Женольяк, потом деревнея Бессеж.
На следущее утро после эпизода Посланец или: Туда и обратно. Январь 1629 г., окрестности Женольяка
Отредактировано Александр дю Пюи-Монбрен (2024-03-18 04:38:10)
Французский роман плаща и шпаги |
В середине января Французскому роману плаща и шпаги исполнилось 17 лет. Почитать воспоминания, связанные с нашим пятнадцатилетием, можно тут.
Продолжается четвертый сезон игры. Список желанных персонажей по-прежнему актуален, а о неканонах лучше спросить в гостевой. |
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды:
Текущие игровые эпизоды: |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Самая безопасная дорога. Январь 1629 г.
Женольяк, потом деревнея Бессеж.
На следущее утро после эпизода Посланец или: Туда и обратно. Январь 1629 г., окрестности Женольяка
Отредактировано Александр дю Пюи-Монбрен (2024-03-18 04:38:10)
Маркиз де Сент-Андре наведался к пленнику на рассвете, граф сладко спал, - даже жаль было его будить, а когда проснулся, поначалу таращился на гостя счастливо бессмысленным взглядом. Но потом все вспомнил и помрачнел.
- Боже правый, маркиз. Мне снился такой приятный сон. И вот вы поднимаете меня среди ночи…
- Уже утро. Просто зимой поздно светает. Мне кое-что нужно от вас.
- В такую рань?
- Увы. Ваш перстень.
- Зачем? Ах, простите, запамятовал, военнопленным не положено задавать вопросы,- дю Фор послушно стянул с пальца печатку с фамильным гербом и протянул ее дю Пюи. – Что-нибудь еще?
- Еще несколько вопросов про Сен-Жан…
Покидая своего любезного узника, маршал уже знал, что коменданта города зовут Жан д'Арлатан де Монто, под началом его три сотни солдат и городское ополчение, о состоянии которого граф, ожидаемо, не имел ни малейшего представления. Помимо городских укреплений, - стен и ворот, - в центре Сен-Жана имеется замок Сантенье, предположительно, тоже укрепленный. И резиденция епископа, куда покойный монсеньор л'Отель часто приезжал из Вивье. Нынешний епископ,- преподобный монсеньор де Сюз - еще очень молод, приходится каким-то очень дальним родственником графу, и был рукоположен буквально месяц назад.
В сухом остатке, если полк протестантов сможет беспрепятственно войти в город, они получат безусловное преимущество над католиками господина де Монто. А ополчение, скорее всего, собирается и вооружается в момент непосредственной угрозы, то есть осады, и комендант не успеет призвать и организовать горожан к сопротивлению мгновенно.
«Это может получиться, - вертелось в голове у маршала де Монбрена. – должно получиться. Чистейшей воды авантюра, но дело не безнадежно».
Еще вечером он объяснил четырем полковым офицерам, в какую опасную игру им предстоит сыграть. Тут надо было видеть их лица: трагические лики Авраама, Исаака и ангела на картине, что украшала кабинет бургомистра, блекли на фоне искреннего изумления капитанов. Прибегнув к самому безотказному способу расположить к себе людей, дю Пюи передал капитану де Сиргану офицерский патент для его племянника, и сразу же назначил его ответственным за грядущий маскарад.
- Когда подойдете к городским воротам, объявляйте, что вас послал губернатор для защиты католиков Сен-Жана от мятежников. Не забывайте почаще кричать «Да здравствует король!» и «Слава Моноранси!». Имейте в виду, капитан, я вряд ли смогу отдавать вам прямые приказы в этой ситуации. Так что многое будет зависеть лично от вас.
Де Сирган божился, что не подведет, и большего дю Пюи не мог от него ни ждать, ни требовать.
После визита к де Пибраку наступило время превращаться в графа, и, в общем, ничего сложного в подобном перевоплощении не было. Вспоминая обидную, но меткую шутку о том, чем гугенот отличается от вороны, маркиз просто сменил черный колет на светлый замшевый, темную шляпу на светлую, слуга с вечера накрахмалил белоснежный кружевной воротник, а штаны, сапоги и перчатки де Монбрен оставил те, к которым привык. Шпагу и пистоли тоже. Они у него были куда лучше и дороже, чем у дю Фора. Все же для военного от надежности оружия жизнь зависит.
Еще немного подумав, дю Пюи велел подать ему парадную перевязь, приколоть перья к шляпе крупным солитером (жалование всей кавалерии, черт его побери), засунул за отворот манжета кружевной платок, и теперь самое время было пошутить о том, чем католик отличается от павлина.
Когда он спустился в приемную, оседланная лошадь уже ждала во дворе, но маркиз все же предпочел начать с иного:
- Позавтракаем, шевалье?
И это не потому, что старался примерить на себе все манеры графа, Ги дю Фор, разумеется, без завтрака не тронулся бы с места. Но и они… тоже люди. Кто знает, что их ждет на пути к Сен-Жану и чем в итоге их «угостят» в городе. К тому же с кухни аппетитно тянуло выпечкой.
- Надо запретить пирожки, - вздохнул маршал, - иначе с андалузского скакуна придется пересаживаться на тяжеловоза.
Отредактировано Александр дю Пюи-Монбрен (2024-03-14 03:37:07)
Пирожки, вчерашние, о которых куртизанки его не спросил, а Жакоб, похоже, забыл, Лиссак поутру переложил в свою седельную сумку — путь предстоял неблизкий. Но о завтраке за разбором принесенных тканей и ниток пришлось забыть, и его желудок встретил предложение маршала довольным урчанием.
Не то чтобы куртизанки морили его голодом. Ждавшие в гостиной жареные каплуны выгодно отличались от поданного накануне жаркого, и Лиссак не мог не заключить, что бургомистра они кормили куда лучше. Ничего удивительного в этом не было, но приятного было мало, и взгляд, которым он проводил Аньес, споро переменившую испачканные тарелки, был откровенно мрачным.
— Дорогой мой, — г-жа Паньоль откровенно забавлялась, — неужели вы не заводили раньше романов с замужними женщинами?
— Но…
Лиссак осекся, спохватываясь, что ответ на его вопрос очевиден, но она безмятежно улыбнулась:
— Я вдова, как я вам и говорила. А он женат на другой женщине, конечно. Просто не думайте о нем. Забудьте.
— Я больше не лейтенант, — невесть зачем напомнил Лиссак. Прошлой ночью он так и не решился в этом признаться. — Обычный солдат, и денег у меня больше нет.
Несколько мгновений г-жа Паньоль молчала, загадочно улыбаясь, и разверзшаяся у него в груди пропасть начала расти, делаясь шире и шире с каждым ударом сердца. "Куртизанка, — мысленно напомнил он самому себе и тут же поправился: — Шлюха. Просто шлюха."
А маршал еще рассчитывал на его красноречие!
— Ты на меня так смотришь, — внезапно она оказалась близко-близко, тело к телу, и ее ладони заключили его лицо в теплую рамку, а дыхание согрело губы. — Как же ты на меня смотришь! Да плевать мне на твой чин, мальчик, и о деньгах тоже забудь, ты мне для души нужен. Не-не-не, — она ловко высвободилась, — "Венера мерзнет без Цереры и Вакха".
— Что? — Лиссак растерялся настолько, что забыл не только про "мальчика", но и то, что она обратилась к нему на "ты".
— Сядьте и поешьте, — велела она. — Заодно расскажете, чего от нас хочет маршал. Девочки!
— Венеру я знаю, — появление двух других женщин Лиссак едва заметил. — И Вакха тоже. А Церера это кто?
— Любимая богиня поваров, — г-жа Паньоль положила ему на тарелку ножку. — Чего от нас хочет маршал, господин солдат? Или правильно "господин адъютант"?
— Солдат, — сдаваясь, Лиссак потянулся за булочками, сложенными посреди стола ровной горкой, словно пушечные ядра. — Лизон… — Он перевел взгляд на Лукрецию, прежде чем назвать ее, а затем на Иезавель. — То, что я вам расскажу, это военная тайна. Если о ней кто-то узнает… я погибну первым.
— А мы вторыми? — черные брови Лукреции сосредоточенно сдвинулись.
— Третьими, — подумав, решил Лиссак. — Или чуть позже. Но…
— А если вы нам просто не будете его рассказывать? — Иезавель облизнула пальцы и снова впилась зубами в каплунье крылышко.
— Девочки! — голос г-жи Паньоль хлестнул словно бич. — Чего от нас хочет маршал, сударь?
— Сюда идет подкрепление, — бургомистр не шел у него из памяти, и Лиссак решил, что все рассказывать не будет. — От герцога де Монморанси. Маршалу надо, чтобы вы сшили ему знамя герцога. До завтрашнего вечера.
— Военная хитрость! — воодушевленно воскликнула Иезавель.
— Мой Бог, — по тону г-жи Паньоль не понять было, потешается она или сердится. — Сперва к нам не пускают никого из ваших, а теперь мы еще шить должны? Господин маршал решил сделать из нас порядочных женщин?
— Гугеноты! — Лукреция раздраженно тряхнула черными локонами.
— Он маршал, — заметила Иезавель.
— Совершенно верно, — прежде чем наполнить ему бокал, г-жа Паньоль поддернула кружевной манжет, обнажая соблазнительное запястье. — Мы никому не расскажем и все сделаем. Если нам объяснят, конечно, как оно выглядит, это знамя. И если есть ткань и нитки нужных цветов.
— Я нарисую, — опрометчиво пообещал Лиссак, и поэтому первым, что он спросил у маркиза, когда они оказались за столом, было: — Господин… маршал, — он едва не сказал "граф", после того, как всю дорогу думал, как бы не оговориться в Сен-Жане, — у вас не найдется рисунка с алерионами? В каком-нибудь гербовнике, может?
Разительные перемены в костюме маршала он упоминать не стал, надеясь лишь, что выглядит рядом с ним не слишком уныло. Ни красных, ни синих перьев у куртизанок не нашлось, но кружева так у него и остались, а серебряные галуны, которые Жакоб нашил на его черный камзол, и пышный пучок белоснежных перьев враз превратили гугенота если не в настоящего испанца, то в явного сторонника кастильской моды. Нацепить на себя распятие он даже не попытался, а колец, цепей или, не дай Боже, серег, которыми он мог бы разнообразить свой наряд, у него не было, даже перстень с гербом д'Орбессанов он оставил дома. Что было и к лучшему — герб бы его выдал.
Отредактировано Люк де Лиссак (2024-03-14 17:10:22)
Дю Пюи выслушал просьбу де Лиссака и тут же пожалел, что завтракать они пошли в столовую. В кабинете подобные вопросы решались куда проще.
- С алерионами вышивальщицы за неделю не управятся. Нам нужно знамя для отряда пехоты, а не парадный штандарт, поэтому поступим иначе.
Пришлось звать Жерве и просить принести ему бумагу и карандаш.
- Золотой фон, червленый крест Монморанси, по две голубые полосы сверху и снизу, и белый крест внутри алого. Думаю, мы ничего не забыли.
Белый крест был символом французского королевства, его носили на знаменах и католики и гугеноты, но последние, испытывая известную неприязнь к распятию, - символу мук Христа, - обычно поворачивали его и располагали на штандартах диагонально.
- Что до вас… Кто вы такой, придумаем по дороге. Времени у нас достаточно. Вы же начинайте называть меня графом, на пару дней мне придется с этим смириться.
Маркиз шутил, но в каждой шутке где-то таится истина, его собственный титул в дворянской иерархии значился выше графского: может он и маршал мятежников, но аристократ самый настоящий.
- Жерве, отнесете этот рисунок в дом, где раньше квартировал шевалье де Лиссак, у него сейчас нет времени этим заниматься, и… Привяжите себя к мачте, как Улисс, - усмехнулся маршал, вспоминая их прошлый визит к госпоже Паньоль, - иначе, чего доброго, сорветесь в пучину, и сирены погубят вас.
- Я буду стоек, - пообещал адъютант, многозначительно покосившись на де Лиссака. – Там Франсина… То есть служанка господина бургомистра вам в дорогу поесть собрала.
- Хорошая девушка, - кивнул дю Пюи, не обращая внимания на заминку в объяснениях Жерве. – Вернусь - отблагодарю. Если обед нам понравится, конечно. Все, шевалье, пора. Ехать далеко, и надо еще подумать, как нам Шамбориго объехать.
На счет остальных городков и деревень, что попадутся им на пути, маршал беспокоился меньше, вряд ли там может встретиться что-то опаснее пары ополченцев из числа наиболее храбрых горожан. А вот форт… От него лучше держаться подальше.
Отредактировано Александр дю Пюи-Монбрен (2024-03-14 20:16:58)
Лиссак вскочил вслед за маршалом, торопливо дожевывая пирожок, и, набросив на плечи плащ, на ходу стащил со стола еще один. Конечно, маршал никому не сказал, куда едет. А г-жа Паньоль и ее "девочки" никому не расскажут о подкреплении… не расскажут же? На всякий случай, Лиссак не стал им говорить, что уезжает сегодня, соврал, что заступает в патруль. Вернется ли бургомистр? А Жерве?
— Спросить у Лагранжей? — предложил он и тут же мысленно назвал себя дураком. Наверняка маршал об этом уже подумал. И карты, наверно, изучил, если они были. И приказы составил… может, вообще не спал. Как и Лиссак, но по другой причине… и ведь даже в голову не пришло отыскать Бессежа и расспросить еще раз! Подавив зевок, он попытался вспомнить, что тот рассказывал о своих краях. До Шамбориго можно было спуститься по Люэшу… Омоль тек на восток и впадает в эту, как ее?.. И она уже течет почти до его поместья…
Ответ был очевиден, но дал он его, лишь когда другого не оказалось:
— Лейтенант де Бессеж, господин… граф. Его поместье недалеко отсюда, на восток. Он может знать, как до него доехать, не проезжая по Регорданской дороге. Это же в правильном направлении?
Бессеж даже набросал карту для них с Рокмарелем, но помнил он ее куда хуже, чем хотел бы.
Отредактировано Люк де Лиссак (2024-03-15 03:53:09)
- Проводники советовали двигаться на Вильфор, но потом свернуть на восток, на Кастанье, - на ходу рассуждал дю Пюи. - Там, по их словам, меньше всего деревень, а те, что есть, крохотные. Но если выбрать дорогу, что проходит южнее, то лучше всего ехать через Бессеж, вы правы. Главное, потом не ошибиться с развилкой, а то ускачем аж в Сент-Амбруа.
С одной стороны, не следовало пренебрегать советами опытных людей, с другой, пустынная не значит лучшая. Граф де Пибрак, бедняга, умудрился попасть в плен как раз в пустынном ущелье.
Маркиз запоздало пожалел о том, что не сообразил взять собой лейтенанта де Бссежа, тот проводил бы их до своих владений, заодно повидался бы с домашними. Но… лучшее – враг хорошего, уже поздно менять планы.
Городские ворота запирали на ночь, и решетку подняли совсем недавно, так что на выезде из Женольяка было довольно людно, крестьяне, что везли в город провизию, почтительно кланялись двум всадникам. Вряд ли многие из них знали или догадывались, кто проезжает мимо, но шитье, кружева и крупный драгоценный камень на шляпе лже-графа делали свое дело, производили впечатление, правда пока только на простолюдинов.
Редут между тем выглядел почти законченным, и маршал, проезжая мимо него, удовлетворенно кивнул головой. Еще день-другой, и укрепление будет готово.
Затем они с де Лиссаком миновали горбатый мост и знакомую уже маршалу де Монбрену часовню. Воспоминание о заточении Эмиля вызвала на губах дю Пюи короткую улыбку, а вот дама…
- Я, кажется, завидую вам, шевалье, - пробормотал он, пришпоривая коня. Ошибочно думать, что жизнь солдата беззаботна, но этот молодой человек умудрился очаровать целый приют куртизанок, а сам маркиз не продвинулся дальше имени голубоглазой красавицы.
«Боже, дай мне время!»
Наверное, одна из самых нелепых просьб, с которой он обращался к Господу. Ему бы победу попросить…
Дорога выглядела куда ровнее, чем она казалась на карте, сначала следовала течению Гаргонетты, затем более полноводного Омоля. Потом, когда они переправятся через реку, придется пропетлять. С утра было холодно, но день обещал солнце, а не дождь со снегом, как часто случалось в январе, так что посетовать пока было абсолютно не на что.
- Здесь так… мирно, – заметил дю Пюи, придерживая коня, тонконогий андалузец успел размяться, но всадник не желал излишне утомлять его. – Жаль, что ненадолго.
Отредактировано Александр дю Пюи-Монбрен (2024-03-15 05:47:45)
— Мир в этих краях всегда ненадолго, — отозвался Лиссак. Сомнительное утешение, но теперь ему хотя было что ответить, а молчание уже начинало его тяготить. Как бы ему ни было любопытно, в чем маршал может завидовать своему солдату,а маркиз или граф — простому шевалье, вряд ли эти слова предназначались ему, слишком уж рассеянным был при этом взгляд его спутника. — Мне дед рассказывал, крестьяне и пятьдесят лет назад здесь восставали, и тридцать лет назад… ну, не совсем здесь, а в Керси. И против налогов, а не за веру.
На самом деле, рассказывали не ему, и не только дед, но и отец, и Люку было тогда только семь лет, но подробности еще долгие годы возвращались к нему в кошмарах, и многое он помнил дословно. Родители сыграли свадьбу во время бунта кроканов в Керси, поместье его деда по матери находилось через реку от роскошной усадьбы местного сборщика налогов, и отец своими глазами видел, как пылал его дом, и как выпрыгивали из окон его дети, которых потом за ноги волокли к реке, и как молотили цепами королевских солдат. Дед прервал его на полуслове и сам начал вспоминать, как бунтовали здесь, пока мать — тогда она еще не бросила семью — не указала на них с Пьером и попросила не пугать детей.
"Пусть знают, — сказал дед. — Мир в этих краях долго не длится."
— Керси, — предложил он. — Могут меня так звать?
Керси, по мнению маршала, было слишком близко, и Лиссак еще колебался между Люссаком и Тэйаком, когда дорога, миновав мост, сделалась такой узкой, что даже две лошади едва могли на ней разминуться, и разговор прервался снова. За последние дни зимняя грязь слегка подсохла, но копыта лошадей порой все еще вязли, дорога, петляя, то и дело ныряла под низко свисающие ветви, так что перейти на рысь было невозможно, а иногда приходилось спешиваться и вести коня в поводу. Дважды они обгоняли пешеходов, и те, поспешно сойдя на обочину, провожали их враждебными взглядами. Первая попавшаяся навстречу ферма казалась совершенно безлюдной, и они не стали останавливаться, несмотря на доносившийся из-за плетня собачий лай. На второй крестьяне держались поодаль, а крестьянок и вовсе не было видно, но, когда Лиссак спросил, это ли дорога на Бессеж, дородный седоволосый хозяин степенно наклонил голову:
— Так, ваши милости. Не пропустите.
Слова его сбылись: еще через пару дюжин подъемов, спусков и поворотов неспешно струящуюся по левую руку Сеза скрыл ровный ряд тополей, дорога, раздавшись чуть ли не вдвое, стала забирать вправо, а доносившийся издали яростный собачий лай внезапно сменился грохотом выстрелов.
Отредактировано Люк де Лиссак (2024-03-16 03:42:28)
Хотелось бы поверить в лучшее, и вообразить себе, что собачий лай и выстрелы – верные признаки охоты, что решили устроить местные дворяне. Хотелось бы. Но вряд ли.
«Это – напомнил сам себе маркиз, - имение моего офицера. Я не могу просто проехать мимо. Да и не получится».
Нужная им дорога проходила прямиком через деревню, Дю Пюи поторопил коня, и очень кстати, потому что собака внезапно заскулила и затихла, вместо нее пронзительно заверещала свинья, послышался отчаянный женский крик, а потом стала видна полная диспозиция происходящего. Солдаты тащили прочь из хлева возмущенную подобным произволом хрюшку, женщина заламывала руки над неподвижным телом мужчины, сторожевой пес издыхал рядом. Кудахтали куры, гоготали гуси, где-то, невидимые, плакали дети, а еще один солдат примерялся, как бы половчее зашвырнуть горящий факел на крышу дома. И, кажется, вдоль всей улицы творилось нечто схожее.
- Шевалье, к оружию, - хрипло распорядился де Монбрен, извлекая из седельной кобуры пистоль.
Поначалу он подумал, - и мысль эта была довольно неприятной, - что это могут оказаться его собственные фуражиры, они ведь могли забраться достаточно далеко.
Но, уже прицелившись в солдата с факелом, разглядел у него на рукаве повязку. Золото и лазурь. Люди де Порта?
Грохнул выстрел, католик, громко вскрикнув от боли и неожиданности, выронил факел, товарищи его разом обернулись в сторону грянувшей, как гром с ясного неба, опасности. Чтобы взяться за мушкеты, кстати говоря, нужно было отпустить свинью.
- Именем герцога де Монморанси! - заорал дю Пюи. Орать пришлось всерьез, потому что нужно было перекричать и поросячий визг тоже. – Кто приказал?! Кто посмел?! О, даже не вздумайте целиться в меня, в петлю захотели?! Кто старший?!
- Старший я, - из соседнего двора появился некто с двухцветной перевязью, глядевший на двух незнакомых дворян зло и настороженно. - И я должен предупредить вас господа, что мы…
- Носите цвета маркиза де Порта, - надменно перебил его де Монбрен. - Я, хвала Создателю, не ослеп. Всего лишь взбешен. И это королевская католическая армия?! – добавил он с презрением, не наигранным, а абсолютно искренним. – Я должен уведомить вас, сударь, что перед вами граф де Пибрак, представитель губернатора Лангедока. С уполномочиями… Эти подробности, я полагаю, вас не касаются. Итак, что здесь происходит?
Солдаты замялись. Маркиз де Порт был королевским наместником Жеводана и Севенны, их командир, господин де Балазюк, числился комендантом Шамерака, но герцог де Монморанси был губернатором всего Лангедока, и тут стоило хорошенько подумать, как себя вести.
- Я жду, - напомнил дю Пюи.
- Капитан де Балазюк велел все тут сжечь, чтобы наказать местных сеньоров. Бессежи, все они проклятые гугеноты.
- И где они? Проклятые гугеноты и ваш капитан?
- В замке…
- Вот что, соберите ваших солдат и сопровождайте нас в замок, - велел лже-граф. О капитане де Балазюке, «храбреце из Монреаля», он кое-что слышал, и хорошим это кое-что назвать было трудно. Стоила ли жизнь Бессежей, которых он даже и не видел никогда, той опасности, которой он сейчас подвергает себя, шевалье де Лиссака,а главное, весь их план? Нет на земле той меры, чтобы рассудить верно. И снова все тот же псалом. «Попирать будешь льва и дракона». Если он сможет приручить льва из Монреаля, то и в Сен-Жане ему поверят. А если не сможет, значит, вся затея ни к черту.
Лиссак вернул один из своих пистолетов в кобуру и подобрал поводья. Он не боялся, влетая на полном скаку в занятую католиками деревню, но, сейчас, как ни смешно, ему потребовалось вся его отвага, и даже тогда он не смог заставить себя остаться безоружным, убрать оба пистолета. Но солдаты еще колебались, и надо было либо стрелять, либо…
Либо не выказывать ни малейшего сомнения. Кто посмеет не подчиниться приказам герцогского посланца?
То ли маршал был достаточно убедителен, то ли мнимая самоуверенность Лиссака сыграла свою роль — немолодой солдат с сине-желтой повязкой на рукаве принял решение:
— Сбор! Общий сбор!
Солдат с факелом торопливо ткнул им в землю, однако просмоленная оплетка лишь вспыхнула ярче, норовя обжечь ему руку, и солдат, выругавшись, отшвырнул факел в сторону, извлек короткую флейту и, привычно обтерев рукавом мундштук, выдавил из нее три-четыре пронзительных ноты.
— Однако… — пробормотал Лиссак, когда из соседних дворов на призыв потянулись цепочки солдат. Флейтист был явно нелишним: на расправу отправили целый отряд, человек двадцать. Огнестрельное оружие было только у двоих, считая сержанта, но для того, чтобы сжечь деревушку дотла или отправить на тот свет двух гугенотов, их было более чем достаточно. Взгляд Лиссака остановился на мешке, который нес на плече один из солдат, и он тронул лошадь коленом, подъезжая ближе. — Любезный, это фураж или грабеж?
Услышавшие этот вопрос солдаты заржали, сержант ухмыльнулся тоже, но, сделав вид, что не заметил, проорал:
— За-а-а мной!
Несколько вышедших вслед за солдатами крестьян, безошибочно угадавших, кого благодарить за внезапную перемену в своей участи, смотрели на маршала как на Спасителя, и даже рыдавшая над трупом женщина подняла голову, шевеля губами то ли в благодарственной молитве, то ли в беззвучном проклятии — понять, на кого она смотрит, было невозможно. Из-за забора выглянул человек в черном — похоже, местный пастор, и Лиссак, едва не снявший перед ним шляпу, поспешно отвернулся, догоняя шедшего последним флейтиста.
Холм, на котором высился донжон скрытого за деревьями замка, оказался крутым, и дорога, шириной в две залитых грязью колеи, дважды обвилась вокруг него, прежде чем они добрались до цели. Солдаты пыхтели и потели, но ругались только шепотом, и Лиссак, обсуждая с "господином графом" преимущества городов перед сельской местностью, вздохнул с облегчением, когда замковые ворота остались позади, и не смог не усмехнуться, со всей учтивостью поддержав маршалу стремя.
Маркиз де Сент-Андре, напротив, никакого облегчения сейчас не испытывал. В деревне им было бы куда проще и отбиться, и уехать, да там и дело пришлось иметь с простыми, а значит, не слишком разборчивыми в делах знати солдатами.
В замке мало того, что говорить предстоит с офицером, так и сбежать отсюда не так просто, как с деревенской улицы.
«Особенно после того, как я лично притащил за собой всех католиков».
На то у дю Пюи был свой резон, он не хотел, чтобы оставленные без присмотра солдаты продолжали грабить и жечь деревню. Но в итоге все они в замке, и если господин де Балазюк в чем-то усомнится, лже-посланцам Монморанси конец.
- Благодарю вас, шевалье, - «граф» царственно кивнул головой, вспоминая, что они так и не договорились до конца, как ему называть своего спутника.
Он спешился, и как раз вовремя. Вероятно, за их приближением начали наблюдать загодя, так что теперь во двор спустился лично сам капитан. Во всяком случае, так имел все основания предполагать дю Пюи.
В каждом движении широко шагающего к воротам мужчины чувствовалась властность уверенного в себе человека.
«Он у католиков вроде как герой, - напомнил себе маршал. – Четыре года назад подавивший восстание протестантов в Валлон-Пон-д'Арк. Успешно, и, как говорили, весьма жестоко. А теперь, значит, герой добрался до Бессежа» .
- Что тут происходит? – Осведомился капитан де Балазюк. – Кто эти люди?!
Если вы не уверены, что окружающие скажут то, что вам нужно, просто не давайте им раскрыть рта. Все же некий придворный опыт еще мог быть полезен.
- Неужели это вы - тот самый Монреальскй храбрец?! – С точно выверенной щепоткой восхищения в голосе воскликнул дю Пюи. С куда большим удовольствием он загнал бы в грудь этого доброго католика шпагу. Но… Быть может, в другой раз. – Я столько слышал о вас, но встречаю впервые. Это честь.
- Не могу сказать того же, сударь. Хотя, вероятно, тоже встречаю вас впервые.
- Ги дю Фор, граф де Пибрак, - лже-граф учтиво поклонился: решительно, его шляпа была слишком хороша для захолустья и для приветствия какого-то капитана, но ничего не поделаешь. – Мой отец председательствовал в парламенте Тулузы. Возможно, вы слышали хотя бы о нем?
Гийом де Балазюк нахмурился. Если задуматься, его только что учтиво обозвали деревенщиной.
- И что же ваше сиятельство делает так далеко от Тулузы? – спросил он недобро.
- Исполняет распоряжение герцога де Монморанси, - любезно сообщил дю Пюи. – Вот, взгляните.
Он продемонстрировал капитану католиков пакет. Который сейчас выглядел куда презентабельнее, чем когда де Лиссак вытащил его из костра.
– Не вскрывая, разумеется. Он адресован не вам.
Из раскрытого окна послышался какой-то шум, что-то упало, кто-то принялся браниться, а женский голос, наоборот, оправдываться
- Что там у вас стряслось? – тут же осведомился «посланец герцога». – Шевалье, поднимитесь и посмотрите.
- Я… - От подобной наглости самоуверенность капитана малек стушевалась. – Я…не разрешил!
- А почему, сударь? Там происходит что-то, о чем губернатору Лангедока не следует знать? Ступайте шевалье, исполняйте приказ.
Отредактировано Александр дю Пюи-Монбрен (2024-03-17 03:15:42)
Лиссак, все это время смотревший на мнимого графа с неприкрытым восхищением, спохватился и, поклонившись сперва ему, а затем капитану, звеня шпорами, пошел к дому, из которого доносился шум.
Замок, стоявший здесь когда-то, еще угадывался тут и там — по остатку крепостной стены вокруг арки ворот, по самой арке, глубокой как колодец, по четырехугольной башне, нависавшей над двором, и по дому, чье основание разительно отличалось от двух этажей: плотно пригнанные друг к другу темные камни и ни намека на краску или штукатурку. Что случилось с возвышавшейся здесь рыцарской обителью, как на ее месте возникло украшенное изящной башенкой здание прошлого века и были ли его владельцы теми же, кто жил здесь тогда, когда единственным входом в донжон была располагавшаяся на уровне второго этажа дверь — Бог весть. Лиссака это и не занимало, куда важнее был приказ маршала, и не случайно, даже спешиваясь, он не расстался с пистолетом.
Из дома взять этого монреальского храбреца на мушку было куда проще.
Лиссак, в отличие от маршала, о достижениях капитана де Балазюка осведомлен не был, а потому совершенно не ожидал, миновав необычно пустую прихожую и войдя в светлую, несмотря на тусклый зимний день, гостиную, обнаружить в ней, кроме двух дам, двух детей разного возраста и поднимавшегося с пола седовласого дворянина с подбитым глазом, также нарядного офицера с обнаженной шпагой в руках и двух солдат, один из которых подпирал стену, а другой рассматривал снятую с каминной полки фаянсовую вазу, родная сестра которой, чудом не разбившаяся, валялась на полу.
— Что здесь происходит? — спросил он, неосознанно повторяя не только слова, но и тон маршала, который он тут же испортил, добавив: — Черт побери!
Офицер подскочил, разворачиваясь к нему, и Лиссак увидел, что тот не только очень молод, но и до крайности смущен.
— Су-… сударь?
— Шевалье де Люссак, — отрекомендовался Лиссак, чудом не запнувшись на чужой фамилии. — Адъютант графа де Пибрака, посланного сюда господином герцогом де Монморанси. Неужели мне повезло не сделаться свидетелем рукоприкладства?
Произнеся эту фразу, вполне достойную своего образца, он выразительно наклонил голову в сторону поднявшегося на ноги дворянина, в чертах которого, резких, словно высеченных из дерева его ножом, он теперь ясно видел сходство с Бессежем.
— Шевалье де Блака… — начал молодой офицер, когда его перебили.
— Он швырнул в папеньку вазой! — выкрикнула одна из дам, немногим его старше и такая же румяная. — Этот мерзавец, этот негодяй!.
— Жюли! — вторая дама, очевидно, г-жа де Бессеж, прижала к себе двух мальчиков, одного в платьице, другого подростка. — Это произошло случайно!
— И мне было бы предпочтительнее погибнуть от вазы, чем от огня, — добавил г-н де Бессеж с виноватой улыбкой.
— А потом он обнажил шпагу! — м-ль де Бессеж при ближайшем рассмотрении была такой же носатой, как ее брат, но невыгодно отличалась от него ломкими, тусклыми волосами и пронзительным голосом. — Чтобы заколоть папеньку!
— Я не собирался… — начал Блака.
— И смерть от шпаги тоже, — добавил г-н де Бессеж.
Лиссак глянул в окно, но на маршала, похоже, никто не нападал, и даже стоявший к дому спиной Балазюк казался отсюда не таким угрожающим.
— Не подумайте дурного! — взмолился Блака. — Вазу бросил не я.
Солдат, на которого он посмотрел, сплюнул прямо на пол. Г-н де Бессеж вздрогнул.
— Не то чтобы это была очень ценная ваза… — извинился он. — Но она дорога моей жене…
Г-жа де Бессеж разрыдалась, малыш, которого она обнимала, взвыл в тон, и Лиссак принял самое, наверно, трусливое решение в своей жизни:
— Господин де Пибрак разберется. Пойдемте во двор.
— Вы такой же негодяй! — заявила м-ль де Бессеж и гневно дернула головой в ответ на привычное "Жюли!" своей матери.
Лиссак, уже пропустив их всех вперед, в последний момент вспомнил, что маршал не знает, как его зовут, и, повинуясь внезапному озарению, удержал среднего г-на де Бессежа за локоть.
— Когда мы выйдем, — прошептал он, — назовите меня по имени. Это сигнал.
Подросток ожег его ненавидящим взглядом и выдернул руку.
Скорбная процессия не успела спуститься с крыльца, как м-ль де Бессеж пришла к выводу, что она уже молчала слишком долго:
— Принести и вам вазу, господин граф? — с вызовом спросила она во весь голос. — Или вы, как господин де Люссак, обойдетесь пистолетом?
Лиссак, поймав взгляд шевалье де Блака, закатил глаза и на миг направил пистолет ей в спину, и юноша прыснул как мальчишка.
Отредактировано Люк де Лиссак (2024-03-17 04:25:54)
Пока шевалье де Лиссак отсутствовал, капитан де Балазюк оглядел печать на пакете, вернул его «посланцу» и позволил себе поинтересоваться:
- И кому же он?
В этот момент он чувствовал себя задетым, так как привык именно себя считать правой рукой маркиза де Порта. А сейчас, когда сам маркиз уехал на встречу с кардиналом Ришелье, разве не ему, де Балазюку, положено получать корреспонденцию от губернатора.
- Господину де Монто, коменданту Сен-Жана, - отозвался дю Пюи, с интересом наблюдая за лицом собеседника, там недовольство мешалось с разочарованием. – И теперь я пронимаю, что мне повезло встретить вас по пути. Именно вы и ваши люди будете сопровождать меня в Сен-Жан. Мне будет спокойнее, а вам, верно, полезно будет узнать, что пишет герцог.
Что бы ни задумал этот человек, лучше отвлечь его от этих намерений, пристроив к занятию бесполезному, но отчасти почетному.
- Ваше сиятельство, у меня тут совсем иные дела, - взбрыкнул капитан. – Я намерен преподать урок местным гугенотам, я…
Попытка объяснить, что привело господина де Балазюка в Бессеж, была прервана явлением тех самых гугенотов. Оба мужчины обернулись, дабы взглянуть на спускающуюся во двор процессию, и трудно было понять, кто сейчас хочет убить шевалье де Лиссака сильнее, капитан католиков или маршал гугенотов. Которому очень хотелось понять, за каким дьяволом его спутник привел семейство Бессежей на всеобщее обозрение. Еще несколько минут, и он убедил бы капитана де Базалюка бросить все и ехать с ним, но теперь, кто знает.
- Это они? Гугеноты? Этот старик, женщины, дети? Что, во имя Создателя, вам от них нужно, сударь? О каком уроке вы толкуете?
Тут голос подала младшая из женщин, видимо, сестра его лейтенанта. Дю Пюи не слишком хорошо понимал, зачем мадемуазель де Бессеж дерзит в столь двусмысленной ситуации, но граф во дворе только один, это очевидно.
- Тысяча извинений, сударыня, я не захватил для вас букет, - поклонился он. – В вазе нет необходимости.
Первым расмеялся молодой офицер, сопровождавший обитателей замка на улицу, затем захохотали и остальные солдаты, только капитан поморщился: семейство Бессежей и правда, выглядело жалко и безобидно. Но он не привык так просто отказываться от своих планов.
- Дело не в них, господин граф. Сын господина де Бессежа принимает самое активное участие в мятеже. Мне… недавно доложили, что он лейтенант в одном из полков герцога Рогана. Не так ли, сударь? – грозно спросил он у старика.
Отредактировано Александр дю Пюи-Монбрен (2024-03-17 06:00:00)
При всеобщем смехе м-ль де Бессеж залилась гневным румянцем, но негодование ли заткнуло ей рот или смущение, она промолчала, и ответила ее мать:
— Наш сын совершеннолетний, — несмотря на все ее усилия, ее голос подрагивал. — Он… он не отдает нам отчета в своих поступках.
Другой ее сын также покраснел и бросил на нее исполненный упрека взгляд, а г-н де Бессеж, судорожно вздохнув, притянул к себе малыша:
— Мы не мятежники, господин капитан.
Лиссак, знавший, что вместе с Бессежем в ополчение пришло полторы дюжины его крестьян, принял как можно более независимый вид, судорожно подыскивая слова, которые могли бы остановить Балазюка:
— Даже мятежник не перестает быть дворянином, — решился он. — А этот господин… господин де Бессеж, верно? Он отчего-то решил, что его собираются повесить. Или сжечь. Или забить вазами.
Последняя фраза предназначалась только для ушей шевалье де Блака, но кажется, он не рассчитал с громкостью.
«Отлично. Еще одному не дают покоя какие-то вазы».
- Это потому, сударь, - «граф» промолчал, а вот капитан де Балазюк, напротив. Он, не скрывая раздражения, глянул на молодого человека, которого мадемуазель де Бессеж назвала де Люссаком, а господин де Пибрак вообще не потрудился представить. И если словам посланца губернатора добавлял весу его титул и положение в обществе, то его спутник с какой стати сделался таким разговорчивым? – что господин де Бессеж сам понимает, что виновен. Откуда в душе его сына пустила корни всякая гнусная ересь? «Ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня», - веско процитировал он стих из книги Исхода. Разве это не означает что на отце и сыне одна вина?!
Слишком сильно уповать на строки из Святого писания капитан не собирался, поэтому закончил буднично.
- Я хорошо знаю фанатиков, вроде молодого Бессежа. Собственной жизни им не жаль, так пусть пожалеют хотя бы своих близких. Замок этот будет сожжен в назидание прочим, хозяин казнен, а остальные…
Тут господин де Балазюк принюхался и поинтересовался:
- А почему не горит деревня?! Сержант?
- Жечь деревню запретил я, - подал голос дю Пюи.
- Какого дьявола, граф?!
- Осторожнее, капитан. Понося дьявола, как бы вам не задеть добрых католиков. Я прекрасно знаю, что герцог де Монморанси подобных распоряжений не делал. И маркиз де Порт тоже. Знаете, почему? Очень скоро сюда прибудет подкрепление, ему понадобится продовольствие и фураж. А вместо этого солдаты получат что? Пепелище на пол-Виварэ? Не слишком разумно, кто же будет платить королю налоги?
- Ваше сиятельство, это война, - не сдавался де Балазюк. – А на войне порой приходится прибегать к жесткости.
- Давайте не путать ее с беззаконием.
Храбрец из Монреаля был упрям, это де Монбрену не нравилось. Невозможно спорить с ним бесконечно, да еще в присутствии солдат. Что-то придется уступить, но маркизу не хотелось уступать.
Ни деревню, ни замок, ни жизнь Бессежа-старшего.
Отредактировано Александр дю Пюи-Монбрен (2024-03-17 23:33:22)
Чертовы католики с чертовой их латынью! Лиссак мог пари держать, что капитан де Балазюк и сам не знает, что сказал, но спорить с католиком о Священном Писании? Бессежи, судя по их лицам, понимали не больше, только старик заметно съежился от угрозы, а его жена, испуганно прижав к себе младшего сына, обратила на мнимого графа умоляющий взгляд.
Лиссак смолчал бы, памятуя, что толковать Библию католикам не разрешается, если бы м-ль де Бессеж не стиснула кулачки и не задрала подбородок с видом идущей на смерть мученицы.
— Может, тогда не здесь? — поспешно предложил он. — Казните его в Сен-Жане, там больше свидетелей. На костре. Из здешнего фуража, его тоже можно взять с собой.
Семья Бессежей уставилась на него, явно не веря, что это предложение было дурной шуткой, и даже нервно хихикнувший шевалье де Блака, похоже, сомневался. Лиссак, который и сам не знал, как его можно было понять, мог только надеяться, что либо в такой форме здравый смысл мнимого графа станет понятнее капитану, либо в Сен-Жане этот безумный приказ отменит его начальство. Свидетелей в Сен-Жане будет, конечно, больше, но и гугенотов среди них будет немало, могут и отбить. А если еще дождаться "подкрепления"…
— Вы чудовище, вы дьявол, вы сам Антихрист! — м-ль де Бессеж, благослови Господь ее светлую голову, тотчас забыла о капитане, перенося весь свой пыл на Лиссака. — Но Господь не попустит… Господь не попустит такого! Ибо сказано в Писании, "Бог не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести."
"Я говорю вам как рассудительным, — подумал Лиссак, — сами рассудите о том, что говорю."
- Вот видите, господин де Балазюк, сколь странное впечатление производит ваше рвение на неокрепшие умы, - пробормотал дю Пюи. Времена, когда протестантов отправляли на костер, как еретиков, остались в прошлом. Покойный король Генрих IV немало тому поспособствовал, и Нантский эдикт даровал французским гугенотам вероисповедные права. Так что понятно было, что капитан вменяет в вину Бессежу-старшему не ересь, - к сожжению мог приговорить церковный суд, но не светский офицер, и между «сжечь замок» и «сжечь хозяина замка» имелась ощутимая разница, - а соучастие в мятеже, то есть государственную измену. И вот тут смертный приговор был более, чем вероятен. Достаточно отыскать в доме письма сына родителям или выбить свидетельства из слуг. Или вообще ничего не доказывать, как и собирался, судя по всему, поступить сей доблестный католик.
А что если попробовать иначе? Не давить на капитана своей надуманной властью, а попытаться «желать ему добра»?
- Послушайте, сударь, - лже-граф доверительно взял командира католиков под локоть и заговорил тише. - Не мне вам напоминать, сколь своеобразно может живописать происходящее людская молва. Даже ваши собственные люди, - он коротко кивнул на растерянного де Блака, - при случае наговорят лишнего, особенно если соседи господ де Бессежей не испугаются этой расправы, а… допустим, взбунтуются.
- Предлагаете мне повиниться перед мятежниками, граф? – недобро оскалился собеседник. Но руки не отнял, значит, готов дослушать рассуждениия посланца герцога де Монморанси до конца.
Варианта с освобождением всех дю Пюи, к сожалению, предложить не мог.
- Мой адъютант… в чем-то все же прав. Арестуйте господина де Бессежа и отвезите его в Сен-Жан, мы ведь все равно поедем туда вместе, вы не запамятовали? Суд все расставит по своим местам, и… все разрешится по закону.
- Сомнительное утешение…
- Не заставляйте меня думать, что вам просто хочется убить этого старика во что бы то ни стало. Я знаю, что это не так. Вы ведь не только отважны, но и благоразумны, кто знает, вдруг однажды станете наместником вместо господина де Порта.
Последняя капля лести упала в незримую чашу весов одной слепой языческой богини, и господин де Балазюк решился умерить свою кровожадность.
- Свяжите его, - он указал на главу семейства. – Господин де Бессеж, вы арестованы и проследуете с нами в Сен-Жан.
Маркиз огляделся. Судя по всему, капитана сопровождали пехотинцы, лошади были только у офицеров. Значит, их путешествие сильно замедлится. Но выбора нет, не стоит оставлять господ католиков без присмотра.
- Что бы вы предпочли, сударь? – обратился к старику дю Пюи. - Оседланную лошадь или повозку? Мой адъютант обо всем позаботится.
Пешком, понятное дело, конвоировать старшего Бессежа в Сен-Жан, значит, тащиться еще медленнее.
Отредактировано Александр дю Пюи-Монбрен (2024-03-18 06:22:53)
— Как вам будет удобнее, господин граф, — покорно отозвался г-н де Бессеж. — Но лошадь быстрее заседлать, чем запрячь в телегу.
Расслышать, о чем говорили капитан и мнимый граф, Лиссак не смог, но перемена в участи г-на де Бессежа могла быть только к лучшему. Сжечь его, конечно, не сожгут, но в выборе между немедленной смертью и смертью отложенной мало кто склонится к первой. А в Сен-Жане, к тому же, судей не будут вводить в исступление ни тирады м-ль де Бессеж, ни гневные взгляды ее брата.
Думать, что его вмешательство могло побудить капитана де Балазюка предпочесть казнь г-на де Бессежа уничтожению его владений, молодой человек не посмел. Но закравшееся в его голову воспоминание о смиренной готовности, с которой г-н де Бессеж принял выпавшее ему поношение, исчезать не желало, и Лиссак попытался изгнать его, удалив со сцены м-ль де Бессеж:
— Я не вижу здесь ваших слуг, мадемуазель. Будьте так любезны, проводите меня в конюшню.
— Жюли! — вскричала г-жа де Бессеж, едва ли не прежде чем ее дочь отверзла уста снова. — Найдите батюшкино любимое седло!
Дочерние ли чувства не покинули еще душу гневной барышни, голос ли матери имел на нее столь сильное влияние — она подчинилась, хоть и бормоча себе под нос то ли пятую заповедь, то ли второй стих шестой главы Послания к Ефесянам. Надолго, впрочем, ее смирения не хватило:
— Кровь мученика падет на вас, — провозгласила она, воздевая к небесам седло. — "Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь."
— "Вот, мы влагаем удила в рот коням, — отозвался Лиссак, затягивая подпругу, — чтобы они повиновались нам, и управляем всем телом их."
Вообще-то г-н де Монфор читал этот стих, даже когда отправлялся куда-либо на шлюпке, но именно сейчас цитата оказалась чрезвычайно некстати, о чем дали понять и отвисшая челюсть м-ль де Бессеж, и внезапное сомнение в ее глазах.
— Даже сам дьявол, — поспешно заметил Лиссак, — может ссылаться на Священное Писание. Я понимаю, вам хочется сопроводить вашего батюшку в Сен-Жан, а то и на плаху, но он будет этим крайне недоволен.
— Долг… — начала м-ль де Бессеж.
— Я посоветую господину графу отправить вас в монастырь, — перебил Лиссак. И на всякий случай уточнил: — В женский.
Когда, несколькими минутами позже, они вышли из конюшни, ведя черного жеребца, м-ль де Бессеж все еще молчала.
Солдаты между тем строились в походную колонну, мадам де Бессеж торопливо прощалась с мужем, опасливо оглядываясь на мрачного господина де Балазюка, напоминающего пса, у которого добыча ускользнула не то что из-под носа, а прямо таки выскочила из пасти.
«В обществе этого «любезного» господина мне предстоит провести весь остаток дня, - думал дю Пюи. – А потом встретиться лицом к лицу с католиками в Сен-Жане. Боже, пошли мне терпения».
Маркиз надеялся все это время побыть собой, но не вышло.
Что ж, граф так граф.
- Слишком хороший жеребец для арестованного, - процедил капитан, оценив стать оседланного для господина де Бессежа животного. – Как бы не сбежал.
- Пускай коня ведет в поводу кто-то из солдат, - посоветовал дю Пюи. – В конце концов, вы всегда успеете застрелить пленного. Вы ведь хороший стрелок, я полагаю. Я, знаете ли, тоже. Заядлый охотник к тому же. Неподалеку от Женольяка мне повезло подстрелить оленя. Великолепный зверь, давно не встречал таких красавцев.
«Забыл ты об обещании сжечь замок, или нет? Надеюсь, что забыл».
Капитан де Балазюк ничего не забыл, но присутствие посланца губернатора связывало его по рукам и ногам.
- Мы готовы выступать, господин гугенот, извольте уже сесть в седло,- срывать раздражение ему оставалось на арестованном.
Госпожа де Бессеж громко всхлипнула, господин де Бессеж принял повод своего любимого коня, и губы его едва заметно дрогнули при взгляде на седло.
- Жюли, девочка моя, будь благоразумна, - он поцеловал дочь в лоб, и та не выдержала:
- Вы собираетесь судить моего отца, господа. Но я вижу, свидетели вам не нужны!
- О чем именно вы намерены свидетельствовать, сударыня? – поинтересовался де Монбрен. – Может, вам лучше заняться тем, что более подобает девушке, например, поддержать вашу матушку?
- Да, Жюли, позаботься о матери, - добавил господин де Бессеж. – Со мной… все будет хорошо.
Он ведь не трус, осознал вдруг Лиссак, глядя на покорно опущенную голову г-на де Бессежа. Капитан де Балазюк был в чем-то прав: угроза семье предотвратит мятеж куда успешнее, чем сожженная деревня. Если бы не счастливое появление маркиза, то есть, конечно, графа…
Как мнимому графу удалось переубедить капитана, Лиссак даже представить себе не мог, но тот, хоть и бросал выразительные взгляды на семью Бессежей и на их дом, новых угроз не изрыгал. Доброжелательности, впрочем, увещевания мнимого графа ему тоже не прибавили, но Лиссак с необычной для него дальновидностью на плохо завуалированный упрек его выбору лошади отвечать не стал. Если подумать, то как католик он сделал правильный выбор, а как гугенот плохой — отправил в пасть волку лучшую лошадь г-на де Бессежа.
Разница между маршалом и рядовым никогда еще не казалась такой удручающей, и, пока отряд спускался с замкового холма и проходил через притихшую деревушку, Лиссак, изменив своей обычной жизнерадостности, вел себя тише воды ниже травы, на вопросы шевалье де Блака, загоревшегося желанием расспросить адъютанта его сиятельства о Тулузе, отвечал односложно и даже не попытался облегчить жизнь г-ну де Бессежу, сделавшемуся мишенью для незамысловатых солдатских шуток.
В благоразумии ему было не отказать: солдаты, лишенные возможности пограбить и повеселиться, были раздражены даже больше своего командира. Но самому ему от подобного благоразумия было противно, и, чтобы утешиться, он начал представлять себе, как несколькими хорошо выбранными фразами мог бы подтолкнуть католиков к бунту. Ведь так замечательно бы было: солдаты набросились бы на Балазюка, они с маршалом и г-ном де Бессежем ускакали бы прочь, а прячущиеся сейчас в своих хижинах и за своими плетнями крестьяне в его мечтах набросились бы на католиков из засады, предводительствуемые своим сеньором и, конечно, им самим…
— Что, простите? — спохватился он, и шевалье де Блака, которого в нарисованной им картине ждала бы мучительная смерть на вилах, залился краской:
— Святой Сатурнин… — пролепетал он. — Вы не слышали, какие чудеса он творит?
Эпизод завершен
Вы здесь » Французский роман плаща и шпаги » Часть III (1629 год): Жизни на грани » Самая безопасная дорога. Январь 1629 г.