В гостях у маршала де Бассомпьера Алехандро появился уже не тайком. Бесспорно, простому французскому наемнику нечего делать в свите маркизы де Мирабель, но подле испанской посланницы он оставался только те несколько минут, которые ее людям потребовались, чтобы войти в дом, избавиться от тяжелых плащей, которыми испанцы спасались от осенней непогоды, и пройти в главную гостиную дома. Сам он вошел уже с запозданием и, будучи незнаком ни с кем из сопровождавших маркизу дворян, был избавлен от их общества, если не от их внимания, до конца приема.

Бассомпьер, как бы его суровая вера ни относилась к театру, был в первую очередь человеком военным, и оттого либо не видел, либо не захотел увидеть ничего дурного в том, чтобы предоставить свой особняк итальянской труппе, которое должна была развлекать сегодня его гостей. Слухи говорили, что занимало его развлечение лишь одной гостьи, да и то он собирался полностью взять на себя, но Алехандро это было безразлично — его, так же, как и маршала, интересовала лишь одна гостья. Которая, как обворожительная маркиза де Мирабель, ни на миг не оставалась в одиночестве — и, хуже того, которую он никак не мог узнать.

Разумеется, они были разными. Непредумышленная подсказка их кузена облегчала задачу, и теперь, когда Алехандро знал, куда смотреть, он мог быть уверен, подходя, с которой имеет дело. Но сперва надо было подойти к ней, лучше бы с первого раза, и оттого он, держась в стороне по примеру тех, кого лакеи не проводили немедленно к предназначенному для них креслу перед помостом, воздвигнутым в дальнем конце залы, разглядывал, изучал и ломал себе голову, пока одна из них вдруг не осталась без сестры, матери и кузена. Не воспользоваться подобной возможностью было бы бесконечно глупо, и Алехандро, сунув проходящему мимо лакею нетронутый бокал, которым уже десять минут занимал руки, подошел, снимая шляпу.

— Неужели, мадемуазель, ваш Аргус на минуту сомкнул очи?

Здесь следовало добавить, что Аргуса, наверно, ослепила ее красота, но сестры, на взгляд Алехандро, красавицами не были — слишком они были юны, и оттого самое большее, что он видел в них, это очарование. Не будучи смуглым брюнетом сам, он не млел от белокурых и светлоглазых дам и, то ли по странной прихоти судьбы, то ли по глубокому пониманию сущности женской власти, предпочитал женщин несколько старше себя. Что, впрочем, не помешало ему, склоняясь к теплой руке мадемуазель с почти непроизносимой фамилией, искренне залюбоваться прелестным румянцем, который сообщала ее хорошенькому личику то ли радость от нежданной встречи, то ли жара, царившая в зале.

— Вам очень идет это платье, — добавил он, выпрямляясь. — Гораздо больше, чем то, что вы носили в прошлый раз.

В романах, которых Алехандро прочитал несколько штук, чтобы производить нужное впечатление в обществе, героини были, разумеется, прекрасны, и герои влюблялись в них с одного взгляда — как правило, каждый в свою, хотя бывали и исключения. Его собственный опыт влюбленностей был совершенно иным и для романа — вспомнить хотя бы Адриана! — не подходил категорически. И однако это безыскусное "Врете" в устах юной шведки на миг поставило под угрозу всю миссию Алехандро, потому что ему стало смешно.

— Мадемуазель, — с ответной искренностью сказал он, — платье, которое добавляет вам откровенности, только придает вам большее очарование.

"Хотя вырез, — мысленно уточнил он, — мог бы быть и побольше", и девушка, словно прочтя его мысли, смешалась и принялась извиняться. Чем Алехандро не замедлил воспользоваться:

— Кто мог бы отказать вам в прощении, мадемуазель! Вам было неприятно слышать, что платье вам идет? А что вам было бы приятно услышать?

Достопочтенная мадам Ос-… Окс-… — Алехандро мог произнести ее фамилию, лишь заглянув сперва в бумажку с подсказкой — была, несомненно, дамой с множеством достоинств, но флиртовать она своих дочерей, похоже, не научила. Очаровательная мадемуазель Кристина — еще один быстрый взгляд подтвердил каталонцу, что он не ошибся — была смущена, искренна и простодушна как… когда-то, Алехандро сказал бы "как дитя". Но знакомство с Алонсо напомнило ему, сколь проницательны бывают дети, и больше он к таким сравнениям не прибегал. Вернее было сказать: "как юная барышня", каковой, впрочем, она и была.

— Меньше всего на свете я хотел бы вас обидеть, — заверил он. — И я готов говорить вам столько приятной правды, сколько вы захотите… в обмен на неприятные истины. Ибо как еще я узнаю, что вам во мне неприятно? Я начну: "Мадемуазель, вы самым возмутительным образом обворожительны". "Каждый, кто видит вас, тотчас хотел бы вас поцеловать". "Ваша отвага внушает восхищение"… ни слова! В этом я как раз не уверен, я не знаю, истина это или ложь. Пока что это было истиной. А вот отважитесь ли вы на то, чтобы сказать мне неприятную правду, я не знаю.

— И пускай это останется наихудшим моим недостатком, — чуть слышно рассмеялся Алехандро. Поистине, шведская барышня была очаровательна! Ее мать или ее кузен сходу назвали бы множество иных причин полагать его предосудительным — он был очевидно беден, не обладал влиянием и столь же очевидно говорил с ней не так, как достойному кавалеру следовало говорить с благовоспитанной барышней. В лучшем случае они заподозрили бы в нем охотника за ее приданым, в худшем — коварного соблазнителя без более дальних целей. И в том, и в другом случае, его не ждало бы ничего хорошего, и оттого, отводя на миг откровенно смеющиеся глаза от ее живого личика, Алехандро первым делом поискал взглядом остальных шведов.

Разумеется, разговор этот происходил не в безлюдной пустыне. Слева от них лакеи зажигали лампы, стоявшие на краю подмосток, и темно-синий занавес, отделявший сцену от зрительного зала, колыхался, выдавая происходившую за ним суету. Вокруг каждого из кресел, расставленных для дам и важных гостей, собралась небольшая кучка людей, ищущих внимания — Алехандро с удовольствием отметил, что маркизу окружили столь плотным кольцом, что ее саму уже не видно. На другом конце зала, у распахнутой двери  столпилась компания военных — в иное время он послушал бы их болтовню, надеясь извлечь из нее хоть что-то полезное, но сейчас он расставлял силки на другую добычу и занимали его другие люди. А те могли находиться позади него — но пока что он их не видел. А значит, и они вряд ли видели, как он улыбается их подопечной.

— Вы недостаточно серьезно подходите к вопросу, — упрекнул он. — Во-первых, я слишком молод, с такими хорошенькими девушками должны разговаривать только самые почтенные старцы. Во-вторых, я думаю не о вашем приданом и не о влиянии вашей семьи, а том, какие алые у вас губы и как нежна ваша кожа. Моя, как видите, много грубее.

Завладевая ее рукой, он провел ее пальцами по своей ладони — и отпустил, прежде чем она успела возразить.

— И наконец, вы меня боитесь.

Алехандро улыбнулся — ласково и чуточку снисходительно. На самом деле, веселого было мало: то ли юная шведка чересчур повысила голос, то ли внимание привлекла сама ее запальчивость — кое-кто из окружающих уже оглядывался, и можно было не сомневаться, что их tête-à-tête вот-вот закончится.

— Вы же сами все знаете, мадемуазель Кристина, — промурлыкал он. — Даже если я приду, вам никто не позволит со мной увидеться. Напротив даже, посадят под замок. Слушайте внимательно, у нас мало времени. Я найду вас снова, обещаю. Оглянитесь и постарайтесь выглядеть испуганно — чтобы никто не заподозрил, что вам нравится разговаривать со мной. Или вас отругают и запрут. Ну же?

Он подался ближе к ней, удерживая ее взгляд и в то же время снова поднося к губам ее руку. Она могла испугаться и шарахнуться прочь по-настоящему, но он был почти уверен, что она не испугается. Запереть ее могли и при самом удачном притворстве, но — и здесь расчет Алехандро был самым простым — любой сговор сближает.

Невозможно было ни с чем спутать то чувство, что нахлынуло на Алехандро, когда его глаза встретились с глазами девушки, такими же серыми, как его собственные, и его рука, удерживавшая ее руку, на миг сжалась, а во рту пересохло. Мгновение, и все его планы были забыты, сменившись веером безмолвных картин — комнатушек, гостиниц, церквей… нет же, она не ходит в церковь…

Тут он очнулся и разжал руку.

— В следующий раз, — шепнул он, — вы меня поцелуете.

Поклон отнял бы слишком много времени, и он попросту растворился в толпе, чтобы пару минут спустя снова изучить зал — теперь уже из-за занавеса. Актер, которому он сунул пол-экю, едва ли не под руку его поддержал, помогая залезть на помост, но Алехандро едва заметил, даже не отмахнулся от непрошеной помощи, весь занятый одной мыслью: достанется ли ей? Уведут ли ее отсюда? Если уведут, все будет плохо, он не сможет увидеться с ней где-нибудь в свете…

Это и так-то было сложно. Благодаря Алонсо он одновременно со слугами узнавал, куда и когда собираются шведские барышни, но в добрую половину этих домов вход был закрыт любому католику, даже самому благонамеренному. Сегодняшний прием в доме Бассомпьера был исключением, но если юная шведка перестанет выезжать… С тех пор, как Алехандро заметил графа де Рошфора в доме маршала де Ла Форса, он перестал там появляться и предпочел бы не рисковать и далее, но выбора у него могло не оказаться.