Турецких галер было столько , что за ними почти что не было видно ни неба - его заслонял лес мачт, ни моря - корабли столпились как зеваки на городской площади в ожидании очередного занимательного  зрелища. Тишину пока что нарушал лишь плеск волн. Но едва рассветет, об этой тишине и воспоминания не останется-   турки по своему обыкновению  выстроятся полумесяцем и попробуют обойти христианский флот. И если на пути у них вдруг появится неожиданное препятствие , это может спутать все планы. Что же,  оно появится...  А такой возможностью испанцы несомненно воспользоваться сумеют.

Нет, тот кто ранним утром привычно оценивал примерный расклад перед предстоящим сражением, не был офицером с одной из испанских галер.  Хотя сложись все иначе дон Алонсо Уртадо де Мендоса  в столь ранний час  предавался бы схожим  мыслям  именно там -  в окружении отданных под его командование солдат.  Но все сложилось так, как сложилось. И малоприятный сюрприз  туркам ныне  готовил один из гребцов с их собственной галеры.    Ему регулярно доставалось за манеру держаться, выдававшую в нем человека, привыкшего отдавать приказы,  а не повиноваться,  но, на счастье дона Алонсо, среди турок не оказалось никого, кто мог бы помнить его по Мальте когда несколько смельчаков решились на явное безумие и сумели совершить невозможное.  Соответственно, ныне  они пребывали в счастливом неведении насчет  своих ближайших перспектив.

Отредактировано Алонсо Уртадо де Мендоса (2023-08-07 21:07:55)

- Собачьи дети, - едва слышно выдохнул молодой человек, сидевший на той же банке, что и Алонсо, но у самого борта, на месте, что предназначалось для слабаков, неумех или новичков. - Это, чтобы мы точно пошли на дно вместе с галерой, если  нам в борт угодит ядро. Ах, хотел бы я сейчас быть там, - он мотнул головой, указывая на христианский флот. - На одном из тех кораблей.

Он был худ - до того, что его острые ребра, казалось, вот-вот порвут натянутую на них кожу, некрасив, но на его лице не было каиновой печати прирожденного каторжника - какая бывает у тех, кто стал бандитом чуть ли не с пеленок. И "собачьи дети" - было самым грубым ругательством, которое срывалось с его уст. Говорили, когда-то он был студентом-богословом, учился то ли в Болонье, то ли в Падуе, то ли еще в каком-то итальянском университете, а к туркам попал, когда плыл домой на каникулы.

Отредактировано Перо (2024-08-31 09:49:12)

Его собеседник, напротив, поднялся и покорно протянул руки, ожидая своей очереди с поистине христианским смирением.

Но то ли мавр успел расслышать их с Алонсо разговор, то ли просто был не в духе и не ждал от предстоящего боя ничего хорошего. Заковав соседей Мендосы, сидевших ближе к куршее, он рванул Алонсо за плечо, гаркнув на дурном испанском только одно слово:

- Руки!

И Доминго шарахнулся к борту, предчувствуя недоброе.

- Не дрейфь так, Грек, - посоветовал загребной. - Гляди, обделаешься, и мы подохнем от вони еще до начала боя.

- Пуниец, - тихо огрызнулся Доминго. - Неучи.

- Да, по мне, хоть вавилонянин, - хмыкнул загребной. - Кто вас там разберет, нехристей.

Медлительность раба раздосадовала мавра еще больше, и он сперва отвесил гребцу оплеуху, а потом, не дав опомниться, схватил его за руки, приговаривая: "Маджнун, я-алла!" - помешанный, то бишь. 

Доминго вздохнул, но возвращаться на свое место не торопился. Что-что, а уж репутацию помешанного его сосед честно заслужил.

Началось все с того, что, едва попав на галеру, дон Алонсо был определен в лакеи к ода-баши - турецкому капралу. Не успели, однако, гребцы ему позавидовать, как Мендоса оказался среди них, на банке - с расцарапанной в кровь физиономией. А ода-баши визжал и ругался так, что его было слышно даже на носу.

Самое смешное во всем этом было то, что ода-баши был младше дона Алонсо. Красивый, как картинка, мальчик, чьих щек еще не касалась бритва.

Галерники долго подтрунивали над Мендосой, спрашивая, отчего же он не уступил желаниям турчонка, тот ведь явно баба, служит здесь под крылом у капитана, родственник ему, а то и дружок. Но дон Алонсо, по своему обыкновению, отмалчивался.

А ода-баши, видно, не оставил своих намерений и решил взять строптивца измором. Мендосу отправили на носовую банку, самое дурное место на галере: летом там жаришься, точно грешник на сковородке, зимой - мерзнешь так, что зубы стучат и кости друг о дружку гремят. Да и наблюдать турок, справляющих нужду - то еще удовольствие.

Но дон Алонсо держался, как ни в чем не бывало, и даже дерзил турецкому комиту и его помощникам и в драку лез. А те - на удивление - обходились с ним мягче, чем с любым другим рабом. Верно, боялись гнева ода-баши. Гребцы даже делали ставки, кто раньше сдастся: безумец Мендоса или этот красавчик-капрал. И Доминго часто ловил себя на мысли, что как только ода-баши надоест эта игра, дона Алонсо просто забьют. Как он этого не понимает? Одно слово, помешанный.

Отредактировано Перо (2024-09-09 15:55:48)