- Придем - залягу спать до обеда, нет до ужина, - Диего зевнул, прикрывая рот ладонью. - Как же утомительна, оказывается, жизнь святых-чудотворцев.

Дон Луис нахмурился, очевидно, собираясь сделать кузену замечание, но Диего сам вдруг сменил тему:

- Господи, я собираюсь спать в своей постели, на мягкой перине, а он там, в камере...

— Если не на дыбе, — согласился Алехандро. — Но вряд ли: инквизиторы обычно не святые и ночью, скорее всего, спят. Надеюсь, к мессе они тоже ходят и мы успеем позавтракать до их появления.

Легкомысленная эта надежда осталась без ответа, и до дворца молодые люди шли молча, каждый погруженный в свои мысли. Распахнутые настежь парадные двери, однако, наводили на тяжелые мысли, и выбежавший им навстречу слуга всплеснул руками с явным удовлетворением на рябой физиономии, которое, как ни старался, не смог выдать за беспокойство:

— Ой, дон Диего! Ох, горе-то какое! А дон Фернандо за вас беспокоится, ужас как! Извольте, ваша милость, я вас провожу, уж сколько раз он за вас спрашивал!

Диего неуверенно обернулся к друзьям. Казалось, он раздумывал, не подхватить ли их обоих под руки и не дать ли дёру.

- У нас гости, Рикардо, - справился он, наконец, с одолевавшими его сомнениями. - Распорядись лучше о завтраке и о комнате для дона Алехандро. А дорогу к брату я и сам найду.

— Ох, ваша милость! — любопытство двигало слугой или надежда на награду, он был настойчив. — Тут же ж рядом, в библиотеке он, извольте, я вас сопровожу, а то мало ль! Вы ж и не знаете, ваша милость… — он заговорщицки умолк, выпучив глаза, но не сумел сдержаться: — вы ж не знаете, а у нас тут были… от самого Святого трибунала приходили!

Дон Луис шагнул вперед, и, прежде чем его кузен успел сказать хоть слово, коротко спросил:

- Гюль? - голос у него не дрогнул, но губы снова побелели до синевы.

- Рикардо, ты думаешь, я в родном доме заблужусь? - Диего сердито перебил Луиса.

Похоже было, что бастард Альба сейчас устроит слуге выволочку - прямо во дворе, на глазах у друзей, однако этого не случилось. Он глубоко вздохнул - раз, другой, и как-то смущенно спросил:

- А они... уже ушли?

Рикардо, помедлив, покачал головой, и выражение явного сожаления, скользнувшее по его простоватому лицу, сменилось немедленным сочувственным пониманием, когда он повернулся к дону Диего.

— Ушли, ваша милость, — радостно подтвердил он. — Они ж это, страшное дело, по душу дона Адриана приходили. Всю его комнату вверх дном перевернули, страшно смотреть было!

— Забрали что? — спросил каталонец.

— Не-а, только бумажки всякие. И травки еще какие-то, и еще мусор какой-то. А вот кольца оставили, ваша милость, и золотые, и серебряные, — он снова повернулся к дону Диего, словно приглашая его разделить свою незамысловатую радость. — Все оставили.

- Болван! - ругнулся Диего. - Впрочем, особого раздражения в его голосе не слышалось. - Ладно, пошли уж. Кузен, - он кивнул дону Луису, - сделайте милость, проводите дона Алехандро в дом. И пусть Гюль сбегает на кухню - иначе, я чувствую, завтрака мы сегодня не дождемся.

— Вам не понадобятся свидетели? — уточнил каталонец. — Или… посторонние?

Быстрый взгляд на слугу, предшествовавший этому слову, ясно показывал, что он о чем-то умалчивает.

- Чтобы дон Фернандо не позволил себе лишнего? - Диего расхохотался. - Ну, не возьмется же он за розги, в самом деле? А, Рикардо? - и кивнув друзьям, пошел за слугой в дом.

- Они посмели явиться во дворец Альба с обыском... - прошептал Диего, потерянно глядя на книги на полу. - Псы...

Он поднял голову, замирая - не от страха перед братом, конечно, но от осознания: Адриана арестовали не за тот гнусный грех, имя которого добрые христиане не произносят, боясь осквернить свои уста, а за ересь. За ересь и колдовство. И неизвестно, что из этого было опаснее - для самого Адриана и для всех них.

Диего встретился глазами с братом и покачал головой, отвечая на его вопрос:

- Ничего такого, что не было бы известно всему Мадриду.

Бледное лицо Фернандо утратило часть отражавшегося на нем напряжения, и он наклонился, подбирая с пола отброшенные было книги.

— Уверены? — уточнил он, и снова не стал ждать ответа: — Проклятье, он слишком много болтает, слишком рано. Он был арестован только вчера, а половину семейных тайн уже разболтал. Я пытался их выгнать, но они уже знали про нашу Библию…

- Про Библию?.. - Диего захлопал ресницами, мигом забывая все оправдания, которые успел приготовить за эти несколько секунд - на случай, если брат ему не поверит: - А что Святой трибунал имеет против Библии?

— О, черт… — пробормотал Фернандо. — Они… Нет, ничего, конечно… Помогите мне поставить книги на место, дон Диего, не хочу поручать это прислуге.

Он сунул брату оба томика, которые держал в руках, и начал собирать остальные, по одному перечисляя названия — все сплошь латинские и такие скучные, что даже ему, известному книгочею, вряд ли случалось открывать их хоть раз, а догадаться, чем могли заинтересовать Инквизицию старинные сборники поучений, и вовсе не представлялось возможным — ни один из них угрожал ни нравам, ни благочестию ничем кроме приступа зевоты.

- Вы что-то не договариваете, брат, - Диего сдул пыль с одного из томиков и закашлялся. - Право, я не малый ребенок, чтобы скрывать от меня семейные тайны.

На лице Диего отразилась сложная гамма чувств:

- Почему... - он отвернулся, ставя томики на полку, - почему Адриан знал, а я нет? Почему все, черт побери, знали, кроме меня? Что еще мне забыли рассказать, дон Фернандо? Что у нас в подвале синагога? Или, может... - Диего осекся, устыдившись своей вспышки: - Простите... Мне не стоило этого говорить.

Он потянулся за новой книгой, все еще не решаясь взглянуть на брата:

- Отец никогда не беседовал со мной о... о таких вещах. Только просил быть осторожнее. Я думал, ему... думал, что он предпочитает не вспоминать лишний раз о нашем происхождении. Но теперь я многое понимаю, даже ваш брак, дон Фернандо. Это ведь не из-за наследства доньи Антонии?

Диего оставил просьбу дона Фернандо без ответа, только вздохнул, запоздало понимая, что разговор брату неприятен и поспешил перевести беседу на другие темы:

- Антонио, наверное, очень испугался? - он повертел книгу в руках, думая не столько о племяннике, сколько о невестке. У доньи Антонии он мог бы разузнать больше, если она, конечно, снизойдет до разговора с ним.

Семейной жизнью брата он прежде не интересовался и его супругу почти не замечал. Право, донья Антония приложила к этому все усилия. Тихая, скромная, она старалась быть хорошей женой, почтительной снохой и никому не мешать.

Она принесла Альба новые титулы, земли и роскошный севильский дворец, но вместе с тем и новый шлейф слухов и шепотков: "Еретичка... мыловарова дочка..." - и, кажется, по сей день извинялась за это.

Диего помнил, как она появилась в их доме: свадьбу, по настоянию родителей невесты, сыграли в Севилье, и в столицу донья Антония прибыла с матушкой - доньей Марией Манрике. Диего думал, что донья Мария погостит у них недельку-другую - да и поедет восвояси, но новая родственница прочно обосновалась в покоях, которые ей выделили, и расставаться с дочерью не желала.

Она не давала донье Антонии раскрыть рта, лезла с наставлениями к дону Фернандо, пыталась воспитывать младших Альба.

Уехала она только на Троицу, смертельно обиженная и окончательно разуверившаяся в современной молодежи. Надо ли говорить, что Диего и Адриан приложили к этому руку?

С тех пор донья Мария каждый год грозилась навестить дочь, но так и не исполнила свою угрозу. Может, ей все еще мерещились перемазанные сажей черти, майской ночью вылезшие из камина в ее спальне, когда она собиралась отойти ко сну?

Диего поначалу боялся, что донья Антония будет такой же шумной, напористой и по-севильски независимой. Но нет - юная жена Фернандо оказалась полной противоположностью своей матушки. Она покорно сняла черную мантилью, когда ей объяснили, что в Мадриде не кутаются, и это может вызвать кривотолки. И так же покорно отослала домой приехавших с ней слуг. Не поднимала глаз на свекра со свекровью и старалась во всем им угодить.

Донью Менсию, царствие ей небесное, очень беспокоило здоровье снохи: "Чахлый цветочек нам достался, бледный - будто не под южным солнцем вырос, а на болотах..." Но вопреки этим страхам, два года спустя донья Антония подарила мужу здорового крепенького мальчика. И, наверное, все у них с Фернандо было хорошо.

Диего округлил глаза: такого признания он не ожидал.

Донья Антония боялась инквизиции. Безотчетно, как боится ее всякий испанец? Или у нее были на то особые причины? Боялась, что пришли за ней... Да ведь и дон Фернандо, похоже, боялся именно этого! Положительно, дома - за спиной Диего - творилось что-то восхитительно опасное! Тут и в синагогу в подвале поверишь. Может, у них тайком собираются иудеи? Настоящие иудеи - из Феррары или из Амстердама. Он краем уха слышал о таких встречах в Мадриде, но сам никогда на них не бывал. Да и не особо хотелось - сразу вспоминался тот полоумный проповедник, что гостил у деда.   

Диего прикусил губу: он прежде не видел брата таким... таким беспомощным, что ли.

Луису и дону Алехандро он бы сказал что-то вроде "Не переживайте: в случае неудачи будем делить тюремную камеру на троих", - и они бы посмеялись. А как приободрить брата он не знал.

- Они не посмеют арестовать никого из дома Альба, - промолвил он, сам себе не веря. - И, потом, скоро должен вернуться отец. Он обязательно во всем разберется.

Что скажет дон Фернандо, если сегодня к ним придут второй раз? И какая теперь цена их чуду с вином - после такой-то находки во дворце Альба? Неужели все было зря?

- Может... - механически повторил за братом Диего. - У Адриана не все чисто с родословной, но еврейской крови в его жилах нет, это точно.

Сам он доселе был уверен, что Адриана арестовали за его индейские штучки, а про Библию он проговорился, не выдержав... допроса.

Ох, бедняга Адриан... Он не был солдатом, и сам всегда говорил об этом. Он не знал настоящей боли и не привык ее терпеть. Да что там! Говорят, даже матерые вояки поют на дыбе не хуже мальчиков из церковного хора.

Диего поёжился. И, все-таки, что-то тут не складывалось. Адриана арестовали только вчера. Неужели, его вот так сразу отправили в пыточную? Может, Фернандо прав...

Это детское имя - Диди - внезапно пробудило в его душе далекое, полузабытое воспоминание. Донья Менсия никогда не скрывала, что тяготится присутствием пасынка в доме. Адриан ее тоже злил - но не сам по себе, а, скорее, как продолжение Диего, если так можно выразиться.

Им обоим, к счастью, с избытком хватало отцовского внимания и любви, чтобы не замечать придирок доньи Менсии. Но однажды в припадке раздражения она бросила Адриану:

- Какой из тебя баск? Левита! - оставив обоих мальчиков в полнейшем недоумении.

"Левитами" звали древнееврейских священников, но какое отношение это имело к Адриану, на три четверти индейцу и на одну - баску, праправнуку Монтесумы и сыну индейской принцессы - осталось загадкой.

Диего, тогда только перешагнувший порог отрочества, как-то особенно остро чувствовал двусмысленность своего положения в обществе и потому жутко обиделся, хотя "левитой" обозвали не его.

Он пожаловался отцу, а тот, будучи в шутливом настроении, приобнял его за плечи и усмехнулся:

- Не бери в голову, Диди. Может, у нее была мигрень, а вы сильно шумели.

Диего этот ответ не удовлетворил, и он продолжил докучать отцу расспросами, пока тот не сдался:

- Донья Менсия сама лишь наполовину басконка. Я знал из какой семьи беру себе жену.

Они гуляли по саду, и отец, присев на бортик фонтана, поманил Диего к себе:

- Диди, знаешь, ради нее я расторг свой предыдущий брак, я перессорился со всей семьей, я навлек на себя королевский гнев. Думал, что найду любовь, а нашел... Ладно... - он махнул рукой и надолго умолк, глядя, как солнечные блики играют на воде.

Диего тоже глядел, не решаясь нарушить молчание - пока у него не зарябило в глазах, а потом спросил:

- Вы не нашли любви в законном браке и потому сделали мою мать своей... - он запнулся, - барраганой, как делали в прошлые века?

- Я... - отец закашлялся, очевидно понимая, что был слишком откровенен. - Диди, когда ты станешь старше, ты лучше меня поймешь. А пока знай: я счастлив, что ты у меня есть. Ты и Фернандо, конечно, и ваши сестры.

- Фернандо, - мысль о том, что у отца могут быть враги, обожгла Диего, - я нечасто бываю в Мадриде и не упомню, когда последний раз был в Эскуриале. Вы знаете лучше. У отца есть недоброжелатели при дворе? Есть кто-то, кто ненавидит его настолько, чтобы донести в трибунал?