Лиссаку. в отличие от маршала, незапертая дверь задремать не помешала, и если он и проснулся от скрипа отворившейся двери, то затем лишь, чтобы почти сразу заснуть снова. Снилась ему г-жа де Бондюран, и, не успела за мнимым графом закрыться дверь, как он развернул и перечитал принесенную ему вчера записку. Витавший вокруг нее тонкий аромат к утру совершенно выветрился, но буквы все остались на месте, неожиданно объяснив ему, в чем это г-жа де Монто вздумала упрекать г-жу де Бондюран — не в безграмотности, как ему показалось тогда, а в предусмотрительности: если бы та не ограничилась инициалами, а подписалась, записка бы, верно, отправилась прямиком к г-ну де Бондюрану — со старой ведьмы сталось бы еще и гадостей приписать! После ночного скандала, впрочем, эти несколько слов компрометировали г-жу де Бондюран даже без подписи, и Лиссак положил себе как следует ее спрятать — сжечь ее, как следовало бы настоящему рыцарю, у него недостало сил.

Настоящий рыцарь, верно, вернул бы ее прекрасной даме, но, как Лиссак напомнил самому себе, дама же не призналась, что она ее написала?

Спрятать записку в комнате было негде, пришлось взять с собой, и оттого его мысли то и дело возвращались то к ней, то к той, что ее написала, пока он не нашел в себе храбрости спросить. И лейтенант, похоже, не нашел в его вопросе ничего странного:

— Нет, куда она поедет? Только приехала же, вот увидите, еще епископ ужин давать будет, а потом еще кто-нибудь, а про то, что город осадить могут, они и не думают. Скучает она, что ей в поместье делать? Нет, она осталась. Только на постоялый двор перебралась, клопов кормить.

— Клопов? — повторил Лиссак.

— Понравилась? — засмеялся лейтенант. — И не только вам. Вот увидите, ее еще до вечера епископ к себе пригласит. Все-таки поважнее шишка, чем комендант.

Причины отъезда г-жи де Бондюран, таким образом, все еще оставались тайной, но Лиссак не удержался и, обнаружив себя около полудня без определенных занятий, отыскал единственный в городке постоялый двор. Трактирщик, поприветствовавший его без малейшей угодливости, и чисто выметенный каменный пол в обеденном зале позволяли надеяться, что про клопов лейтенант ошибся, и Лиссак ретировался, едва поздоровавшись — как только заметил на галерее знакомое личико.

Завтракать ему оттого пришлось в обществе Мартена и трех солдат, которые, хоть и были куда менее притягательны, чем г-жа де Бондюран, рассказали ему множество любопытных подробностей об укреплениях форта Шамбориго, где Мартен побывал не далее как неделей раньше, и Прива, где у него и его товарища служили кузены.

В замок он вернулся с приятным чувством выполненного долга, которое не рассеяла даже случайная встреча с г-жой де Монто, и, сопоставив слова маршала с тем, что заметил по пути обратно, не мог не восхититься:

— Это же замечательно! Я видел, небольшой отряд занял для постоя зал для игры в мяч, но это уже такие мелочи! Это просто гениально, сударь! Но ведь мне же еще не сейчас?..

В сердце его смешивались восторг и ужас, щедро приправленные сомнениями: все же не надо было делать эту приписку, не по-христиански это было. Но записка уже умчалась прочь вместе с письмом маршала, и ничего изменить в ней он был больше не в силах.

Тем временем, уже одетая в свое дорожное платье, Габриэль направилась в соседнюю комнату. Там разместилась ее мужская прислуга, кучер и два доморощенных охранника. Крепкие крестьянские парни куда лучше управлялись с вилами, чем с оружием, но где ей было взять других?
- То, что я сейчас прикажу, может показаться вам странным, - сообщила своей челяди мадам де Бондюран. – И все же вы сделаете то, что я велю. Зарядите пистоли, все, что у вас есть, и ступайте за мной.
Мужчины переглянулись, однако с господами в их краях спорить было не принято. И, в общем-то, хозяйка их не славилась ни глупостью, ни взбалмошностью. Пистолей набралось целых шесть штук, по два на человека, потому что даже кучер вооружился в путь: таковы уж нынче времена, в Виваре неспокойно, причем, не только на дорогах.
- Вы помните коменданта де Монто, он встретил нас у ворот? С ним был еще один дворянин…
«Дело плохо, хозяйка помешалась от любви, - вздыхала Чальета. – Бог знает, что вообразила…»
- А ты, кстати, оставайся тут, - вспомнила о горничной Габриэль.

- Да вы будто на войну собираетесь, - заметил хозяин постоялого двора, оглядев маленький отряд Габриэль де Жуаез. – Случилось что?
- Неужели, мэтр Леран, все ваши постояльцы должны вам отчет о своих делах? – иронично изогнула бровь госпожа де Бондюран.
- Не все, ваша милость,- хмыкнул трактирщик. -  Но один благородный господин настоятельно просил меня присматривать именно за вами.
- Весьма любезно с его стороны, - невольно улыбнулась молодая женщина. – Полагаю, вам куда сподручнее будет присматривать за мной, если вы пойдете с нами.
- Что ж, мне заплатили золотом, почему бы не прогуляться? – он даже не стал снимать передник, но зато прихватил с собой тяжелый нож для разделки мяса. – Такая красивая дама, наверное, нуждается в особой охране…

Отредактировано Габриэль де Жуаез (2024-04-24 18:52:22)

Кухарка при виде Лиссака расплылась в заговорщицкой улыбке, и молодой человек подмигнул ей в ответ.

— Что, не принесли вам завтрака?

Это было чистой правдой, но Лиссак, спеша узнать о г-же де Бондюран, о завтраке совершенно забыл, и в его умоляющем взгляде не было ни капли притворства:

— На вас вся надежда, сударыня!

"Сейчас они достигли городских ворот, — думал он, пока кухарка накладывала ему на тарелку куски вчерашних пирогов. Первый, с потрохами, он проглотил за какую-то минуту. — Поднялись на стену, наверно. Пора?"

Он съел и второй кусок, с рыбой, и встал из-за стола с третьим в руке:

— Спасибо, сударыня, вы меня просто спасли! Побежал я, меня господин граф ждет.

Побежал он наверх, написать записку и заткнуть за пояс пистолет, и сам еще не был уверен, спеша в замковые подвалы, отошлет ли часового или заколет его на месте, когда донесшийся снаружи грохот трех выстрелов подряд заставил его забыть обо всем кроме одного — скорее!

Проклятье, он потерял слишком много времени! Господи, не допусти!

— Господин де Люссак? — судя по недоумению часового, тот ничего не услышал.

— Отпирай, — приказал Лиссак. — Господин лейтенант велел доставить на пустырь два бочонка пороху, во временный лагерь. Сейчас за ним придут.

Часовой, не задумываясь, вытащил из-за пазухи ключ, который Лиссак у него тут же отобрал:

— Пароль спросить забыл, — напомнил он. — В наказание бегом к коменданту, живо. Вот, держи, передашь заодно.

Он отдал солдату заранее подготовленную записку и, дождавшись, пока тот затопал вверх по лестнице, взял стоявший на полу масляный фонарь и с замиранием сердца вошел в погреб.

Все оставалось так же, как он запомнил: составленные в пирамиды бочонки, фитили в связках, ящики с пулями — как же лейтенант гордился царящим здесь порядком!..

Он поставил фонарь подальше от бочонков, запер дверь изнутри и начал методично готовить фитили. Масла в фонаре, навскидку, хватило бы еще на три-четыре часа, а потом… потом останется полагаться лишь на огниво.

И молиться, конечно. Молиться он сейчас был готов даже Пресвятой деве — умирать не хотелось совершенно.

Сперва Лиссак был просто занят. Подожженный порох сам по себе не взрывается, а взорвавшаяся бочка может, при некоторых обстоятельствах, и не привести к общему взрыву. И поэтому первые свои минуты в погребе Лиссак посвятил тому, чтобы быть уверенным: если ему придется поджечь фитили, взрыв если не сметет этот замок с лица земли, то похоронит оное лицо под развалинами.

Потом было просто тихо. Настолько, что он то начинал надеяться, что город взят без боя, то боялся, что о нем попросту забыли, записка не дошла до адресата, а маршал погиб. И даже понимание, что рано или поздно вниз спустятся либо солдаты г-на де Монто за порохом, либо прислуга за припасами, не мешало ему представлять себе самые разные исходы.

Если "подкрепление" не попало в город…

Для этого он и был тут, напомнил он самому себе. Для того, чтобы принудить город к сдаче, даже если от полка, которым командовал Сирган, не осталось и половины.

Тяжелый топот снаружи прозвучал в его ушах райской музыкой, и он встал, повторяя заранее подготовленные слова. "Это бесполезно, — скажет он, когда ему предложат сдаться в обмен на жизнь, свободу и, наверно, деньги. — Я сделал свой выбор".

Мгновением позже дверь без затей толкнули, затем рванули на себя, а потом снова толкнули с такой силой, что пламя лампы испуганно заколыхалось.

— Эй! — все заготовленные слова вылетели у Лиссака из головы. — А ну, прекрати!

— Э-э? — голос был смутно знакомый. Не лейтенант, не Мартен, не его ближайший помощник Тьер, не часовой… а, нет! Часовой! Тот, что разговаривал с Чальетой! — Ты чего, внутри там, что ли? А ну, открывай! Гугеноты в городе!

— Пароль? — спросил Лиссак.

— Это… м-м-м… это… — Часовой засопел и вдруг без предупреждения снова ударил плечом в дверь: — Открывай, ну! Гугеноты в городе!

— Не только в городе. Здесь тоже.

— Э-э?

— Здесь. В пороховом погребе. По ту сторону двери от тебя.

— Чего? Слушай, ты не понял, тут!..

— Я! Я гугенот! — выкрикнул Лиссак, прежде чем солдат опять попытался выломать дверь. — У меня здесь огонь, понял? Попробуй ломануться еще раз, и весь замок на воздух взлетит!

— Ты чего, спятил? — солдат, все еще не понимая, подергал ручку. — Кто же огонь в пороховой погреб…

— Я! — перебил Лиссак. Самой страшной из возможных судеб оказалась та, что ему и в голову не пришла: тупой солдафон, который будет ломиться сюда просто потому, что не поймет! Еще парочка таких же ударов, и умирать ему придется из-за чужой глупости. — Я подожгу здесь все! Понял? Еще раз толкнешь дверь, и мы оба мертвы!

Он затаил дыхание, но из-за двери доносилось лишь сосредоточенное сопение.

— Понял? — повторил он наконец.

— Это… парень! — голос солдата изменился, но страх в нем звучал или недоумение, разобрать было невозможно. — Ты это чего? Зачем?

— Я гугенот, — напомнил Лиссак. — Я… мы в городе, помнишь? А я тут. Иди теперь к господину коменданту и скажи ему.

— Что сказать?

— Что я взорву замок, если он не сдастся.

— Весь замок?

— Весь. Я артиллерист, я умею.

Солдат с чувством выругался, но не ушел:

— Но ты тогда тоже сдохнешь.

— Увы. Поэтому я надеюсь, что комендант сдастся.

— А если нет?

— Тогда ты мне об этом скажешь и мы все сдохнем.

— Нет уж, с чего бы это я? Ничего я тебе не скажу, тоже мне!

— Если до заката замок не сдастся… — тут Лиссак вспомнил, что закат он не увидит, и поправился: — Если через два часа замок не сдастся, он рухнет. А теперь иди и все расскажи коменданту. Понял?

— Что рассказать?

— Что я здесь. Я, шевалье де Лиссак, — царивший в подвалах холод начал проникать под одежду, и он сунул руки подмышки. — И я взорву замок, если он не сдастся.

Ответом ему было громкое сопение. А потом неторопливо удаляющиеся шаги.

Когда снаружи снова послышались шаги, Лиссак основательно продрог, не помогла ни теплая сорочка, предусмотрительно надетая под тонкий батист, ни зимний плащ, ни две пары чулок — вчерашнее приключение научило его одеться потеплее, но урок не пошел на пользу: в подвалах было просто очень холодно, а ходить взад-вперед в тесном помещении, где одно неловкое движение может опрокинуть горящую лампу, можно было только с немалой осторожностью и весьма незначительной пользой — два шага туда, поворот, два шага обратно.

Голос, прозвучавший из-за двери, заставил его вздрогнуть:

— Сударь…

— Мадемуазель?

Меньше всего на свете он ожидал ее появления. Какого черта, неужели комендант и вправду погиб? Если оборону замка взяла на себя его матушка…

Несмотря на царивший в погребе холод, его прошиб жар. Насколько г-жа де Монто его ненавидит?

— Сударь, я… — голос девушки задрожал. — Я не хочу умирать.

— Честное слово, я тоже, — Лиссак отвернулся от двери, стискивая кулаки. Это было уже столько страшно, сколько мерзко, куда хуже, чем все, о чем он думал раньше. — Но никому нет нужды умирать, если господин де Монто сдаст замок.

— Госпожа де Монто думает, что я… что вы меня пожалеете. Что вы не такой человек, который может убить невинную девушку. Я же… я же не воюю.

— Это она вам сказала? — недоверчиво уточнил Лиссак. — Что я не такой человек?

— Нет, это я так думаю. То есть надеюсь. Сударь, пожалуйста…

— Господин маршал вас выпустит, — хрипло сказал Лиссак. — Просто попросите. Он вас выпустит.

— Какой маршал?

— Наш. Который граф. Он не граф, он маршал. Наш маршал, гугенотский. Маркиз де Сент-Андре. Не граф де Пибрак, а маркиз де Сент-Андре. Он выпустит вас.

Молчание.

— Она не выпустит, — кажется, она всхлипнула. — Она… она мне велела… Сударь, я… я не хочу умирать, пожалуйста! Там же очень много пороха, да?

— Да, — Лиссак зажмурился, но даже сквозь сомкнутые веки видел алое пятно огня и угадывал во мраке за ним пороховые бочонки. — Мадемуазель, у меня приказ, и я его выполню. Передайте госпоже де Монто, что я готов умереть.

— А я? Как же я? И госпожа дю Пон, она тоже не хочет! Она не виновата! Это потому что они над вами смеялись, да?

— Это война, — пробормотал Лиссак. — Но вы не должны… вас должны выпустить. И вас, и госпожу дю Пон, и даже эту старую ведьму.

Девушка не ответила, но он слышал ее прерывистое, со всхлипами дыхание. Почему она не уходит? Неужели старуха и вправду ее не выпустит?

— Сударь… — она прижалась к двери, и он слышал, как ее платье шуршит о доски. — Если… если вы взорвете замок… все же рухнет? И я… я ведь могу не умереть сразу? Я могу… так может случиться, что я буду там лежать, под обломками? Час за часом? Дни?

— Боже милосердный, — несмотря на все его усилия, голос Лиссака все же дрогнул. — Откуда у вас такие мысли?

— Мне страшно! Я думаю… я думаю… Может… если мне суждено умереть, то можно я с вами буду? Чтобы быстро?

— Н-нет, — плащ не помогал, и бившая его дрожь только становилась сильнее. — Вы с ума сошли, нет.

— В-впустите меня, — кажется, она дрожала тоже. — По-по-пожалуйста.

— Уходите, — сказал он. А потом повторял это, раз за разом, стараясь не слушать ее больше, пока за дверью снова не наступила тишина, и он начал надеяться, что она ушла, но ошибся:

— Вы ведь не знаете… — сказала она, то ли удивленно, то ли завороженно. — Нам же удалось отбить атаку. Мы будем защищаться.

— Это неважно, — сквозь стучащие зубы ответил Лиссак. — У меня с маршалом было условлено: два часа, и я поджигаю фитиль. Так, минутку. Если атака отбита, почему вы сказали, что вас не выпустят?

— Вы! Вы негодяй! Подлец!

— Уходите. Осталось полтора часа, идите, уговаривайте госпожу де Монто. Не меня.

Солдат тоже говорил, что гугеноты ворвались в город, вспомнил он. И не сказал, что комендант убит… но такой болван мог об этом и не подумать. Или не знать. Если бал правит г-жа де Монто…

Они успели отойти совсем недалеко от ворот, когда мэтр Леран, остановившись, звонко хлопнул себя по лбу.
- Что такое? – нахмурился сопровождавший их офицер.
- Вот пустая башка, звук слышали, будто колокол у папистов!
- ?!
- У меня на конюшне расквартировался сегодня утром отряд из нашего гарнизона, - пояснил трактирщик. – Мне-то они, вроде, не помеха. Да и обещали, что ненадолго, пока подкрепление… А подкрепление – это ведь вы? Да уж, так подкрепился наш комендант, что просто кость поперек горла…
- Мы разберемся с католиками, - заверил офицер.
- Или они с вами. Их, сударь, поболе, чем вас будет.
«Сопроводить даму до постоялого двора» отправились всего несколько человек, на возможные серьезные стычки на этом пути никто не рассчитывал.
На площади запоздало, но ударили в набат.
- Может, они на помощь своим караулам побегут, - продолжал в слух рассуждать трактирщик. – А может, там, на конюшне и засядут, попробуй их потом выкури…
- У нас, госпожа, пистоли-то разряжены, - подал голос Бенуа, самый, похоже, сообразительный из спутников мадам де Бондюран. - И зарядить их нечем.
Что ж слуги ее – люди, от войны далекие, Габриэль не в чем было их упрекнуть. Уж явно не в том, что они не захватили с собой все то, с чем не расстаются мушкетеры.
- И что вы предлагаете, мэтр Леран? – спросила она. – Куда нам в таком случае идти? У меня, между прочим, на постоялом дворе служанка осталась.
А еще вещи и карета, но это дело наживное.

- На помощь все же бегут… - трактирщик ответил не ей, он кивнул на появившихся на улице солдат.
- Мэтр Леран, вы не знаете, что происходит? – как давнего знакомого, окликнул хозяина трактира запыхавшийся от быстрого бега лейтенант. – Стрельба, набат. А вы… наше подкрепление?
Гугеноты все еще носили на рукавах повязки цветов герцога Монморанси, а командир их был перепоясан тех же цветов шарфом. Это сбило католиков с толку, и стоило жизни лейтенанту.
- Да, это мы,- подтвердил гугенот, и с размаху вонзил шпагу в грудь любопытствующего. Потому что его единоверцев тут и правда было куда меньше, чем папистов. Надо было хоть как-то уравнять шансы.
Завязалась схватка, и Габриэль снова пришлось вжаться в стену, прячась за спину слуг.
«Господь всеблагой, будь милосерден…»
Нельзя сказать, что молодая женщина ранее никогда не сталкивалась со смертью, - жизнь и смерть всегда ходят рука об руку, - но она никогда ранее не видела насильственной смерти так близко.
- Да что же вы творите, дуралеи! – мэтр Леран попытался воззвать к здравомыслию сторон. – Сен-Жан захватили гугеноты, их тут тьма тьмущая! Сдавайтесь!
- Своих почуял? Сдохни, собака, - кто-то из католиков тут же поквитался с, как он полагал, предателем за смерть своего офицера. Получив удар мечом, трактирщик осел на землю.
- Помоги мне, - быстро перекрестившись, велела Габриэль Бенуа. – Он, кажется, еще жив.
Им далось оттащить стонущего Лерана под крыльцо ближайшего дома.
- Откройте нам! – торопливо забарабанила в дверь мадам де Бондюран, пока кучер пытался зажать трактирщику рану каким-то не первой свежести платком.  – Умоляю!
Ни глупых, ни милосердных по ту строну двери явно не было. Была только судьба, она одна знала, кому сколько отмерено.

Отредактировано Габриэль де Жуаез (2024-04-26 07:34:10)