- Встать! Вставайте, скоты! На работу! Встать, кому сказал!
В подвале было еще совсем темно, но пронзительные, как крики прибрежных чаек, дерущие ухо голоса, ставшие уже привычными за истекшие несколько дней, уже орали, продвигаясь от двери к стене а потом обратно.

От предрассветной холодной сырости защиты не было. В этом проклятом климате, где днем, казалось, камни готовы плавиться от жары, под утро от сырой промозглости начинала стыть кровь в жилах, и все тело деревенело от холода. Рабы спали вповалку, вплотную друг к другу, но это было плохой защитой от холода. Окоченевшие, все с трудом поднимались на ноги. Кто-то с большим, кто-то с меньшим, но поднимались. Схлопотать, ни за что, ни про что, удары тяжелыми сапогами по самым беззащитным частям тела - не хотелось никому. Тем более, что прежде чем приступить к работе, их все-таки кормили, и к миске каши из какой-то разваренной мелкой крупы, полагалась чашка горячего травяного отвара, который, несмотря на свой отвратительный сенный вкус, все же помогал разогнать кровь по жилам, и этого было достаточно, чтобы рабам не хотелось залеживаться. Отставшим еды не доставалось вовсе - те, кто успел выйти раньше с удовольствием уминали и их порции.

Тех, кто на работы не ходил, кормили лишь раз в сутки, вечером, во время общей раздачи. Еду и там безбожно воровали, а то и отнимали силой. Стоило лишь зазеваться со своей миской, как любой из соседей мог запросто выхватить ее из рук, а потом еще и врезать, если вздумаешь возмутиться. Многие, если не все, новички на этом попадались, особенно из благородных, полагая, что раз еда выдана, то никуда она не денется, можно либо вкушать неторопливо, а либо и вовсе изображать благородную голодовку над полной миской. Как бы не так. Всем этим материям здесь места не было.

Сантьяго, правда, к такому положению дел был подготовлен хорошо. Невольничьи бараки Стамбула немногим отличались от бизертского подвала, и повадки у людей на таком дне немногим отличаются друг от друга. Поэтому к подобному поведению был готов, и повел себя так, будто был здесь не избитым новичком, которому полагается быть робким, растерянным и дезориентированным, а бывалым сторожилом проведшим здесь полжизни, и не церемонился в средствах.
Спокойные дни для его товарищей по заключению закончились, едва Монтеро перестала трепать лихорадка, и благодаря заботам тощего человечка, который оказался расстригой-бенедиктинцем по имени Пабло он пошел на поправку. Эти два дня он был тих и молчалив, мог целыми часами лежать как труп с закрытыми глазами, не реагируя ни на что, открывая рот лишь для того, чтобы выпить воды, проглотить ту скудную порцию, которую сердобольный Пабло скармливал ему как ребенку, или же задать несколько вопросов Родриго. Ни с кем другим он больше не разговал - просто ли потому, что тот оказался ближе всех, или же под тем впечатлением, которое вынес из их общения в первые же часы. Зато слушал, как оказалось, все, и слушал внимательно все разговоры, ссоры и перебранки, тщательно обдумывал все, и составлял мысленные портреты каждого из заключенных и даже стражников, если о них упоминалось в разговорах. И когда стал выздоравливать - на удивление стремительно, иллюзия покладистости рухнула с треском.
При первой же попытке беззубого Мисы, того самого, кто зубоскалил над клеймом Родриго, утащить у Сантьяго его миску с кашей - тот, будучи еще не в силах вступить в драку, опрокинул эту самую миску на его грязные штаны и посоветовал слизать, раз уж тот такой охотник до дармовых порций. А когда беззубый отвесил ему пинка - поймал за щиколотку, и с такой силой впился в нее зубами, что едва не прокусил сухожилие.
После этого, дьявола и вовсе спустили с поводка. Как оказалось - Монтеро обладал не только тонким слухом и хорошей памятью, но безжалостным языком, ядовитым как змеиное жало, и совершенно звериной манерой защищаться, не чураясь никаким средствами.
Родриго большинство узников недолюбливали, но были и те, кто относился к нему с сочувствием, и даже с симпатией.
Сантьяго же, за неделю, успел так показать зубы, что с ним попросту предпочитали не связываться. Казалось, в этом человеке горел какой-то пожирающий его самого огонь, так, что в конце концов даже отъявленные любители позубоскалить или попинать одиночку предпочитали не задевать его в открытую, да и вообще избегать лишнего. Не потому что боялись, а из какого-то полусуеверного опасения, из-за которого люди предпочитают от греха подальше обходить стороной бешеных собак или бесноватых. Поэтому, к тому времени как Сантьяго стал выходить на работы вместе со всеми - к нему уже больше никто не пытался приставать с насмешками, или, обычными в таких местах попытками изначально "указать место" в местной иерархии.

Для обитателей барака, кстати, это стало неожиданностью. Над упорным нежеланием Родриго хоть как-то работать на благо угнетателей большинство посмеивались, обсуждали и иронизировали "грандов сыночек белы ручки замарать не изволит),  остальные же - в основном пленные дворяне - понимали и уважали, особенно учитывая что за каждый такой отказ юноше доставались жестокие побои, но идальго видели в этом особую гордость и силу духа, которую приветствовали. И от Сантьяго, неизменно огрызавшегося на стражу, тоже, очевидно,ожидали чего-то в этом духе.
Однако, тот на удивление и не подумал отказываться. И едва минула неделя, как уже выходил во двор в числе первых из нестройной, дохленькой колонны рабов.
Побои его к этому времени сошли, и напоминали о себе великолепной россыпью гематом всех оттенков коричневого по всему телу, еще свежими, но уже довольно крепко схватившимися рубцами, да плотной перевязью, стягивающей ребра, которые заживали медленнее всего остального. И в отличие от Родриго, который шел рядом, бранясь сквозь зубы, и поглядывая вокруг с предельным высокомерием - сам выглядел даже довольным, что крайне озадачило многих.

А он и правда был доволен. Говорить о серьезных и нужных вещах в подвале не было никакой возможности. Людей там к вечеру набивалось как сельдей в бочку, а Сантьяго вовсе не хотелось быть услышанным. Зато когда рабы рассыпались по каменоломне на достаточных расстояниях друг от друга и он взялся за массивную кувалду, которой надлежало раскалывать и дробить камни, то заговорил так, будто продолжал лишь минуту назад прерванный разговор.
- Итак. Я хотел расспросить еще о многом, но кое-какую часть ответов на вопросы уже получил, пока нас вели сюда. Всегда ли водят именно сюда, и всегда ли - именно с таким количеством охраны? Или бывает в какие-то дни больше или меньше?

Отредактировано Сантьяго Монтеро (2022-01-31 22:27:46)

*совместно
- Как же так вышло... - Монтеро, обошел глыбу, и примерился к бугристой боковине камня. Поудобнее перехватил кувалду, примерился... - Что вас не конвоировали? Вот уж не думал, что пленникам...
Бах!
-  Разрешено...
Бах!
- Свободно...
Бах!
- Ходить по городу.
Трещина пробежала по камню, и Монтеро сильным ударом отколол, наконец, ещё один кусок. Тот грохнулся вниз, едва не угодив по ноге. Сантьяго отбросил назад мигом взмокшие волосы и поглядел на Родриго, растирая ладони.
-  Украшения и срезать можно вместе с кожей, превратить в обычный шрам, так что пусть это вас не особо волнует. Так часто ли дозволяется ходить без охраны, столь неблагонадежным узникам? И, кстати, вы говорите лазарет - он чей? Тут есть миссия?
[indent]
- Я не о том,  - пояснил Родриго, уразумев, что собеседник понял его неправильно. - Я про эти чертовы цепи..
Он снова криво усмехнулся.
- А что касается того ... украшения... будь оно не на пальцах, от него можно было бы избавится таким манером, но Исмаил, собака магометанская, мне такой возможности не оставил...
Агилар плюнул на землю и какое-то время молча наблюдал за тем, как Сантьяго раскалывает камень. И совершенно не мог понять, зачем тот старается, раз надсмотрщика поблизости не видно. Сам он за все это время к кувалде даже не притронулся...
- В Бизерте рабы свободно ходят по городу до вечера. Некоторые еще подрабатывают, чтобы покупать нормальную еду.  Вечером ворота баньо закрываются и до утра уже никуда не выйти... - продолжил он наконец свой рассказ.
- А лазарет... Нет тут никакой миссии... Там два-монаха-францисканца, отец Маттео и фра Андреа,  да поможет им Господь - Родриго перекрестился, - Они такие же пленники....
[indent]
- Да вижу я, что оно на пальцах. И если говорю что их все-таки можно срезать, то поверьте - можно, была бы бритва поострее да рука потверже. Но будет чертовски больно, и шрамы останутся немалые, но вот букв видно уже не будет. С другой стороны - знавал я и таких, которые предпочитали сохранить украшения такого рода. Чтобы иметь зримое напоминание про ад и не позволять времени смягчить ненависть.
Сантьяго отложил кувалду и присел рядом с камнем, проверяя ладонью неровности. Осталось немного. Их можно было сравнять и без кувалды. Он вооружился двумя отломками камня, приспособил один острым углом как долото, второй - как молоток и принялся быстрыми и короткими ударами в одно и то же место наносить вокруг неровности мелкие трещинки, чтобы потом ее можно было просто снести одним ударом. При этом мысль его лихорадочно работала.
- Миссии нет - это плохо. И на монахов, в таком случае, полагаться тоже нельзя, да простит меня Господь, они нам не помощники. А вот что дозволяется ходить без охраны - это хорошо. В Стамбуле свободно разгуливали только благонадежные, а таким как мы с вами подобной свободы и во сне бы не привиделось.
Камень звенел по камню. Прогрохотал мимо какой-то из заключенных с тачкой, но, увидев, что глыба еще не готова,  укатил к следующей паре. А Сантьяго, не поднимая головы от работы, продолжил:
- Порт - напрашивается сам собой, но именно в этом порту и пресекли ваши попытки. Там слишком много лишних глаз, а мы там будем как бельмо на глазу - за любым движением десятки любопытных наблюдать будут, даже если просто глазеть на чаек. А скажите-ка, дон Родриго, вы ведь там были, - он вскинул сощуренные от внезапной идеи глаза на молодого человека, - что за суда там в основном стоят? Торговые, военные?
[indent]
Родриго задумчиво посмотрел на свою правую руку. Неужели  про это проклятое клеймо можно будет позабыть, как про дурной сон?
- Если это возможно - наплевать на любую боль!  В зримых напоминаниях я не нуждаюсь  - такое не забывается... Главное, чтобы пальцы потом сгибались нормально...
Несколько мгновений он снова смотрел будто бы не на собеседника, а мимо него.
- Торговые, в основном. Итальянских много. Хотя пиратских галер тоже хватает, - Родриго снова сплюнул. - Здесь, в Бизерте у них самое гнездо...
Агилар прервался - снова  взглянул на товарища, который с упорством, достойным лучшего применения, продолжал  трудиться над каменной глыбой.
- Скажите, дон Сантьяго, откуда вы знаете, как все обстоит в Стамбуле?
[indent]
- Торговые, значит. Где торговцы, там и соглядатаи всех сортов, и таможня и контрабанда. И пираты. - Глаза Сантьяго заинтересованно блеснули. Он поднялся и, вновь взявшись за кувалду в два взмаха сбил предварительно раздробленные трещинами неровности. - А вот местных рыбаков там, судя по всему, нет. Гавань-то, очевидно, в такой дыре невелика, верно?
Вновь загрохотала тачка, и на этот раз обоим пришлось прерваться довольно надолго. Пока двое рабов, орудуя клиньями, переваливали обтесанный камень на свою тачку, пока, пыхтя и чертыхаясь, покатили ее дальше, Монтеро, отирая со лба пот, полез за бурдюком с водой, который был им выдан на целый день. Откупорил, жестом предложил Родриго напиться, после чего глотнул и сам, тщательно дозируя воду, которой им скорее всего могло не хватить, и только дождавшись, когда те двое откатят тачку на несколько шагов и за грохотом ее колес уже не будут слышать их разговор - ответил:
- Я был там. Семь месяцев провел в рабстве и сбежал, - он приподнял руки и слегка повернулся спиной, демонстрируя испещрявшие смуглую кожу на груди, плечах, спине и шее уродливые выбухающие старые шрамы, похожие на причудливо переплетшихся под кожей перекормленных змей. - Это оттуда. Да и вообще почти все - оттуда. Мне было почти столько же, сколько вам сейчас, и если меня не искалечили, то только благодаря тому, что был тогда хорош собой и меня рассчитывали продать в один из тех подпольных домов удовольствий, что процветают в Греческом квартале, после того как усмирят. Но мне повезло - в нашем бараке вспыхнула эпидемия какой-то болезни, от которой делается сильная лихорадка и идет сыпь по всему телу и даже во рту и на глазах появляются язвы*. Мавры страшно боятся заразы - они по сутками к нам не входили, занимались нами только монахи из миссии бенедиктинцев, и один из них помог мне сбежать. Точнее, помог сразу нескольким, но способ, к которому он прибег, был рискованным, так что из шестерых выжил только я, потому что был моложе всех.
Монтеро вновь взялся за кувалду.
- Отлеживался потом в погребе у одной вдовы-торговки, которой позарез был нужен мужчина, а уж от нее сбежать было проще, чем из-под стражи, благо меня в бараке уже давно считали мертвым и не искали. - Он сбил с камня торчащий в сторону клювообразный выступ и выругался, потирая бок. Ребра-таки ныли и сильно от таких упражнений. - Только вот здесь такой номер навряд ли осуществим. Вас ведь не похоронят в случае чего, а замаринуют голову в бочке с медом, чтобы отправить вашему несговорчивому батюшке, - веселый взгляд из-под налипших на лоб мокрых от пота волос явно говорил о том, что Монтеро не верил в историю с испанским грандом, хоть и не говорил вслух, во избежание лишних ушей.

Отредактировано Сантьяго Монтеро (2022-02-04 01:02:38)

*совместно

- Точно? - Сантьяго смотрел на юношу с некоторой тревогой. А то видал как от такого вот удара могла и шея хрустнуть, или когда человек терял сознание и захлебывался в собственной рвоте. Но тот все-таки поднялся, хоть и нетвердо, но удержался на ногах, и он кивнул. - Хорошо, коли так.
На слова Агилара - только отмахнулся.
- Глаз не выбил и хорошо, заживет.
Он наклонился, надорвал собственную штанину, в несколько сильных рывков оторвал от нее кусок понизу, сложил в несколько раз и прижал ко лбу и брови, кровоточившим сильнее всего, разодрал "хвост" подушечки надвое и потоньше, чтобы хватило на то, чтобы привязать получившуюся "подушечку" так, что получилось дурацкое подобие пиратской повязки на глаз, и снова взялся за кувалду.
- Так вот. Прежде чем этот скот к нам подошел, вы спрашивали - зачем я работаю? Да затем, чтобы не растерять силы. На такой скудной пище без мяса, на которой нас держат, и от которой, да еще и от бездействия, мышцы истаивают как снег на солнце. По юности вы этого еще не чувствуете, быть может. Еще две недели назад я был здоров как бык, и мог бы любому из этих охранников голову свернуть голыми руками, а сейчас мне тяжело даже этой вот дрянью орудовать! Еще через месяц, если ничего не делать - мне недостанет сил даже поднять ее. Чертовски тяжелая штука.
Он с усилием сбил с камня очередную неровность и, зашипел. Все-таки работа была тяжелой, а пот, мешаясь с кровью, отвратительно щипал свежий рубец.
- Святые великомученики одной только верой да духовной стойкостью одолевали врагов святой веры. А нам, простым смертным, для такого дела важнее сильные руки, да крепкая спина. Так что же может быть лучше, чем такой вот, совершенно доступный способ поддерживать силу этих самых рук, для того времени, когда она понадобится. Вот и весь секрет. К тому же.... - он с нехорошей улыбкой взвесил в руках тяжелое орудие - Мне доставляет удовольствие представлять вместо камня - голову какого-нибудь из этих ублюдков. И когда-нибудь, клянусь Пречистой девой, так и будет
[indent]
Родриго о таком прежде не задумывался - мысли, что от работы, о которой идальго даже думать было тошно,  может быть польза не проклятым туркам, а наоборот, ему в голову никогда не приходило .  Теперь задумался.  И даже присвистнул, припомнив кое-что.
- Так значит, вполне может быть, что я как раз  из-за этого тогда не сумел  отправить Исмаила к чертям, которые его уже ждать замучались?   Я ведь  достал нож,  но сумел лишь задеть проклятого язычника, нормального удара не получилось - этот скот успел отшатнуться в сторону...
[indent]
- Все... может....-ыыыыых... Быть! - тяжело переводя дух, Монтеро сбил еще один выступ, и отдуваясь оперся на длинную рукоять. - Эти скоты-то в отличие от нас, хорошо питаются, тренируются. - он с острым интересом поглядел на Родриго - А где вы, кстати, достали нож? У монахов?
[indent]
- Выиграл в кости у одного лопуха из местных,  - ответил Агилар.  - Только большой пользы мне то не принесло, как видите.  А ровно наоборот.
Интересно, можно уже отойти от стены или еще нет? Стоять вот так он очень не любил - как раз после событий, последовавших за той неудачной попыткой. Родриго  сделал шаг вперед, на всякий случай все-таки держась рукой за стену.  Снова завякнула проклятая цепь...
[indent]
- Ясно. - выдохнул Саньяго, откладывая кувалду. Все же работа и правда была чересчур тяжелой для человека едва поправившегося, а добавочная утренняя порция еды, которая полагалась работникам, - слишком малой. Он размахал пыль на глыбе ладонями, и присел сбоку, вновь вооружаясь двумя камнями. Стесывать мелкие неровности все же было проще имитируя движения долота и зубила, к тому же это давало возможность передохнуть и не привлекая вновь внимания надзирателя.
- Что ж. Сам по себе нож вещь полезная, но он один нам побега не сделает. Надо подумать.
Он принялся неторопливо постукивать камнем по камню, чем-то напоминая сейчас древнеегипетского скульптора, сосредоточившегося в работе над статуей очередного языческого божества.
- Итак. По ночам нас запирают и охраняют. Сколько охранников - мы не знаем. Днем - на работе нас тоже охраняют, и на работу и обратно сопровождают надзиратели. Когда же возможно то самое свободное перемещение. По вечерам? Или днем - для тех кто работает не в каменоломне а на более легких работах в городе? За нами ведь следят не только охранники, но и десятки глаз наших, с позволения сказать, товарищей по несчастью. - он глянул на еще одну пару рабов, тесавших глыбу справа от них, и поглядывавших на них с весьма недобрым видом. - Эти например. Едва заметят попытку к бегству - первые попытаются схватить нас, чтобы выслужиться. За лишнюю плошку каши или лепешку. Уж не знаю, чьих глаз следует опасаться больше. Говоря по совести - предпочел бы иметь дело со стражниками, чем с ними. Что скажете? Вы все же хорошо их знаете. Я прав? Или, по счастью ошибаюсь, и они не выдадут?

*совместно
- Скажите спасибо за то что вообще способны ее поднять, после столького-то времени в таком изнуряющем режиме - проворчал Монтеро, поднимаясь на ноги.,- Хотел бы и я быть сейчас так же молод. Это делается совсем не так, дон Родриго. Удары надо наносить медленно. И не лупить наобум, а тщательно распределять направление прилагаемой силы, в соответствии с трещинами и линиями камня. Вы так или измотаетесь или покалечитесь.
На его лице все ещё было написано отвращение. Хоть бытовое замечание о работе и отвлекло разговор в сторону, но разлившееся в душе чувство тяжёлого, удушающего омерзения, никуда не исчезало.
- Здесь? Здесь может быть и Содом. Да только чтобы испанцы, католики, мужчины черт возьми, где бы ни находились - оказались бы такими животными? Даже животные не совокупляются с тварями своего же пола!
Его передёрнуло от тошноты.
- И это в порядке вещей всем, кроме вас? Выходит, я случайно нашел единственного человека среди тварей?
Монтеро обхватил себя руками по плечам и сжал пальцы, впиваясь в кожу.
- Что же этот бывший брат Педро, который меня выхаживал? Тоже... ?- он с усилием заставил себя продолжить преодолевая все усиливающееся отвращение и злость. Как же так! Ведь этот тощий человечек - был тем, кто по крайней мере не оскотинился, который спас ему жизнь в тот первый день когда даже Родриго едва удостаивал его взглядом. Так неужели...
От мыслей о том, какое всё-таки поганое и жалкое существо - человек, становилось трудно дышать.
[indent]
-Нет, не тоже!, - горячо возразил Родриго. -  Пабло как раз пытался вразумить Хосе - говорил, что католику уподобляться содомлянам не подобает. И что Хосе собирается сотворить в очередной раз мерзость из мерзостей. Но он монах, а не солдат, как мы с вами.  Хосе ему разок двинул, сломал кажется что-то - и весь разговор...
О том, что было дальше, Агилару  больше всего хотелось позабыть. Но не получалось, как он не старался....
[indent]
Сантьяго передернулся. Гримаса гадливости, застывшая на его лице, изгаженном потеками подсохшей на солнцепеке крови, будто присохла вместе с ней. Ему казалось, что теперь он до конца жизни не сможет избавиться от отвратительного вкуса желчи, поселившегося за корнем языка.
Родриго во всем винил проклятых мавров. Но Сантьяго, который всю жизнь считал их корнем всех бед и злом во плоти, сейчас готов был выпустить себе кишки, если бы точно знал, что вместе с ними его покинет и чудовищное отвращение, которое поселили в нем слова юноши.
Выходит - свои же. И нет, не мавры в том виноваты, получается. А свои же! Собратья по вере, братья во Христе, сыны его солнечной родины - животные? Хуже животных? Для которых содомский грех - в порядке вещей? Настолько, что даже Родриго говорил об этом, как о чем-то само собой разумеющемся, тогда как сам Монтеро понять не мог - о чем он говорит, пока тот не объяснил открытым текстом. И ведь не от мавров же они нахватались этой мерзости! Многие из тех кто составляли кружок вокруг Хосе попали в плен совсем недавно. Иисусе как же так! Воистину этот мир сошел с ума, и даже в наихристианнейшей стране, выходит, многие предаются такому извращению?
Кем же был до сих пор, получается, он сам? Слепцом? Идеалистом? Ведь даже на ум не могло прийти!
И как же теперь быть, если когда-нибудь удастся вернуться в Испанию - смотреть на людей и гадать про себя - мужчина ли это, или... тварь?
Какой только жестокости, каких только пыток не видел он на своем веку, но все это было просто и понятно. Все просто - выдерживай сколько можешь а потом умри, такова жизнь. Но мысль о такой вот грязи, грязи его собственных соотечественников - могла свести с ума.
О чем думал в этот момент Родриго, лицо которого приобрело застывшее, отстраненное выражение, довольно странно смотревшееся в жаре, сутолоке и толчее каменоломни, над глыбой с кувалдой в руках, он спрашивать не стал.
У каждого свои демоны, и свои тяжелые воспоминания. Сам Родриго был по отношению к нему на редкость тактичен, ни разу не полюбопытствовав ни о чем из его прошлого и пережитого, и Сантьяго почел своим долгом точно так же не лезть ему в душу.
Вместо этого - он взял кувалду из его рук, и принялся мерно и неторопливо стесывать разбитую беспорядочными ударами юноши поверхность. Глыбу-таки надо было не разбить, а обтесать, и схлопотать почем зря по физиономии от надсмотрщика за испорченный камень не хотелось.
- Даю вам слово... - мерно цедил он вслух, после каждого удара. - Я найду способ... спалить эту компанию... живьем... Чего бы ни стоило... Даже если это будет стоить... побега... свободы... и жизни... Но эти твари... сдохнут...

*совместно
- Вот оно что. - Сантьяго недобро усмехнулся. - Понятно. А мне-то спервоначалу показалось, что вы говорили о местных. Да и спросил бы о том, почему мальчишка оказался в тюрьме каторжников, а не отправился прямиком на невольничий рынок, на котором его можно было очень выгодно продать, но уже понял, что в этом сумасшедшем месте все перевернуто с ног на голову. Единственное, что теперь я знаю совершенно точно - это то, что я тут не задержусь. Если то, что начинает вырисовываться в качестве плана побега, не реализуется в течение трёх оставшихся недель, то на четвертую.. - он поднял руку к небу, - да простит меня Господь, я просто заставлю этих нечестивцев убить меня, и да будет небо мне порукой.
[indent]
- Мне о такой роскоши даже мечтать глупо, - удивительно спокойно ответил ему Родриго. - Для вас выход существует, для меня, увы, нет. Значит, выбора у нас не остается. Попробуем еще раз поспорить с судьбой.
[indent]
- Сочувствую. - Сантьяго наоборот, улыбнулся, - Быть сыном гранда - тяжелый жребий, жаль, что он вам выпал.
Если в его темных глазах и блеснуло веселье, то слишком добродушное, чтобы на него обижаться. Бедный юноша и без того влип в скверную ситуацию, сам назвавшись сыном гранда, и, похоже, раз сто уже успел об этом пожалеть, и было бы верхом жестокости напоминать ему об этом. Равно как и указать на то, что проще простого освободиться от этого жребия и заполучить пресловутую роскошь - просто сказав о себе правду. Разъяренный Исмаил, которого столько времени водили за нос, мигом отправит в рай, хоть почти наверняка - не самым приятным способом.
Передохнув, они вновь взялись за работу над очередной глыбой, на этот раз, по примеру других пар - сменяя друг друга через каждые несколько взмахов. При этом второй усаживался у противоположной стороны глыбы и стесывал мелкие неровности, используя два камня вместо зубила и молотка, пока первый начерно обтесывал свою сторону кувалдой.
Надсмотрщик, в очередной раз поглядев на них, презрительно ухмыльнулся, показав широченную щель меж выступающих передних зубов, и отправился дальше, а Сантьяго, воспользовавшись тем, что им, по-видимому, больше не собирались мешать, заговорил о том, что его волновало более всего.
- Итак. Вы говорили, что в порту стоят лишь торговцы и пираты. Но порт - это первое место, где беглых стали бы искать. Там всегда полно народа - начиная с корабельных команд и любопытствующих местных - до стражи, таможни и доброй сотни досужих глаз, от которых не укроешься. Тайком не пробраться, и даже если пробраться и спрятаться на какой-нибудь посудине - то при известии о том, что сбежали двое рабов-каторжников, любой корабль, выходящий в море, будут обыскивать. Угнать какой-нибудь из них и вовсе невозможно. Перехватят быстро, да к тому же для этого нужны люди, умеющие вести корабль. Договориться, чтобы спрятали добровольно - но никто не пойдет на такой риск, даже если заплатить, а платить нечем. Но есть вариант... - он подождал, пока мимо проехала тачка с очередной каменюкой. Хотя за грохотом колес и болтовней рабов его все равно бы не услышали, но все равно предпочел перестраховаться. И только потом вновь поглядел на Родриго, щурясь от солнца и пыли.
- Это ведь портовый город. Вокруг должно быть множество рыбацких поселков. И раз их суденышки не разгружаются в местном порту, это значит, что они разгружаются где-то еще. Там, где далеко не так людно... Где нет таможни... и нет стражи... Понимаете, к чему я клоню?

*совместно
- Именно так - Сантьяго медленно растянул угол рта в какой-то кривой и очень недоброй полуулыбке. - Надо сделать так, чтобы открыли сами. Поначалу мне пришла, было, мысль о том, чтобы сговориться, чтобы кто-нибудь из нас изобразил, что болен, а второй бы позвал на помощь. - он вновь взялся за кувалду, и принялся примериваться к следующему удару- А уж когда открыли бы дверь и второй помог бы вынести "больного" на поверхность - напасть на них, но.... ххххх...черт...
Он выругался и выронив тяжелый инструмент, с силой прижал локоть и предплечье к боку.
Изрядно ослабшая из-за работы и пота перевязь уже не стягивала ребра так туго, и очередное тяжелое движение отозвалось уже не тупым нытьем а острой болью, пронизавшей спереди назад, будто лесорубной пилой с крупными зубьями.
Монтеро, согнувшись вбок, присел на край камня, и, вполголоса шипя и бранясь, принялся расслаблять узел, которым был стянут тот кусок полотна, что служил ему стяжкой, с тем, чтобы перетянуть ее потуже. Иссадненные пальцы с трудом справлялись с узлом и впору было пожалеть о том что очень уж неудобная у людей шея - зубами не помочь. Был бы котом - как легко бы было.
- Так вот...  - наконец, продолжил он, когда узел, наконец, начал поддаваться, и, зацепив за немного растянутую петлю он стал растягивать ее еще больше. - Это мне казалось неплохой идеей. Но был риск - как знать, разрешит ли стража второму вынести первого. А вдруг сами выволокут. И тогда все сорвется. А вот вы, дон Родриго, подали мне мысль получше.
Узел, наконец, распустился, и, Монтеро, попытался затянуть перевязь как можно туже. Оказалось проще подумать, чем сделать - чем сильнее стягивал, чем острее боль в ребрах била почему-то вверх и в плечо, прикладывавшее столько усилий.
- Спалить.... этот... гадюшник... хххххх чертовщина... ну? - цедя слова сквозь зубы он вскинул глаза на юношу и вид у него был престранный - перекошенный от натуги и боли рот со стиснутыми зубами, и глаза поблескивавшие острой ненавистью и каким-то злым азартом. - Все заорут. Начнут колотить. Им придется... придется открыть. Так? Будет паника.... испуганное стадо... и всего несколько пастухов... Представляете?
[indent]
Родриго,  до сего момента разглядывавший упавший камень так, будто на нем вот-вот проявятся письмена, которые немедля прояснят   их дальнейшую будущность, выпрямился:
- Представляю. Вот при таком раскладе всем  скотам точно будет не до нас. Отлично придумано, дон Сантьяго!
Больше он не сказал ничего - потому что увидел, что товарищ пытается заново затянуть повязку, обойдясь своими силами. Агилар по себе знал, что дело это почти что безнадежное. 
- А вот  это - точно не лучшая идея. Позвольте...
[indent]
Монтеро не стал играть в гордость, и не чинясь принял помощь, предельно выдохнул и непроизвольно удержался за край глыбы на которой сидел, когда Родриго натуго затянул перевязь. Непроизвольное "хххх" от неприятного ощущения, перешло в хриплый, кашляющий смех.
- Забавно! Почувствовал себя дамой, на которой затягивают корсет. - он поднял на юношу смеющийся взгляд - Спасибо.
Он поднялся, отирая о штаны влажные ладони, перепачканные в известняковой каменной пыли.
- В нашей конуре мало что способно гореть... Солома и тряпки сгорают быстро, и их не так много, чтобы представлять опасность, а стены каменные. Но тряпки годами пропотевшие и грязные будут сильно дымить, а нам того и надо. Главная трудность не в этом.
Он взялся за бурдюк откупорил и протянул его товарищу. Солнце жарило нещадно, а каменная пыль, не только оседало на потных лицах и телах, а словно бы заползала в рот и нос.
- Нас ведь сразу начнут искать. Положим, не в ту же секунду, но очень скоро. Первым делом конечно, побегут в порт а потом начнут искать у берегов. Мы не успеем выбраться, да и вид наш очень уж бросается в глаза. Любой встречный поймет что мы беглые и донесет. Вот в чем главная трудность. Нужно будет место, где бы мы могли отсидеться хоть несколько дней, пока нас не перестанут так рьяно искать. Надёжное место. На подыскивание и подготовку такого уйдет больше всего времени, если только...
Он принял у Родриго бурдюк обратно, глотнул и сам, и, закупоривая его, поглядел на юношу.
- Вы ведь провели тут много времени. И даже свободно ходили по улицам. Быть может даже знаете кого-то из местных. Может вам придет на ум что-нибудь подходящее?