Ужин привел дона Диего в доброе расположение духа: баранина, запеченная с луком, гранатовыми зернышками и корицей, удалась повару как никогда, дон Андрес воздержался от бесед на медицинские темы, а донья Мария, видя, какими хмурыми вернулись ее муж и племянник, приложила все усилия, чтобы атмосфера за столом была приятной.

Он поднялся в кабинет, собираясь немного поработать над рукописью: история о приключениях маленького бродяжки из Техераса, которую Диего начал сочинять еще в Венеции, близилась к финалу: оставалось женить героя на прекрасной принцессе, как и положено в сказках, и тем вознаградить его за все страдания.

Диего был деятельной натурой - по мнению его недругов, даже слишком деятельной - но прямо сейчас поторопить расследование он никак не мог. Да что там "поторопить" - он толком не знал, как к нему подступиться. Оставалось лишь ждать, какие вести принесет новый день, а литературные опыты хотя бы отвлекали от тревожных мыслей.

Вспоминая, где он оставил своего героя в прошлый раз (кажется, на службе у торговца бубнами?), дон Диего распахнул дверь в кабинет, да так и застыл на пороге. Было светло: заранее растопили камин и зажгли свечи, как он и распорядился, а в дальнем углу кабинета его паж внимательно изучал свою физиономию в большом зеркале, почти уткнувшись носом в стекло.

Диего чуть слышно вздохнул: придется проучить разбойника, если уж сразу не понял, что заходить в господские покои без спроса нельзя. Он тихонько прокрался внутрь и встал у пажа за спиной: мальчишка был так увлечен, что не услышал шагов, и аж подпрыгнул, увидев в зеркале чужое отражение.

- Господи, ваша милость, так и заикой оставить недолго!
- Поделом! - рассмеялся Мендоса, довольный своей проделкой. - Что за рожи вы тут корчили?
- Я ничего... - мальчишка засопел. - Я пойду, можно? Простите меня, дон Диего.
- Сто-оять! - скомандовал Мендоса, опуская руки на плечи пажу. - Вам не кажется, что разрешения надо было просить раньше?
- Раньше? - смутился паж.
- Ну да, чтобы прийти сюда, а не уйти. Отсюда вообще так просто не уходят, - леденящим душу шепотом просвистел он. - Считайте, что попали в пещеру к людоеду. Страшно?
- Не-а, - мальчишка поднял голову и заулыбался. - Вы не похожи на людоеда, дон Диего.
- А я и не говорил, что это я. Я вас отдам сеньору Хименесу, и он вас съест сырым и без соли. Ему как раз за ужином баранины не хватило.
Паж захихикал, щуря раскосые глаза, и дон Диего невольно улыбнулся:
- А вы наглец, Сантистебан. Или дурак, если не боитесь. Давайте рассказывайте, что вы тут делали.
- Я пакет принес, - паж кивнул на стол. - Вашей милости не было, я уже хотел уйти, но тут такое огромное зеркало...
- Вы у нас стало быть Нарцисс...
- Кто? - не понял паж.
- Человек, которому очень нравится собственное отражение, - дон Диего отпустил мальчика. - Надо будет заняться вашим образованием.
- Мне не нравится, - замотал головой Сантистебан. - Меня в доме "дикарем" зовут.
- Кто зовет?
- Ну, зовут... - мальчишка дернул плечом. - Я подумал, если постоянно оттягивать нижнее веко, - он продемонстрировал как именно, - то, может, глаза у меня станут пошире.

Ну и что прикажете делать: сочувствовать или смеяться? Внешность у бедняги Сантистебана была та еще: изжелта-смуглый, узкоглазый, с плоским круглым лицом и торчащими посреди этого лица носом - настоящий дикарь. Даже его отец, когда привез мальчишку, очевидно стеснялся сына: они были ничуть не похожи. "Ну, ни в меня, ни в мать," - зачем-то признался он на прощание.

Дон Диего вздохнул и потрепал пажа по плечу:

- Не делайте так больше, - попросил он. - Глаза шире не станут, это точно. Да и мало ли, что люди говорят? Знаете, как меня в Сиене дразнят? Мулатом. И что с того? Не мазать же мне теперь лицо белилами, правда? - паж снова захихикал, но Мендоса продолжил: - Кто передал пакет?
- Не знаю, ваша милость, - Сантистебан пожал плечами. - Посыльный был без ливреи. Да он и не заходил к нам, встретил меня у лавки, где сладостями торгуют, спросил, не вам ли я служу, и вручил пакет. От него еще так вкусно пахло.
- От посыльного? - фыркнул дон Диего, но взгляд у него стал серьезным.
- От пакета, - в тон ему ответил паж. - От него до сих пор пахнет. Конфетами.
- Не открывали? - Мендоса стиснул плечо мальчишки. - Не ели, не дай Бог? Отвечайте честно.
- Не открывал, - Сантистебан, похоже, обиделся. - Я не вор, ваша милость.
- Умница, - дон Диего шагнул к столу, заглянул в один ящичек, затем в другой, вытащил бумажный кулек, от которого тоже пахло сладким: - Держите, это вам за труды. И ступайте.

Когда мальчишка ушел, он взял пакет, осмотрел, принюхался. На пакете не было никаких следов, кроме сургучной печати, которая тоже ничего не сказала об отправителе, но пахло от него, и правда, аппетитно.

- Посмотрим, кто решил угостить меня десертом, - пробормотал он, вскрывая посылку так осторожно, словно из нее могла вывалиться ядовитая змея. Надо было подробнее расспросить Сантистебана о посыльном. Ладно, это уже потом. И кабинет не забыть осмотреть, и бумаги проверить: мальчик мог лгать о том, что делал здесь. Как подкупают пажей, дон Диего знал. Жаль, но, наверное, придется отослать его к родителям.

Змеи в пакете не оказалось - только еще один плотный, объемный пакетик и письмо. Бумагу дон Диего отложил и занялся подарком: марципан. О его слабости к сладкому знали многие, у него постоянно водились конфеты: в вазочке на столе, в ящике того же стола, в кошельке. Но неужели, кто-то рассчитывал, что он съест сладости, присланные незнакомцем? Надо же, сиенцы отказывают господину наместнику даже в толике ума.

Диего усмехнулся и вернулся к посланию. А от марципана пахло хорошо, совсем, как в юности... Он прочел первые строки - и в горле у него пересохло: "Дорогой мой Андреа..."

Вот так привет из прошлого. Диего сам писал подобные письма, и знал, что они редко бывают приятными для адресата. Но нет, аноним не упрекал его в грехах молодости и ничего не требовал. Он лишь просил о встрече - тайной, непременно наедине и нынче же: "После вечерни, в лавке Гравано, где мы покупали марципан. Ты ведь помнишь, Андреа? Она все на том же месте, хозяин предупрежден, он оставит ключи и уйдет. Не бери с собой никого, при чужих я говорить не стану, а мне есть, что тебе рассказать, поверь. И, вообще, хочу увидеться, посплетничать, как бывало. И так далее и тому подобное. Остаюсь твоим другом, как и прежде. До скорой встречи".

Диего перечел письмо, принюхался к бумаге, но от нее пахло только марципаном. Лавка Гравано... Он схватил тогда кулечек с конфетами, поднял над головой и велел всей компании кланяться и целовать ему руки, иначе ничего не получат. Ребячество! Но всем было весело. А кто-то - Боргезе? - даже облобызал ему башмак, словно Папе.

Ловушка? Диего снова бросил взгляд на бумагу: руку он не узнал, но почерк меняется. Да и часто ли они писали друг другу? Они ведь виделись каждый день в университете. Он перебирал в памяти лица однокашиков: Киджи? Боргезе? Кто-то попроще? Турамини?

Звонили к вечерне. Дон Диего потянулся за колокольчиком: камердинеру были даны краткие приказания. Решено, наместник Сиены отправляется на вечернюю прогулку. Чем был хорош его Матео - он никогда не пререкался и не задавал лишних вопросов. Потому что был немым.

- Оттавино, - прикрывая глаза рукой от света, вздохнул дон Диего.

Голос он не узнал, и, еще входя в лавку, перехватил трость поудобнее, готовясь к обороне, на случай если внутри его ждала засада. Однако память на лица у него была хорошая: и пусть Турамини остриг волосы и отпустил бородку по испанской моде - ошибки быть не могло. Оттавиано Турамини.

- Ты думаешь, я его пробовал? - он рассмеялся, искренне, от всей души, но раскрывать объятия старому другу не торопился. - Прости, утренние события отбили у меня аппетит. Вот вернусь домой... - Диего подавил новый смешок.

Турамини - из Монтальчино. Что-то слышал? Что-то знает и решил помочь? Просто хочет посплетничать? Или все же ловушка?

Вообще-то, Турамини был ему должен. Не успев поступить на курс, Оттавино нагло попрал  университетские обычаи и отказался вести однокашников в кабак. Студенческая братия обиделась, но виду не подала, решила дать новичку время осмотреться, понять, что и как. Спустя неделю ему намекнули, что с обществом надо дружить. На что Турамини привел с десяток выдержек из университетского устава о том, что такие пирушки суть вымогательство денег у "желторотиков" и что питие до добра не доводит, а напротив - доводит до всяких непотребств и прочая, прочая. Будущее светило юриспруденции, чтоб его!

Диего, успевший поучиться в Саламанке, Риме и Падуе, знал что бывает с такими упрямцами: их порой находят заколотыми на каком-нибудь пустыре, или вытаскивают из петли, или вылавливают из речки. Или они сами кого-нибудь убивают - и отправляются в тюрьму. Турамини ему было жаль: он казался неплохим малым. А еще Диего не помешал бы в Сиене человек, который будет ему чем-то обязан.

Он сам заказал ужин и вино на всю компанию в "Сиенской волчице", там готовили лучше всего. А трактирщику и слугам велел говорить, что за все заплатил синьор Турамини. Оттавино делал круглые глаза и клялся, что это не он, но все только смеялись и хвалили его за смешную шутку. На истинного шутника никто и не подумал: откуда бы у нищего Мендосы взялись деньги?

- Все наши знают, что я - это я? - беспечным тоном спросил он. - То есть, что наместик Сиены - это Андреа. Право, не думал, что меня здесь помнят. Даже приятно.

- Клаудио? - дон Диего наморщил лоб. - Постой, это ведь его трактат о гражданском праве я позаимствовал в университетской библиотеке да так и не вернул. Ну конечно! Надо будет зайти, поставить на полку, - он невесело усмехнулся. - Видишь, Оттавино, я ничуть не изменился: как был главным шутом в нашей компании, так и остался. Ладно, извини, шутки в сторону. Ты хочешь сказать, что кто-то вознамерился извести весь род Толомеи?

Клаудио Толомеи был духовным лицом. Но, что важнее, он был стариком, на десять с лишним лет старше их с Турамини. Когда Диего был сопливым первокурсником в Саламанке, Толомеи уже издал свои первые книги по изящной словесности и праву. А потому он никак не мог представлять угрозу для охотников за наследством - даже если Папа освободит его от обетов. Но что тогда? Кровная месть?

- У Америги на гербе чудесные звездочки, - Мендоса подошел к прилавку и запустил руку в стоявшую на нем корзинку: старик Гравано держал в ней орехи, не колотые, прямо в скорлупе, или ломаное печенье, словом, лакомства для бедноты; но сегодня корзинка оказалась пуста, и дон Диего положил ладонь на грудь: - Печать Соломона, я ношу такую же, помнишь? Мать надела ее мне на шею, когда я собрался в университет. Велела не снимать, но и никому не показывать. В Испании церковь относится к амулетам строже, чем в Италии, - наместник задумчиво вздохнул. - Я попробую поговорить с Америги, может, он меня услышит, - дон Диего на миг умолк, но тут же продолжил: - Спасибо, Оттавино. И зови меня, как прежде, ладно? Если тебе это, конечно, не претит. Мне самому это наместничество - как кость в горле, веришь? Я не привык к такой жизни: отдавать приказы, подписывать бумаги, сажать людей в тюрьму. Но это не значит, что я сейчас все брошу и сбегу на радость сиенцам, - он тихо фыркнул, устраиваясь рядом с Турамини. - Нет, я попытаюсь восстановить свое доброе имя. Если, конечно, узнаю, кто так не любит Толомеи.

Отредактировано Диего де Мендоса (2024-03-17 22:40:39)