмахнулась.
[indent] — Дай сюда! — она схватила записку и наставила на мальчика указательный палец. — А теперь говори правду! Кто тебе ее дал?
[indent] Мысленные Кайса и Улаф притихли, заинтересованные, но мама испустила тяжелый вздох. Да, это было совершенно неподобающее любопытство. Но ведь и маме тоже было бы интересно!

[indent] — Не знаешь? — возмутилась Кристина. Ну, разве можно так глупо врать? — Ты сам сказал, что он хороший и благородный! А теперь не знаешь? А ну-ка, говори правду, а то… а то… а то сию минуту пойдем к маме!
[indent] «Сию минуту!» — подтвердили хором мама и Улаф. Улаф, как и она, по-французски, а мама, которая французского не знала — по-шведски. А ведь и правда, мама же не говорит по-французски, как она будет спрашивать?.. Правда, ей язык был не нужен, ей было достаточно посмотреть, как тогда, в гостинице в Руане, когда у нее пропала пара шелковых чулок и хозяин попробовал спросить, уверена ли она, что не убрала их обратно в сундук. Кристина даже перевести не успела, а мама уже все поняла и только посмотрела — ничего не сказала, только смотрела, и хозяин как-то поблек и попятился, бормоча, что проверит. А чулки принесла потом его жена — сказала, что одна из служанок перепутала что-то и их постирала. Мама и на нее посмотрела, и она сразу смутилась и начала что-то нести про хорошее мыло, самое лучшее, жаль, конечно, что придется везти мокрое…
[indent] Кристина так не умела, и как только она сказала про маму, ей сразу стало стыдно, потому что это было уж слишком, как будто… как будто она сама еще маленькая. А когда она выйдет замуж, как она будет справляться? К маме бежать?
[indent] — Признавайся, — принялась уговаривать она, — это молодой человек, да?

[indent] Кристина посмотрела на записку, которая теперь жгла ей руки — не зря так говорят, ее совершенно невозможно было просто держать! Хороший и благородный, не очень молодой… значит, не месье де Керсабьек. И месье де Керсабьек не написал бы так… так… таинственно. Потому что месье де Керсабьек был совершенно обычным, хоть и очень милым молодым человеком, а тайком переданная записка…
[indent] — А еще он тебе заплатил, да? — спросила она, но без настоящего интереса, тут и так все было понятно. Красивый… Конечно, для мальчишки-конюха любой дворянин был бы красивым… Ужасно хотелось прочитать! Ну, хотя бы одним глазком глянуть… Она снова повертела записку в руках, но под печать было не заглянуть. Печать тоже была самая обычная — накапали сургуча и приложили… кажется, обычное кольцо, с гладким камнем… нет, что-то там все-таки было вырезано… или показалось? Ну, кто же так пишет, а! Никак не угадаешь!
[indent] Сердце вдруг провалилось в пятки, а потом часто-часто застучало, когда она поняла внезапно… да нет, поняла она гораздо раньше, только старалась об этом не думать, и вот… Месье де Тайе!
[indent] Он мог, он бы именно так и сделал, и он подкупил бы маршальского конюха, он был как раз таким человеком, а еще написал бы что-нибудь про их последний разговор, и это ни в коем случае нельзя было показывать маме!..
[indent] Кристина прерывисто вздохнула и снова посмотрела на Алонсо:
[indent] — Ты взял деньги у кого-то чужого и обещал передать мне эту записку? И пришел ко мне в комнату… к нам в комнату! — ее вдруг осенило. — Пока меня не было?
[indent] Почему он пришел сюда? Их же не было!.. А вдруг это была записка для Катарины?

Отредактировано Кристина (2021-11-19 00:03:19)

[indent] Что-то в рассуждениях мальчика показалось Кристине странным, но задумываться она не стала — слишком уж занимала ее таинственная записка. А ведь мама же ее не покажет! Записка ей, а мама не покажет!
[indent] Она хотела уже отослать мальчика, но вовремя спохватилась. Во-первых, он тогда сразу решит, что она станет читать записку, а она не будет! Это несправедливо, но она не будет. Она поступит как надо, а месье де Тайе пусть не смеет подкупать ее слуг и писать ей письма! Но самое главное, она должна еще объяснить Алонсо, что он повел себя неправильно. Мама всегда говорит, что за нравственность прислуги отвечает их госпожа, потому что слуги — как дети, за ними надо приглядывать и их нужно воспитывать. А Алонсо не только слуга, но и сам почти ребенок, значит, она должна вдвойне за ним приглядывать.
[indent] Интересно, как это? Посмотреть, что он делает, а потом еще раз посмотреть? Или два раза отчитать?
[indent] — Послушай, — Кристина наклонилась к мальчику. Хорошо, что она была его выше, пусть и самую малость, а то бы у нее совсем не получилось. — Ты понимаешь, что ты поступил неправильно? Ты должен был… ты должен был отказаться.
[indent] Здравый смысл тут же подсказал ей, что тогда месье де Тайе, а если это был не он, то кто-то другой, нашел бы тогда другого слугу. Но и этот другой слуга тоже должен был отказаться! И тогда она бы никогда не узнала даже, что ей кто-то писал!

Отредактировано Кристина (2021-11-19 00:04:00)

[indent] Мысль о том, что в таинственной записке может быть просьба о помощи, Кристине в голову не приходила, и изумление, с которым девушка посмотрела на Алонсо, было непритворным. Кто же станет ее просить? Конечно, ей случалось подавать на улице милостыню, но нищие же не умеют писать! И он сам сказал про дворянина — чем бы она могла помочь дворянину? Никакое покровительство она бы оказать не смогла — она была чужестранка и еще не замужем…
[indent] Тут она вспомнила, что дворянин дал Алонсо денег, и сразу все поняла.
[indent] — Вот именно поэтому ты должен был отказаться, — наставительно сказала она. — Ты взял у него деньги, и теперь ты ведешь себя так, словно служишь ему, а не… а не господину маршалу. Это ради и твоей души тоже, видишь?
[indent] Кристина немало гордилась — она сказала все совершенно правильно, не хуже чем мама. Только немного запнулась, когда спохватилась, что Алонсо служит не у них, а у маршала.
[indent] Теперь надо было бросить письмо в огонь, это было бы самое правильное. Камина у них в комнате не было, но была небольшая жаровня, куда служанка насыпала углей. И сейчас Кристине по-хорошему надо было бросить письмо на горячие угли, но для этого, во-первых, надо было поднять крышку, а во-вторых, тогда пойдет дым, а если пойдет дым, то это мало того, что неприятно, но почувствует Улаф или мама и придет  узнавать, в чем дело, и Алонсо непременно накажут.
[indent] — Я скажу маме, что письмо оказалось у меня в комнате, — великодушно пообещала она. — А ты так больше не делай, понял?