Кто-то сказал, что язык служит человеку, чтобы скрывать свои мысли... Этому искусству рано обучается всякий, кто должен жить среди людей светских, желающих соответствовать принятым правилам и идеалам и притом не упустить своей выгоды. Конечно, сейчас присутствующие выгод не искали, а только развлекались. Но малейшее откровенное, сугубо личное  слово, оброненное супругами, тем более такой необычной парой, могло  быть запомнено и пересказано многократно. Следовало произносить лишь то, что укладывалось в рамки общепринятых приличий и не дало бы повода для пересудов. Бутвиль с горечью подумал, что и Эмили, от природы такая открытая и искренняя, тоже научилась притворяться... Но обманывать зрение гораздо труднее, и граф не мог не заметить, как изменилась его любимая - всё еще любимая - жена.  Она непритворно обрадовалась его приезду, но двигалась не так легко и быстро, как прежде, словно сильно  устала.
      "Боже, - с тревогой подумал Луи, - как она похудела, побледнела, осунулась! Что это - влияние беременности? Или нездоровье?"
     Об этом ему хотелось расспросить её немедленно, однако чужие люди еще не оставили их в покое. По правде сказать,  присутствие  поэтов графу не слишком помешало бы  - они так глубоко увязли в своих отвлеченных спорах, так увлеченно витали в облаках, что ничего вокруг не слышали бы и не видели.  Но приходилось иметь дело с герцогиней, и Бутвиль, приняв из рук Эмили бокал и съев пару печений, чтобы её не огорчить,  поддержал беседу.
      - Последние новости из Лангедока, сударыня, мало отличаются от предпоследних и более давних. Этот край не умеет жить спокойно и мирно. Бывает трудно определить, с чем мы имеем дело - с обыкновенными неурядицами или с назревающим мятежом, например. Местное дворянство почти не скрывает, что все приезжие "с севера", как там принято выражаться, для них - чужие. Но, к счастью, герцога Монморанси они считают своим, поскольку его мать была уроженкой Лангедока,  и ему удается, благодаря его осмотрительности и щедрости, поддерживать равновесие в обществе.  Если вашему супругу будет интересно узнать подробности, я готов побеседовать с ним, но вам эти мелочи повседневной политической жизни будут, пожалуй, скучны.

Бывшая послушница поняла, что ей ниспослано непростое испытание - сохранять внешнюю учтивость, изо всех сил сдерживая рвущееся наружу большое желание без особых церемоний распрощаться, наконец, с назойливой герцогиней, даже проводить ее быстрым шагом, чтобы эта высокопоставленная особа, не приведи Господи, не свернула с дороги, и в конце концов поплотнее захлопнуть дверцу герцогской кареты,  налегая на нее  изо всех сил, пока та не сдвинется с места. Вся эта череда действий промчалась перед мысленным взором Анны-Марии пока она вежливо  прощалась с аббатом и другими гостями.
   
Вот и про  политику граф объяснил вполне достаточно, тем более для герцогини, хотя совершенно очевидно что это просто удобный повод для  скучающего женского любопытства.  Анна-Мария пыталась найти способ помочь Эмили, которая, видимо, тоже устала. Супругам нужен покой, как же не поймет эта дама, а еще герцогиня! Девушка  тут же устыдилась своих неподобающих мыслей, а затем, улучив небольшую паузу в разговорах, воодушевленно обратилась к супругам: -  Мне кажется, сейчас самое время почитать псалмы, поговорить о слове Божьем, это ведь настоящий бальзам  для уставшей души.
   
Затем повернулась к герцогине и, блестя глазами, поинтересовалась: -  Вы согласны со мной, сударыня? Что может быть лучше рассуждений о спасении души.  Когда я находилась на послушании в монастыре, мы много времени проводили в посте и молитве, и я готова рассказать об этом, ведь это же полезнее чем политика?
   Анна-Мария вспомнила некоторых из своих духовных сестер из монастыря, обладавших столь яростным рвением в служении, что это всегда отражалось на их лицах. И сейчас от всей души надеялась что выглядит точно так же. Только бы Эмили не выдала своего удивления от такого неожиданного поворота, но она весьма сообразительна, а граф исключительно дипломатичен.

Бутвиль мысленно поблагодарил гостей сообразительных и простил им увлечение беспредметными разговорами на возвышенные темы; последнее препятствие в виде герцогини сильно его раздосадовало: нельзя же титулованную даму вывести за руку, как какую-то девчонку, сказав на прощанье все, что о ней думаешь...  Страшно подумать, как раздула бы госпожа Габриэль такой случай, да и обижать неучтивостью мужа герцогини Луи не хотелось. Поэтому остроумная уловка Анны-Марии и старания фрейлин направить свою туго соображающую госпожу в нужную сторону немало его обрадовали, и он решил немного поддержать игру:
       - Я слыхал, что клариссинки славятся искусством печь вафли и варить какие-то особенные варенья, - заметил он как бы между прочим. - Благочестивая беседа прекрасно сочетается с таким угощением!
       О клариссинках граф ничего такого на самом деле не слыхал, но ведь известно, что во всех женских монастырях имеются мастерицы по кондитерской части, и вряд ли сёстры святой Клары отличаются от других в этом вопросе!

Анна-Мария не могла отказать себе в маленьком удовольствии  заметить   некоторое замешательство в поведении герцогини, но об этом она обязательно покается в вечерней молитве.  А вот насчет вафель и варенья даже любопытно - граф это дипломатично придумал или действительно слышал, тут могло быть и то и другое в равной степени, а в общем, какая разница, главное что это замечание пришлось к месту. И как же хороша Эмили - быстро подхватив  общие старания,  явила  кроткую готовность к молитвенному труду! Знала бы герцогиня сколько они прикладывают усилий и, что уж там греха таить, некоторого притворства только для того, чтобы, наконец, сказать ей слова искреннего прощания.
 
- Вафли и варенье, как интересно! - Бывшая послушница являла столь горячее воодушевление словно ожидала что вот-вот в эту гостиную снизойдет сама святая Кларисса! - Прошу вас, поведайте нам о сестре Августине, монастыре и рецепте варенья, а потом мы предадимся горячей молитве во славу Господа нашего.
 
И, словно спохватившись, извиняюще уточнила у герцогини:- Если, конечно, вас не призывают дела более важные.

От разворачивающейся у него на глазах комедии у Бутвиля уже начала покруживаться голова. Спеша поскорее увидеться с женой, он много перебрал в уме картин возможной встречи. Но Эмили, как всегда, ухитрилась создать непредсказуемую и оригинальную ситуацию, когда трудно решить, нужно ли разгневаться или рассмеяться. Правда, в присутствии посторонних ни то, ни другое было невозможно, и Луи позволил себе только осторожно обнять стоявшую рядом жену за талию, чтобы обрести некоторое равновесие, надеясь, что пышные рукава её платься скроют эту вольность от гостей, тем более, что те были поглощены оживленной беседой непонятно о чем.
      - Хотел бы я посмотреть, как монашки воспримут визит такой гостьи, - шепнул он на ушко Эмили. - Особенно если она по дороге позабудет, зачем ехала туда!