Мальчишка повернулся на голос, и очередной камешек, выскользнув у него из руки, шлепнулся не в лужу, которую прохожие все равно обходили, а в грязь рядом с ней, забрызгав сзади подол спешившей мимо служанки. Мальчишка, казалось, даже не заметил, с откровенным любопытством уставившись на Алонсо.

— Ну… — протянул он, яростно почесав в вихрастом затылке. — Был бы солдат, я бы сказал: артиллерист, а? Или кот, может, если бы простолюдин был.

Новый знакомец Жана-Чертополоха, назвавшегося, впрочем, только через полчаса знакомства, оказался правильным парнем, хоть и плохо говорил по-французски — и что такое кот, понял с первых же слов ответа, и кошелек срезать не дал, и нож у него был что надо, а когда он научил Жана, как сказать по-испански: "Твоя мать языком моему бате задницу подтирала", можно было уже сказать, что между мальчишками установилось что-то вроде дружбы. Французского идальго, как Жан снисходительно объяснил юному каталонцу, звали господином де Бутвилем, был он из Парижа и был настоящий вельможа — о чем слуги его охотно распространялись каждому, кто готов был слушать — а видели его у дома доньи Аны довольно часто — по ночам даже, но обобрать его не вышло, уж больно ловок он был со шпагой. Сам Жан такими делами не промышлял — молод был еще — но мог точно сказать, что уличные братки к этому Бутвилю приценились и решили, что овчинка не стоит выделки.

В этом Жан, может, и перегнул палку, нечего было такое чужому гусю рассказывать, но как-то он незаметно к Алонсо проникся, даже думать стал, как этакое имечко по-французски выговаривать, а то и смех и грех.

— А еще у меня дохлая собака есть, — похвастался он. — С ошейником даже, только она из-под него вываливается уже. Показать?

— Тю, — пренебрежительно фыркнул Жан. Если бы все его мысли не занимал вопрос того, кому подкинуть собаку, он бы, может, стал расспрашивать своего собеседника, но выбор между гадом-мясником и скотиной-булочником был слишком сложным. — Деревня! Никуда тебя твой кузен не отправит, разве что пинком за порог. До вашей деревни отсюда еще добраться надо. Или у него семимильные сапоги есть, чтобы до Испании добежать? И это ж сколько еще бежать придется? Подметки сотрешь!

Сам же рассмеявшись своей немудрящей шутке, он похлопал себя по впалой груди, а затем посмотрел на дом.

— А туда без ко-мен-до-ва-ций не возьмут, — со знанием дела добавил он. — Ко-мен-до-вации нужны. Хошь дам?

Он расхохотался снова и от восторга даже постучал сам себя кулаком по бедру.

— Деревня! — расхохотался мальчишка. — Письмо это такое, понял? И не невесть от кого, а от уважаемого человека какого: что, мол, знает тебя, служил ты ему верой и правдой лет десять… А я, брат, разве что псу тебя командовать могу, и то — кто тебя знает, может, ты ядовитый.

Он хохотнул снова и совсем уже по-дружески ткнул Алонсо кулаком в плечо.

— Но вообще, слышь, ты ж испанец… может, тебе на жалость надавить, а? Привезли, мол, тебя в Брюссель… папка привез, точно! А сам сдох, солдаты же сплошь и рядом дохнут. Слышь, а это правда, что испанские солдаты — сплошь дворяне? А ты тогда тоже дворянин?

По сравнению с ним Алонсо был одет так прилично, что Жан-Чертополох мгновенно проникся новой идеей. А что, дырок ни на штанах, ни на куртке у парня нет, заплатки все нашиты аккуратно и даже по цвету подобраны, на ногах башмаки… И вправду за дворянина сойдет, может, и возьмут!

— Ишь ты! — протянул мальчишка — без особого, впрочем, восторга в голосе.

Как любой простолюдин, дворян он опасался и недолюбливал почти инстинктивно, и признание Алонсо немало повредило ему в глазах Жана-Чертополоха. Если бы тот не показался ему таким простодушным, Жан поддался бы порыву либо топнуть изо всех сил по луже, либо попросту зачерпнуть из нее горсть грязи и обрызгать более успешного ровесника. Но Алонсо успел уже снискать его уважение, и прискорбные пробелы в его опыте Жан воспринимал уже как повод к сочувствию и просвещению.

— Грамота это только хуже, ты чего? Умные в слугах не требуются, — фыркнул он. — И петь тебя тоже никто не возьмет. Ты что, в пажи, что ли попасть хочешь? Забудь! У вашего брата в пажи с улицы не берут. Еще и к бабе! А каминные решетки не хочешь чистить?

Собственные его честолюбивые планы дальше поваренка не простирались, но если начать с решеток, можно и на кухне в итоге остаться. Эх, если бы и он по-испански знал!..

- Овец!.. -Жан не договорил, расхохотавшись на всю улицу. - Овец!.. Здесь… очень… прям ужасно… пригодится.

Последнее слово прозвучало совсем уж не разборчиво, когда он согнулся пополам, но это его не остановило, и, едва отдышавшись, он попытался снова:

- Пасти… хозяяя-…

Он снова залился хохотом, и на следующие минуты совершенно утратил какую бы то ни было способность к членораздельной беседе, чтобы затем хлопнуть панибратски Алонсо по плечу, обозвать его тем еще шутником, снова посмеяться своей шутке про его будущую хозяйку и наконец, ответить:

- К этому… к старшему лакею сунуться можно. Он дает иногда поручения.

К этому моменту Жан-Чертополох уже прикидывал, много ли ему перепадет, если у его нового знакомца что-то выйдет. Будь тот обычным брюссельским мальчишкой, пусть даже и дворянином, Жан послал бы его к черту — слишком драгоценно было знакомство с такой выдающейся личностью как старший лакей, чтобы подвергать его опасности, оказывая кому-то покровительство. Но Алонсо был не только вполне прилично одет, он был еще дворянином и испанцем, и с каждой минутой и каждым его словом Жан все выше оценивал его шансы. Деревенщина или нет, что-то в нем было, и Жан, пожевав губу, заключил, что попытка может пойти ему на пользу.

— Кинжал дай, тогда все скажу и покажу, — нагло потребовал он. Получить кинжал он, разумеется, не рассчитывал, но торг надо было с чего-то начинать, а там, если повезет, может, выйдет заполучить… ну, хотя бы пряжку с берета — если, конечно, та была посеребренной, а не серебряной.

Громкий свист заставил его вскинуть голову, но на углу оказался всего-навсего его приятель Марк с живодерни, и, хотя в любое другое время Жан бросился бы к нему сломя голову, сейчас он только махнул рукой — не до тебя, мол.

— Ну, знаешь! — никакого другого ответа Жан и не ожидал, но так легко отступать не собирался. — Даром ничего не дается, даже царствие небесное! А ты чего — хочешь, чтобы я тебе задарма помог? За пустое обещание? Дудки!

В этот момент взгляд Жана снова упал на Марка, который, остановившись на том же углу, таращился на них с откровенным интересом, и его планы тут же переменились. Только что он собирался потребовать у Алонсо пряжку с его ремня — это была бы, в его глазах, совершенно приемлемая цена за такую услугу — как вдруг он понял, что ставки возросли: Марк явно присматривался к будущей жертве. Марк был здоровый, и у него была заточка — тут Алонсо даже его кинжал не поможет. А вдвоем они и без кровопролития обойдутся… и Жан даже поможет испанчику, а то прирежут же!

В это же самое время Марк, убедившись, что из народу на улочке были только бабка на крыльце аптекарской лавки да две чесавших языком служанки, двинулся к ним.

— Отдашь кинжал, — прошипел Жан, заговорщицки ткнув Алонсо локтем в бок, — не сразу, как я скажу. Глядишь, и в живых останешься, Живодер — он знаешь какой! Он что дикарь! Хуже даже!

"Дикарь" — похоже, расслышав, — осклабился. Он был старше двоих мальчиков, ему было уже почти четырнадцать, а выглядел на все шестнадцать.

— Здрасьте-здрасьте, детки-мальчики, — бас, которым он начал свою речь, на слове "детки" сменился на мальчишеский дискант, и на его лице тут же отразилась ярость. — А ты кто будешь, новичок?

Рука его угрожающе легла на пояс, за которым он прятал заточку.

Фанфаронство испанского мальчишки ничуть не ввело Жана в заблуждение, но зато разозлило. Он-то хотел по-хорошему! Заступился бы за него, и сговорились бы они с Марком — кинжал бы только и взяли! И то на двоих! А теперь ишь, раскомандовался! И за эфес хватается, идальго нашелся! Небось полминуты назад рад бы был даже на кухню в господском доме попасть!

— Забыл я, ваша милость, — самым издевательским тоном отозвался он, и топнул по луже, нацеливаясь на башмаки Алонсо. — Такие мудреные имена у вашего брата — и не выговоришь, и не упомнишь. Не то сеньором Козлонсом тебя зовут, не то доном Провалонсо… не то кабальеро Фу-ты-ну-ты…

— Ишь ты, сеньор дон, и никак иначе! — подхватил Марк и ухмыльнулся, когда Жан попятился в тот же миг, когда он сделал шаг вперед. — А че это ты, дон Козлонс, по нашим улицам ходишь?

Жан, отступивший с самыми стратегическими целями, не стал ждать сигнала и что было силы толкнул пришлого мальчишку к Марку.

Живодер грязно выругался, и — такова награда за предательство — ярость его была по большей части направлена на Жана-Чертополоха. Жан, опознавший в испанском ругательстве только что выученные слова, ответил столь же заковыристой бранью на смеси своего родного валлонского и фламандского, и Живодер, осознавший из его возмущенной тирады, что нападения сзади от него можно не опасаться, оскалился, вытаскивая заточку.

— Ну, испашка черномазый, — процедил он, даже не предполагая, что его противник не соответсвует не только описательной, но и незримой части этого описания, — ну, держись, ща увидишь, как я твои кишки на столб намотаю!

— Эй, — пробормотал Жан, продемонстрировав похвальное нежелание участвовать в настоящем смертоубийстве, — эй, вы чего?

— Эй! — эхом поддержал возмущенный возглас сверху, из распахнутого окна. — Вот я вас сейчас, мерзавцы малолетние!

Источник этого голоса исчез так быстро, что только дружно взвизгнувшие служанки могли заметить его преклонный возраст, но сам голос, хриплый и надтреснутый, не послужил достаточной угрозой для Живодера, закружившего вокруг своей жертвы.